Она прижалась лбом к холодному залапанному стеклу в гулком больничном коридоре. За высоченной трехметровой дверью умирал самый дорогой и любимый человек. Мама. Такая красивая и такая молодая, она почти совсем погасла. Минуту назад сидя с ней в ужасной огромной реанимационной палате, она буквально увидела, как мама утекает из жизни. Хотелось схватить ее за руку, вцепиться и держать... держать, пока смерть не пойдет дальше... Но она не пойдет... она будет ждать и караулить, потому что хватать маму было уже почти не за что: запястья стали такими тоненькими и хрупкими высохшими веточками... они бы сразу сломались...
Слезы уже не смаргивались - неслись бесшумными потоками, бороздя безупречный макияж. Только что она поняла - теперь все взаправду. Нет пути назад, нет последнего сто первого китайского предупреждения, не будет пузырька с волшебным лекарством в последнюю минуту — все. Конец. Теперь кругом одна сплошная реальность: выщербленный аэродром старинного подоконника, древние рассохшиеся рамы, из-под которых прямо в лицо лупит декабрьский пятнадцати градусный сквозняк, люди в куклуксклановских балахонах, топочущие у нее за спиной по своим делам и СМЕРТЬ. Смерть за тяжелыми закрытыми створками, лавиной подминающая под себя...
Она, захлопнула рот рукой, не давая дикому вою вырваться наружу. Плечи затряслись. В палате эмоции она выключала. Просто жала на кнопку mute. У нее была такая опция, но недолго. Если долго, то можно было упасть в обморок...
Потом они с сестрой сидели ночью на кухне — говорили, вспоминали, улыбались, а в комнате стоял гроб с мамой и они понимали, что это последняя ночь вместе с ней, и все недоумевали, как может быть «мертвая мама». Мама бывает родная, любимая, нежная, самая лучшая, но вот мертвых мам просто не может быть. Это как «горячий снег» или «холодное пламя»... а, вот холодное пламя бывает,... значит и мамы умирают тоже, да?
Два самых страшных звука в мире: стук заколачиваемого гроба и шорох первых горстей земли по деревянной крышке. Так звучат слова «веки вечные»... Сердце, раздираемое болью и тоской, топит страдание в потоке слез...
Свежепоставленный крест с лазурным овалом родного лица... Его так удобно обнять, совсем не то, что мраморный булыжник памятника...
«Ну, привет! Как ты тут? А я вот тебе розочек принесла. Смотри, бордовые, как ты любишь...»