Утром, едва переступив порог редакции, Павел Никитин, внештатный корреспондент местной газеты, был приглашен к главному редактору. Вертлявая курьерша, Юлька, которая сообщила ему это известие, нечего больше сказать не могла и, Павел, направляясь к кабинету главного, лихорадочно думал, зачем он тому понадобился. Войдя в кабинет «Глобуса», так молодые сотрудники между собой называли Бориса Михайловича, Павел увидел главного редактора. За огромным столом, заваленным стопками бумаг, поблескивая огромной лысиной, сидел хозяин кабинета. Кивнув в знак приветствия головой, Борис Михайлович таким же кивком пригласил Павла садиться.
- Как настроение, Павел? Так, хорошо. Последняя твоя работа написана очень недурно!
Да…Главный почесал лысину, это он всегда так делал, пододвинул к себе тетрадь с планами работ на сегодня, и только потом , поверх очков, посмотрел на парня.
-- А сейчас, Павел, попрошу тебя поехать на какую-нибудь автобазу, или в гараж, и к Дню автомобилиста, написать небольшой очерк о водителе. Постарайся найти интересный типаж. Ну, чтобы шофёр этот, был передовиком производства, ну, и желательно, общественником ясное дело. Авторитетным товарищем, Одним словом, понял? Было бы очень неплохо, если бы этот человек воевал. Это было бы очень здорово! Но только смотри!. Это я тебе из личного опыта говорю. Многие фронтовики-шофера, когда начнешь про войну их спрашивать, что, мол, там, да как, начинают немного фантазировать. Они, понимаешь, черти, на войне возили только генералов, командующих и даже маршалов, а вот снаряды возил кто-то другой! Одним словом разберись и…,- главный полистал перекидной календарь, и подвинул его Павлу.
- Подойдет? Тогда вперед, за орденами!
Пашку Никитина, студента-заочника журфака и «внештатника», разговор с главным воодушевил. Вроде нечего особенного и не говорилось, а, все таки, его последнюю заметку отметили положительно.
На лестничной площадке, своеобразной курилке, Павел встретил Валерия Наумова, сорокалетнего корреспондента, дружбой с которым он очень гордился.
- Что у «Глобуса» был, я слышал? Ну, и как там наш шеф?
- Да вот, задание получил. Ко Дню водителя небольшой очерк надо нацарапать. Как ты думаешь, справлюсь?
- Дерзай юноша, дерзай! С такой головой, как у тебя….
« Давай, давай, мели. Так я тебе и поверил. А, вот пожрать бы этой голове, очень даже не мешало» --подумал про себя Пашка
--Денег говоришь дать? Вопрос конечно актуальный, но червонец тебе, пожалуй, дам, Не помирать же юному дарованию от недоедания. Держи, юноша!
«Хорошие люди все же меня окружают», - нежно думал о сотрудниках редакции Пашка, направляясь прямиком в пельменную напротив.
Утром следующего дня, Павел Никитин стоял у ворот автобазы. Ворота были закрыты, и Павел вошел в калитку. Откуда-то, из глубины обширной ограды, выскочили две собаки, и с оглушительным лаем понеслись прямо на Павла. Начало визита было не очень хорошим, но тут же, из сторожки, быстро вышел сторож, и цыкнул на собак. Собаки все же подошли, осторожно обнюхали Пашкины брюки со всех сторон, и как ни в чем не бывало, потрусили по своим, собачьим делам.
- Ну, что паря, испужался?
- Да. есть немного, - не стал врать Павел.
- К нам зачем пожаловал? На работу ,небось, устраиваться? Шофера нам нужны, Вот скоро на уборку попрут всех. Так что давай иди в кадры, правда, там сейчас совещание. Подожди вон там, в курилке.
- Да нет, я не на работу устраиваться пришел. Я по другому делу. Кстати, как вас зовут-величают? Федор Иванович! Ну, а меня зовут Павел, и тоже Иванович! Вот и познакомились!
- Я из редакции. Задание у меня, Федор Иванович, Написать очерк к вашему празднику.
Вот я и думаю, что вы мне и подскажите, про кого мне этот очерк написать. Конечно, я поговорю с начальством, но как говориться, из первых рук все же лучше.
