22-е
Накануне Годовщины, 21-го, снова был туман.
Он безмолвно полз по улицам, обволакивая дома, машины и немногочисленных, спешащих куда-то сквозь него людей мокрыми, даже липкими объятиями, заставляя всё живое, то и дело, вздрагивать и замирать на какие-то мгновения, будто предчувствуя приближающуюся Беду.
Туман лез в глаза и проникал внутрь – через рот и нос, поглощаемый жадным дыханием тысяч и миллионов разномастных и разноцветных жителей города, топчущих подошвами и шинами продрогшую ноябрьскую землю и асфальт.
Воздух был тих и неприятно прохладен. В нём томились Отчаяние и Безнадёга.
Резко заморосил, но вмиг – за считанные минуты - стих мелкий дождик.
Короткий порыв ветра рванул через дворик перед открытым в конце лета (вместо морально устаревшего и нерентабельного гастронома) новеньким, сияющим белыми и голубыми – правильными - цветами еще относительно свежей красками супермаркетом пустые целлофановые пакеты и обрывки старых, начавших тлеть газет.
Годовщина надвигалась незаметно и неохотно, зная, что её мало кто ждёт.
«Если бы не редкие упоминания в СМИ – никто бы и не вспомнил, какой завтра день…» - грустно подумала двадцатитрехлетняя Лиза, примеряя перед зеркалом крошечные, искусно сделанные в форме подковок наградные золотые серёжки с ее инициалами – Е и D – Елизавета Дмитренко.
«Почему буквы были отпечатаны не кириллицей, а латынью?» – над этим Лиза никогда не задумывалась. Ну, а когда подобные мысли посещали её умненькую, знающую три иностранных языка, терзаемую сладкими евроатлантическими мечтами о будущем их Страны, жадно поглощающую всю серьезную еженедельную периодику либерального толка головку - она тут же находила им вполне адекватные объяснения. Всё же, – думала она, - их поколение смело и уверенно шагало на Запад и такие мелочи, как замена кириллицы на латынь, - Лиза проникалась непоколебимым убеждением в собственной правоте, - были жизненно необходимы для их общей, успешной интеграции в плоскость новых социальных ценностей и морально-этических идеалов.
Она энергично улыбнулась, обнажив крепкие крупные отбеленные зубы, мысленно гоня прочь свою тихую грусть по ушедшей в небытие эпохе.
Как она считала, то было светлое время. Пусть и со своими ошибками, свойственными, впрочем, каждому, кто решается начать действовать и совершать настоящие поступки, а не бездумно пресмыкаться в священном трепете перед Властью, с рабской благодарностью принимая подачки сверху, молча выбрасывая свои жизни в топку миллионов столь же примитивно горящих, жалких судеб, добровольно обречённых быть лишь материалом для разработки, питающим пламя бездушной Системы.
«Рабы не мы, рабы – немы!» - дерзко кричала она во время Революции - такая молодая и гордая первокурсница, призывающая своих товарищей идти на баррикады и бороться против отвратительного, разъедающего всё вокруг и каждого из них раковой ржавчиной «совка» Тоталитаризма, правового и нравственного. Она звала отстаивать своё право на демократические свободы, поднимая в этой борьбе с преступным Режимом реющие оранжевыми солнечными пятнами, освещающими их путь, рвущимися ввысь - через тяжелые свинцовые небеса - идеалы.
Только приехав в Столицу, Лиза активно влилась в бурлящую тут общественно-политическую жизнь, почувствовав после семнадцати лет прозябания в провинции, что, наконец-то, оказалась в своей среде, среди активной части интеллектуально полноценной молодежи, в самом жерле событий, на волне которых она мечтала реализоваться как истинная личность.
Сначала с ними шли немногие, но потом, когда Революция начала разрастаться, утопая среди холодной угрюмой осени в цветах, песнях и танцах, душевных и вдохновенных речах, за такими пылкими энтузиастами, как Лиза, последовало всё больше и больше людей, и в сердце каждого из них вспыхивал свой маленький огонёк Солидарности.
