Подружка моей юности Ляля Королькова, любила повторять:
-- Меня не интересует, откуда у мужчины деньги, меня интересует, чтобы их было много.
Потом я потерял ее из вида, но что-то подсказывало, – Ляля не вписалась в новую жизнь, несмотря на правильные установки. Слишком опережала время.
Как же я ошибался.
Ляля процветала, да так, что можно было только печально вдыхать запах кожаного салона ее Мерседеса. Она теперь живет в Брюгге (Бельгия), владея там замком или чем-то очень похожим на замок, и когда-нибудь пригласит меня в гости. Я хмыкаю в ответ, видали мы замки в поселке Кадыкчан магаданской области.
-- Ляля, – говорю я, – Ляля.
-- Тебе там понравится.
В Россию она приезжает на отдых (!), хотел бы я знать от чего.
Может быть, от муторной размеренности и ухоженности? Или это очередная пуля, про нашу тоску в тепличных европейских условиях, а на самом деле, люди пересекшие границу, испытывают облегчение и восторг от расслабленных лиц вокруг.
И по возвращению, начинают плакать уже в Шереметьево, едва завидев родные рожи, перекошенные любовью.
--Тебе там понравится.
Мне везде нравится, где меня нет.
Тем, что я там когда-нибудь буду.
Еще Ляля, разглядывая мои руки, говорила:
-- Такими пальчиками, только женские письки гладить.
И я с утра отправлялся на стройку, где в то время работал. Оглаживать черенок лопаты, замешивая раствор для каменщиков. Каменщики, большие любители биатлона, вечно опаздывали на очередные гонки, показываемые по первому каналу, в рамках актуального чемпионата, фиг знает чего. Мне приходилось поторапливаться, захерачивая свои двенадцать ванн. Коля кричал с лесов:
-- Але, раствор!
Или:
-- Але, кирпич!
А Ваня:
-- Грязи давай!
И я тащил ведро с раствором, благословляя мир изо всех сил. Благословляемый мир, откликаясь, раскрывался во всем своем многообразии и правильном устройстве. Наш бригадир, задумывался:
-- Цемент кончается.
Ваня напирал:
-- Сегодня гонка!
Я таскал песок, цемент, кирпич, и стены росли.
Под стенами, кони рыцарей, облеченные в тяжелые доспехи, уже били копытом.
Ляля, в свою очередь, лялями называла всех детей без разбора. Например:
-- Как же ты хочешь от меня лялю, когда такой неспособный? Я что-то робко возражал про свои таланты. Аргументировал наличием четвертого разряда токаря. Перспективной профессией подсобного рабочего. Лялю это не убеждало. Она мечтательно произносила:
-- Вот бы мне такого мужчину, чтобы…
Я добавлял:
-- Денег побольше?
-- Дурак.
В результате, она родила-таки от меня лялю мужеского пола. Этому лялю теперь двадцать три года и он живет с матерью в Брюгге.
Лет пять назад подарил мне на день рождения синий сноуборд. А я ему пятидесятилитровый аквариум, который Ляля везти в Бельгию категорически отказалась. Так и стоит дома, олицетворяя мою приспособленность к жизни.
Говорят, в нем удобно солить огурцы.
Попробую в следующем году.
А в этом, пойду собирать грибы. Даю себе зарок, выкинуть из головы все глупости и ходить за грибами с регулярностью восторженного неофита. В детстве и отрочестве, меня отец водил в лес по грибы, а сейчас буду сам ходить, один. Потому что сын честно предпочитает Альпы и сноуборд.
И еще пойду на рыбалку. Лучше на зимнюю, чтобы замерзнуть, а потом согреться, выпив полстакана водки. Еще полстакана. И любоваться на пару рыбешек, белыми серебряными медалями, лежащую на столе. И еще какую-нибудь простую пламенную страсть.
Вчера позвонила Ляля:
-- Черт с тобой, приезжай.
И я поехал, и почти доехал, выйдя покурить на полустанке этих воспоминаний. И отстав. Телефон в руке разряжен, звонить бесполезно, да и некому, солнце сверкает на листьях того леса, где кончились грибы.
А рыбу я отпустил.
Мой главный соперник – время. Иногда кажется, что его не осталось, а иногда, что все впереди. Отсюда все беды, ложишься спать в нынешнем году, а по утру ощущение зеленой травы юности и белых плюмажей всадников из-под стен недостроенного замка.
-- Грязи давай! – Кричит из соседней комнаты Ваня.
-- Тебе там понравится – повторяет Ляля с промежутком в несколько тысячелетий.
-- Сейчас – отвечаю я Ване.
-- Я знаю – говорю Ляле.