Федор Иванович, мужчина, лет шестидесяти, небольшого роста, в стареньком аккуратном костюме, в синей с белыми полозками рубашке, застегнутой на все пуговицы, Павлу сразу пришелся по душе. Курилка, которая с трех сторон ограждалась скамейками со спинками, и небольшой бочкой в центре, стояла недалеко от проходной. Федор Иванович достал кисет с махоркой, оторвал от газеты косячок бумажки, и ловко скрутил «козью ножку». Пашка всегда курил «Норд», а сегодня купил «Беломор», для солидности, но Федор Иванович, от предложенного Пашкой «Беломора», наотрез отказался.
-Кого же тебе предложить, Паша? – продолжил разговор Федор Иванович.
-Хороших шоферов у нас много. Вон, смотри на Доску Почета! Гвардия! Пойдем, посмотрим. Я постараюсь тебе их представить, а ты уж сам выбирай.
На Доске Почета висело несколько фотографий, но внимание Павла привлекла одна фотография. С фотографии на Павла смотрел мужчина с правильными чертами лица, с морщинками вокруг внимательных глаз, и сединой на висках. Надпись гласила:
«Подкопаев Николай Михайлович».
- Вот, Федор Иванович! Что-то он мне симпатичен, и, по-моему, он воевал? Или я неправ?
-Да нет, ты прав, Паша. Пойдем в курилку, я там все расскажу. Вон и ворота надо открыть, Колька из рейса вернулся.
К воротам подошла машина, требовательно, по-хозяйски просигналила. Старенький «Урал-веревка», сделав круг по ограде, остановился. Из кабины вылез шофер, молодой парень, в рубашке с закатанными рукавами, и кепке с коротким козырьком. Обойдя вокруг машины, он по традиционной шоферской привычке, попинал несколько колес сапогом, направился к Федору Ивановичу.
- Как дела, старый? На посту, как на войне! Я тебе там рыбки привез, как и обещал. А это , что за кадр в курилке сидит? Ух, ты! Корреспондент, говоришь. Вот и пусть про меня, что-нибудь накатает, чем я хуже других.
- Ага, только про тебя и не хватало! По-моему еще два месяца не прошло, как ты из ямы-то вылез, забыл?
- Я, Иваныч, этого Дзюбу, ни эту яму, не этого долбанного механика, никогда не забуду, и «шаглы» ему когда- нибудь, вырву! Подношений он от меня не дождётся, Жлобина!
Парень с ожесточением сплюнул, и продолжил:
- Вот слушай, Иваныч? Пошел я в этот рейс. Резина лысая, второй срок дохаживает. Говорю ему и начальнику колонны, а они не в зуб ногой, не в бок палкой. Езжай, говорят, доедешь! Доехал! Три колеса по дороге сменил, и все три ,падлы, внутренние!
Мужики подошли и сели на скамейку. Парень, которого звали Николаем, похлопал себя по карманам, но не найдя курева. обратился к Федору Ивановичу:
- Иваныч, угости своим горлодером, в машину не хочется идти. А ты, земляк, правда, из газеты? О наших передовиках хочешь написать, то это про меня, - посмеиваясь, говорил Николай, затягиваясь самокруткой.
- Шучу я. Рожа у меня не по «циркулю». Ну, а если серьезно, то я бы посоветовал написать тебе о Порченом. Верно, Иваныч?
- Верно -то, верно. Я тоже о нем подумал, но едва ли этот номер пройдет. У нас другого предложат, это уж точно, да и в твоей конторе, Павел, эту кандидатуру, тоже задробят.
- А кто такой Порченый? В чём дело? – обратился Павел к собеседникам.
- А, у нас тут, Подкопаева, так зовут, - ответил Иванович, бросая в бочку, свою «козью ножку».
- Почему всё же, Порченый? Кличка какая-то странная. Может, Иванович, объяснишь мне?
- Да, что тут объяснять-то. Сам вот, Паша, посуди. Человек не пьет, не курит, праздников для него не существует. Ни седьмого ноября, ни первого Мая! Даже Новый год бывало работал. Заедет, семью поздравит, и опять за баранку. Он глину на кирпичный завод уже лет пять возит, а ее там нужны целые горы! Процесс непрерывный. Вот он и старается. Нет, он не жадный. Занять всегда может денег. Да, что там говорить, если мужик не пьёт. Шоферскую братву, ты сам знаешь Любят мужики после работы, в пятницу, раздавить бутылочку, другую, а Порченый, вернее Николай Михалыч, ни в какую. А жизнь-то у Михалыча сложилась, врагу не пожелаешь!