Но, время всё расставило на свои места: люди оказались куда слабее, чем представляла себе тогда еще наивная девчушка Лиза и её товарищи, искренне верующие в то, что они делают.
Стремление двигаться вперёд натыкалось на общечеловеческие, вечные пороки – алчность, меркантильность, конъюнктурность, - и с этим ничего нельзя было поделать, ибо такова была человеческая природа в своей исторической сущности, примитивная в собственных низменных желаниях и не стремящаяся к осознанию своей истинной Миссии.
Да и Революционеры, за которыми тогда пошли люди, вместо того, чтобы и дальше вести их вперёд, сами начали превращаться в Систему, интегрируясь с теми, против кого они ещё совсем недавно боролись.
Как следствие, многие из тех, кто делал тогда Революцию, не сумели уберечь в своих сердцах пламя Борьбы, предпочтя вновь стать немыми рабами, и довольствоваться малым – жалким примитивным материализмом, отказавшись от великой Цели.
Солидарность разрушилась, словно песчаный домик, от которого спустя годы, не осталось ничего, кроме едва различимых песчинок, одиноко разбросанных по стране.
«Чего тужить? Нужно жить! Don`t worry, be happy!» - подумала Лиза, завязывая вокруг красивой тонкой шеи привезённую с прошлого Нового года из Египта арафатку.
Воспоминания о ласковых водах Красного моря наполнили её изнутри приятным теплом.
Перед глазами у Лизы закружился калейдоскоп картинок тех пяти дней: свежая выпечка с кофе на завтрак, золотые пляжи и её купание под жадными взглядами одиноких иностранцев, прилетевших сюда из различных стран Евросоюза не только, чтобы справить Новый год, но и для того, чтобы познакомиться с такими прекрасными девушками, как она – девушками новой формации, идейными и прогрессивными представительницами молодых демократий Восточной Европы. По вечерам, плавно перетекающим в ночь, Лиза курила гашиш, а после пила всё с новыми и новыми ребятами текилу, а те, в свою очередь, жадно припадали к её солёному от морской воды телу своими губами, покрывая трепещущую от восторга, срывающуюся на крик Лизу, растворяясь в треках играющего специально для них Жоакима Гарро.
«Будет еще лучше», - подумала она в предвкушении, удовлетворённая тем, что заблаговременно купила новогоднюю путёвку в Египет, только, на этот раз, в другой отель, энергично ища новых эмоций и орального опыта – её языку была нужна регулярная практика.
Лиза ловко надела серёжки, бросила в зеркало последний – оценивающий – взгляд и вышла.
Ночью, как всегда бесцеремонно, когда Лиза уже спала, ей позвонил Николай – молодой, чуть за тридцать, помощник идеологически близкого ей народного депутата Владислава Петровича, одного из немногих, кто отстаивал тогда с ними идеалы Революции, а сегодня не примкнул к новой Власти, перейдя в оппозицию и оставаясь верным своим Идеалам.
«Я приеду к обеду. Купи вина», - Николай, как всегда, был немногословен.
«Хорошо», - ответила Лиза.
«Впереди тяжелый день. Будем готовиться к Годовщине», - устало сказал он.
«Отдыхай. Тебе нужно набраться сил», - заботливо молвила она.
«Я загляну максимум на полчаса. Будь готова», - равнодушно, будто не слыша её, сказал Николай.
«Всё будет сделано», - пообещала Лиза.
Спали они с весны, когда совершенно случайно познакомились на одном из митингов, протестуя против антинародных действий новой Власти. Лиза пришла послушать Владислава Петровича, а Николай стоял среди них – студентов, молодежи, всматриваясь в их одухотворённые лица, наверное, выискивая среди них наиболее просветлённые и человечные образы тех, кто смог бы влиться в новую струю Борьбы.
Несмотря на то, что Николай ей нравился, он был начитан, идеологически правильно подкован, и хорошо е***ся, Лиза признавалась себе, что встречи с ним чистой воды карьеризм и главная её цель – Владислав Петрович.