Собаки, которые лежали у курящих под ногами, вдруг разом приподняли головы, замотали хвостами, разметая по сторонам окурки, быстро побежали к воротам. В калитке ворот стояла женщина, которая в одной руке держала сумку, а другой гладила собак, ласкающихся возле ее колен.
- Иваныч, смотри, тетя Катя пришла! – и обращаясь к Павлу, тихо сказал, - Это жена Пор….Подкопаева. Идите к нам, тетя Катя, посидите на лавочке?
К курилке подошла статная, голубоглазая женщина, лет шестидесяти. Волнистые светлые волосы, были собраны на затылке в узел, а простенькое ситцевое платье и голубая газовая косынка, повязанная на шее, делали эту женщину очень привлекательной.
- Здравствуйте, молодые люди! Здравствуй Федор Иванович! – проговорила женщина, подходя к курилке. Все поздоровались, а Колька, сорвав с головы кепку, смахнул ею пыль со скамейки, приглашая тетю Катю присесть.
- Спасибо , Коленька, но мне некогда. Иду в больницу, а по дороге, дай, думаю, зайду, узнаю про зарплату.
- Нет, Катерина Васильевна, денег сегодня не будет, кассирша в банк не ездила. Будут давать, я извещу тебя. Как себя чувствует Михалыч? Есть какие-то сдвиги, или все по-старому?
Екатерина Васильевна вздохнула, присела на краешек скамейки и достав из сумки платочек, приложила его к глазам. Наступило неловкое молчание, а Федор Иванович, покрутив с досады головой, за свой вопрос, снова полез в карман за кисетом.
- Ладно, мальчики, пойду я. А, Николаю, уже не поможешь, врачи так и сказали. Екатерина Васильевна пошла к воротам, Рядом с ней засеменили, собаки, преданно поглядывая на нее, всем своим видом показывая своё сочувствие этой женщине.
Колька перебирал, вытащенные из кармана путевки, готовя их к сдаче, насупившись сидел Федор Иванович.
- Не повезло Николаю Михалычу этой зимой, - с тяжёлым вздохом проговорил Фёдор Иванович, доставая из кармана носовой платок.
- Под заднее колесо его машины, попал мальчонка, на санках. Переехал его насмерть! Такое вот дело. Заболел, Михалыч, после этого. Что только врачи не делали… Теперь уже не поднимется, а такой здоровенный мужик был, конем не наедешь!
Колька затоптал окурок ногой, и обращаясь к Павлу сказал
- Давно это было..Тетя Катя пришла деньги за мужа получить, в командировке он был. Пришла, говорит, «Я, мол, пришла деньги за Подкопаева получить? Где выдают –то? А. мы, кто такой Подкопаев, вспомнить не можем. Нет, вроде, такого. Народа у нас на автобазе много, а в то время, пока не пришел вот этот директор, у нас тут проходной двор был. Да и работаем мы на разных участках. Потом кто-то вспомнил и, говорит, так это Порченый! Да ещё при тёте Кате брякнули, балбесы! .
Колька взял у Павла папироску, глубоко затянулся, и не к кому не обращаясь, сказал со злостью.
-Я, думаю, не он Порченый, а мы! Все. Пошел путевки сдавать, и домой. Рыбу, Иваныч, из машины забери.
Совещание в конторе закончилось. Люди вышли на улицу, курили, продолжая о чем то громко разговаривать, два офицера-гаишника, попрощавшись с начальством, пошли к своей машине.
- Иди , Павел, в контору. «Бюра» у них видать, закончилась. Сейчас тебе объяснят про кого писать,- проговорил Федор Иванович, подходя к Павлу. Павел кивнул головой, поправил свою шевелюру, и одобрительно подмигнув Ивановичу, зашагал к конторе.
Освободился он только в обед, когда конторский люд пошел на обеденный перерыв. Федор Иванович обедал у себя в сторожке, и когда Павел заглянул туда, он предложил Павлу перекусить вместе с ним. После недолгих отказов и извинений, Павел все же присел к столу, где рядом с домашней картошкой в кастрюльке, лежал омуль и редиска со свежим луком.
- Что-то, Иванович, про Подкопаева разговор с вашим начальством не пошел. Предложили две другие кандидатуры. Сидельникова Виктора, и Батурина Николая. Ну, что же! Будем писать про них, я не против. Мужики и в самом деле хорошие.