Ей уже доводилось пару раз пересекаться с ним на официальных встречах молодежных евроатлантических организаций. Лизе даже посчастливилось перекинуться с ним несколькими фразами, и каждое его Слово, преисполненное Любовью и Гуманизмом, врезалось в её трепетное сердце сладкими жалами, переполняя её бурлящим, бьющимся наружу восторгом.
После каждой такой встречи, вернувшись в свою съемную квартиру, Лиза не находила себе места – её терзали эмоции и чувства. Поэтому, она принимала душ, открывала бутылку красного полусладкого грузинского вина, ложилась на кровать и принималась сладострастно мастурбировать, представляя Владислава Петровича, а вокруг его тронутой сединой головы - в её грёзах - из безжизненной пустоты вырастал струящийся живительными лучами света нимб.
Лиза не осмеливалась заговаривать с Николаем о Владиславе Петровиче как о мужчине, отчётливо понимая, чем завершится её неосторожность. И хотя в их общении никогда не возникали моменты откровений, и у Николая не было перед ней никаких обязательств, Лиза всё прекрасно понимала без лишних слов. Он снимал для неё квартиру, давал деньги и помог попасть в координационный совет Фонда защиты демократических свобод, а она спала с ним и что, может быть, было куда важнее – являлась проверенным надёжным Товарищем, на которого в непрекращающейся борьбе против Других всегда мог с уверенностью рассчитывать и Николай, и Владислав Петрович.
Бывало, что Николай исчезал, случалось – на несколько недель. Она не звонила ему и покорно ждала, не заводя отношений с другими парнями, панически боясь быть раскрытой и дискредитированной. И только уезжая из страны, будучи на сто процентов уверенной в конфиденциальности своих поступков, она, безо всякого стыда, полностью отдавалась самым постыдным намерениям, забывая и о Николае, и о Владислава Петровиче, и о Борьбе.
Но, находясь на «передовой» (как любили говаривать у них в Фонде), Лиза была предана своим Товарищам и Идеалам, которым они следовали.
Поэтому, боясь разочаровать Николая, она продолжала лишь мечтать о Владиславе Петровиче, каждый раз, украдкой, убеждая себя, что его короткий взгляд, скользнувший по ней во время очередной встречи, даже если она стояла в толпе таких же молодых, озарённых девушек, был не случаен.
Она жила в надежде на Его Величество Случай, который, возможно, когда-нибудь, предоставит ей настоящий Шанс…
Воскресным утром супермаркет был пуст: одиноко работающая, блеклая кассирша сонно зевнула и пробила тощему бритоголовому Федьке бутылку «Московской» водки, плюс литр «Байкала», лишь что-то буркнув в ответ на его сальную шутку.
Выходя на улицу, где под крытым козырьком неспешно, не без удовольствия, курил охранник, Федька – двадцативосьмилетний, почти всегда безработный увалень, - едва не сбил с ног спешащую за вином Лизу, пребывающую даже среди тумана и дождя в своих восторженных мыслях о надвигающемся Завтра и грядущей встрече с Владиславом Петровичем. Будучи приглашенной на торжественный банкет, организованный их Фондом по случаю Годовщины, она мучительно надеялась, что они вновь встретятся – совсем близко - так, что она даже почувствует его горячее дыхание и, возможно, если Николая не будет поблизости, Лиза, будто невзначай, прильнёт к нему всем телом, чтобы он почувствовал, как страстно кричат в ней её желания.
Не удостоив налетевшего на неё Федьку даже короткого, пускай и презрительного, взгляда, безнадёжно витающая в мечтах о завтрашнем дне, Лиза быстро скрылась за раздвижной стеклянной дверью, отправившись прямиком в винно-водочный отдел, надеясь, что любимое их с Николаем «Хванчкара» еще было в наличии.
Федька посмотрел ей вслед оценивающе, уныло высморкался в гниющую кучу осенней листвы, наваленную рядом с мусорным баком, и тихо, неслышно, выругался - после вчерашней попойки его мутило, нужно было срочно опохмелиться.
«Ё***ая вошь», - сказал он громче, вслух, и снова высморкался.
Проходящая рядом старуха отпрянула в сторону и боязливо перекрестилась.
Федька глянул на дешевые электронные часы, мигающие на его левом запястье: «9:53».
Санёк – белобрысый, с большой головой-грушей, молодой двадцатидвухлетний охранник - докурил сигарету и равнодушно глянул на него.
«Здорово», - кивнул ему Федька, протягивая тонкую костлявую ладонь.
«Здоровались уже», - пожал он плечами, нехотя отвечая рукопожатием.
«Тебя чего вчера не было?» - спросил его Федька.
«Матушка с ремонтов припахала», - сплюнул бурой мокротой Санёк.
«Х**во», - оскалился Федька.
«Я думаю, у вас всё было з****сь», - скривился охранник.
«А ты откуда знаешь?» - спросил Федька.
«Знаю. Мишка позвонил. Сказал, что его до обеда не будет. Побухали хорошо», - ответил он.
«Не п***и, малой. И не ссы, в следующий раз с собой возьмём», - ответил Федька, расплываясь в гнилой улыбке.
«Е***и кого-то?» - спросил Санёк.
«Тебе скажи – сам захочешь», - заржал тот.
«Я всегда готов», - теплее сказал охранник.
«Дай закурить», - ответил ему Федька.
Санёк с готовностью протянул ему мятую пачку «Примы Люкс». Федька взял одну сигарету, достал из кармана спортивных штанов зажигалку, щелкнул огнём и жадно затянулся.
«Водку будешь?» - спросил он.
«Так я же на работе», - промямлил Санёк.
«По х**, на двадцать минут отойдёшь», - перебил его Федька.
«Ну, можно», - неуверенно ответил охранник.
«Бабло есть?» - поинтересовался Федька.
«У тебя же водки, вон, целая бутылка», - не врубился Санёк.
«По х**. Хотел потом к Машке заглянуть, купить ей, там, разного – бухла, хавки», - объяснил он.
«К Герасименко, что ли?» - переспросил охранник.
«К ней самой. А тебе не по х**? Чего переспрашиваешь?» - напрягся Федька.
«Да просто», - запнулся Санёк.
«А ты просто не п***и. П***еть, брат, не мешки ворочать», - ухмыльнулся он.
«Тоже верно. Какое-то бабло найдётся, без проблем», - кивнул тот.
«Е***ься охота», - Федька ловко щелкнул окурок ногтем, отправив его в мусорный бак.
«Так, е***ся же недавно», - удивился Санёк.
«Не п***и», - Федька выписал ему сочного «леща».
«Молчу, молчу», - осёкся он.
Они помолчали.
«Чё это за баба была?» - наконец, спросил Федька.
«Где?» - не понял его охранник.
«В п***е», - огрызнулся он.
«А, та», - Санёк уставился через стекло на стоящую к ним спиной Лизу, продолжающую выбирать вино.
«Ага», - Федька зычно отрыгнул, скривившись.
«Хату тут снимает, неместная», - ответил он.
«Да я уже понял, что неместная. Одна?» - спросил тот.
«Какой-то ё**рь к ней ездит, а так – одна», - ответил Санёк.
«Заебись», - довольно присвистнул Федька.
«Не гони», - заулыбался охранник.
«А хули?» - дерзко кинул ему Федька.
«Твоё дело», - ответил Санёк, не понимая, шутит тот или говорит всерьёз.
Тем временем Лиза, наконец, нашла нужное ей вино и улыбнулась. Мобильный телефон в кармане плаща завибрировал, оповещая, что ей пришло сообщение.
«Наверное, от Коли. Как бы он раньше не приехал, я еще не готова», - засуетилась Лиза, прикидывая, что на укладку волос у неё уйдёт час, не меньше, а ещё нужно что-то приготовить перекусить, чтобы можно было подать к вину.
Она достала трубку.
Сообщение действительно было от Николая.