- А я, что тебе говорил. Не пройдет у тебя Михалыч, и вот почему? – Иванович вытер руки бумажной салфеткой, налил из термоса чаю, себе и Павлу,- продолжил:
- Вот в чем загвоздка, парень. Михалыч в войну служил в армии Власова, сам знаешь, что это такое. Воевать против своих, отказался, как и многие другие, а поэтому всю войну был в немецком концлагере, вплоть до освобождения его нашими войсками. После освобождения, все эти бедолаги ,отправились прямиком уже в свои, советские лагеря, а конкретно, в Воркуту. До 1953 года Николай работал на воркутинских шахтах, а последние годы в Воркуте, шоферил, возил уголь. Где-то за два года до окончательного освобождения, им было разрешено переписываться с родными.
Федор Иванович опять скрутил свою «козью ножку», отодвинул к краю стола посуду, спросил Павла:
- Как тебе омулек, понравился или не очень?
- Ой, Иваныч, слов нет! Вкуснятина отменная и я такой радости сто лет не испытывал!.
Спасибо вам большое, большое! Это Колька привез? Молодец Коля!
Подошла машина и Федор Иванович пошел открывать ворота. В открытую дверь заглядывали собаки, задирая носы смотрели на стол, ожидая угощения, тихо поскуливали.
После того, как Иванович отдал остатки обеда собакам, он продолжил свой рассказ.
- Первое, что Николай Милалыч сделал, написал письмо Шуре, сестре жены. Пишет, мол, жив и здоров, передает большой привет семье, жене, детям, ну и мужу жены. Понимаю, пишет он, что после стольких лет его отсутствия, Катя скорей всего вышла замуж. Он все понимает, Катю не осуждает, и желает им только всего хорошего. Вот на детишек бы посмотреть, хоть одним глазом! Дальше пишет, что семьям бывших заключенных, дозволено сейчас приезжать сюда, в Воркуту. Шура была в шоке. Когда она с этим письмом прибежала в Катин цех, и прочитала его, Катя, а потом и Шура, упали в обморок. Что там в этом цехе было после этого, пером не описать! Радуясь за Катю, плакали все. Через неделю Катя уволилась с завода, и забрав всех своих детей, их у Подкопаевых было трое, поехала в Воркуту. Года два они там прожили, а потом вернулись все сюда, на родину. В открытую дверь снова заглядывали собаки, потихоньку, шаг за шагом, осторожничая, продвигались внутрь сторожки.
- Ну, черт бы вас побрал, хитрецы, все же пролезли в помещение! Ладно, давайте заходите, распологайтесь как дома, грязнули!
Собакам только этого ласкового слова и не хватало.Они с радостью ткнулись в коленки Ивановича, а потом и Павла. Резко запахло собачьим потом, а Пашкины штаны покрылись собачьей шерстью. Свернувшись клубком, и положив морду на сапог Ивановича, лежал Шарик, а его напарник залез под лавку.
- Ну, я гляжу, вы хорошо устроились? – добродушно ворчал Иванович, очищая свои брюки от шерсти. – Люблю я , Павел, собак. Дома, в деревне еще, всегда у нас полный двор собак был. Батя-то мой, царство ему небесное, охотником был, вот и нас к собачьему народу приучил. Так о чем это я? Про Катю тебе хочу пару слов сказать. Все тринадцать лет ждала она своего Николая, не верила, что он погиб. Вот оно бабье сердце, не обманешь его! Сватались к ней много мужиков, красивая она была женщина, да ты и сам ее видел, но она ни в какую. Потом может и поняла, что не дождётся больше своего Николая, но все равно осталась одна со своими ребятишками. Кремень-баба!
Снова закурили. Чем - то обеспокоенные собаки, выскочили на улицу и, с лаем бросились в дальний угол автобазы. Федор Иванович открывал ворота, пропуская очередную машину, Павел тоже вышел на улицу и чистил брюки.
-Ну, давай, Павел, пиши! Я с удовольствием прочитаю твою заметку. Может еще увидимся, заходи. На прощанье хочу тебе сказать вот что. То, что случилось с Николаем Михалычем, могло случиться со мной, с твоим отцом, с другими, ни в чем неповинными людьми. Сломать человеческую жизнь, смешать с грязью честного человека и выбросить его потом на обочину, у нас в стране всегда умели!
Вам, молодым людям, надо об этом всегда думать, и помнить: самое большое богатство на земле – это люди!