«Владислава Петровича вызвали в прокуратуру. Не звони мне», - прочитала она.
Лиза задрожала всем телу, будто через неё пропустили разряд тока.
Вино медленно выскользнуло из её онемевших рук и пронзительно громко разбилось о бетонную поверхность пола.
Она заплакала, беззвучно – одними глазами.
«Ну, девушка. Ну, что ты делаешь?» - недовольно промычала в её сторону кассирша.
«Я заплачу», - пролепетала Лиза, едва ворочая языком.
«Конечно, заплатишь, куда ты денешься. А убирать»? – недовольно скривила губы кассирша.
Не слушая её, Лиза бросила на бегущую ленту несколько купюр, с лихвой покрывающих стоимость вина, и вышла из супермаркета на негнущихся ногах, тут же едва не упав, но была оперативно подхвачена под руки Федькой и Санькой, между которыми оказалась.
«Подруга, ты чего?» - хохотнул Федька.
«Всё нормально, ребята», - ответила Лиза, прекрасно понимая, что ничего не нормально, и она вряд ли сможет самостоятельно сделать хоть несколько шагов, дабы не упасть.
«Обдолбалась, что ли? С самого утра…», - сочувственно предположил Санёк.
«Всё хорошо», - пролепетала она, словно в бреду.
«Водку будешь пить?» - спросил ей Федька.
Лиза молчала.
«Вижу, что будешь», - заулыбался он.
Лиза ничего не ответила, а лишь повисла на его худой, но крепкой руке.
«Чувак, ты сходи пока, отпросись, а мы на базу сходим», - он хитро подмигнул охраннику.
«Без базара, буду через полчасика», - кивнул Санёк и, порывшись в карманах форменных брюк, кинул ему ключи.
«Можешь и не спешить, можешь и через часик», - оскалился Федька.
«В воскресенье туда никто и не сунется», - заулыбался тот и скрылся в супермаркете.
Федька обнял Лизу за талию, и они медленно пошли в сторону подвала, приспособленного с превращением гастронома в супермаркет в помещение для охраны.
Не понимая, что происходит, и всё ещё находясь в глубоком шоке от пережитого потрясения, Лиза не сопротивлялась, полностью отдавшись Федьке, глубоко закрывшись в себе, продолжая лишь молча плакать.
Федька отпер тяжелую дверь и включил свет: внутри было тесно, но чисто. Он усадил Лизу на аккуратно застеленную кровать и налил ей водки в гранёный стакан.
«Держи», - сказал Федька.
Она посмотрела на него отстранённо.
«Пей, давай», - настаивал он.
«Как же теперь жить?» - неожиданно глухо спросила Лиза.
«А, х** знает, как. Как все живут, так и ты живи», - пожал он плечами.
Она, ничего не сказав, взяла стакан и быстро выпила водку. Тут же её повело, и Лиза обессилено рухнула на кровать.
«Ну, вот и отлично», - услышала она, проваливаясь в чёрную пучину сна далёкий голос Федьки.
Она проснулась ближе к ночи оттого, что её тряс Федька.
«Ты, б***ь, жива?» - в его голосе сквозило тревогой.
Лиза открыла глаза.
«Жива», - радостно гоготнул пьяный Санёк, стоявший рядом.
«Не заебали, значит», - хохотнул вслед за ним Федька.
«Давай, вставай, мне смену нужно сдавать», - сказал ей охранник.
Лиза с трудом села. Её тело ныло. Между ног было мокро и тепло.
«Сама дойдёшь?» - спросил её Федька лениво.
Лиза кивнула.
«Смотри там, не п***и», - предостерёг он её.
Она снова кивнула, встала и медленно подошла к двери. Толкнув её, Лиза вышла в глухую, пропитанную, как и минувший день, туманом и дождём ночь и побрела мелким шагом в сторону своего подъезда.
Она достала мобильный телефон: экран был пуст – ни сообщений, ни пропущенных звонков.
«23:59», - мигнули цифры на дисплее.
Приближалась Годовщина.
Внутри Лизы зарождалась новая жизнь…