Кейптаун, 1982 год, 17е марта,
«клиника доктора Мейцнера»
6.00 пополудни по местному времени.
- Мне часто снится сон, доктор…один сон…один и тот же. Я вижу другие, но этот постоянно со мной. Это мой кошмар. Мой персональный ад. Я слышу рокот вертолетных винтов, я чую кожей жару, я физически чувствую, что время двинулось назад…И я знаю, что будет дальше. О, я знаю. Да. Слишком хорошо, до малейших деталей, ведь это тянется уже очень, ооочень давно…Что же вы можете сделать с этим, доктор? Что же вы молчите, доктор? Вы же медик… Наверняка, наверняка вы знаете что делать…Ужасно ведь не это, как вам не знать…Как же мне можно помочь? «Божественное дело – успокаивать боль», не так ли? Не владею латынью, уж извините, не смог процитировать в оригинале…А мне больно, доктор. Мне очень больно. Хотя я и привык. Что же вы молчите, доктор?
Монолог шел неспешно, размеренно, неторопливо. Казалось, что говорящий задумывается, взвешивает каждую фразу, медлит, подбирая слова, а его слушатель с искренним интересом слушает его, словно пытается лучше сформулировать ответ.
Оба знали, что финал приближается, и оба знали, каким он будет. Хотя молчаливый собеседник говорившего, которого тот называл «доктором», все еще надеялся. Вжимался в кресло, потел от страха, знал, что все уже решено и ничего переиграть нельзя, но все равно с отчаянной, истовой верой надеялся.
«О господи. Боже. Он и впрямь псих…настолько…но как, как же он догадался…»
«Доктор» потел от страха и с каждой секундой соображал все хуже, что, впрочем, нормально для человека, которому остается жить от силы несколько минут.
- Сколько лет ведь прошло, а все равно находятся любопытные. И меня удивляет, что периодически всплывают именно ваши. Ну хотя, пардон муа, я, право, могу ошибаться касательно вашего работодателя, доктор. Вы уж не обижайтесь. Так ли это сейчас важно, в сущности…Хотя прикрытие вам могли бы подобрать более интересное, с правдоподобной легендой. Она ведь всегда должна соответствовать внешности, внутреннему состоянию, да целой массе факторов… идиота не заставишь убедительно сыграть блестящего ученого, без искренности нет веры. Да, определенно.
«Сукин сын. Он издевается. Мать его, он смотрит мне в глаза, разглядывает меня, как забавное насекомое или экспонат в чертовом музее…он издевается надо мной, чертов сукин сын…»
Смерть спокойно смотрела на «доктора». Хотя легенда, надо признать, отчасти соответствовала истине – ведь у него, и впрямь, была степень доктора медицины. Смерть имела облик пистолета 45го калибра с массивным цилиндром глушителя, «доктор» механически отметил, что такие сейчас уже не производят – слишком большой, тяжелый, хотя тяжесть отчасти компенсирует отдачу… Такие он видел на фото еще во время учебы. Некстати вспомнилось пояснение инструктора о том, в какое время и кто изготавливал подобные глушители.
Собеседник доктора замолчал, делая глубокую затяжку и щелчком отправляя окурок куда-то вглубь комнаты. Это означало, что разговор окончен.
- Поймите, мне совершенно не интересны причины, по которым ваши хозяева выдали вам такое странное задание. Могу даже соврать, что мне вас жаль. Работа, что поделаешь. Вы, кстати, можете навредить моим делам, если мои местные друзья из контрразведки огорчатся, обнаружив вас и раскопав, кто вы. Никто не любит ссориться с вашей организацией, просто все по-разному могут воспринять ее ответные ходы. Да, здесь были контракты, говорю это специально для ваших работодателей – вы ведь не будете отрицать, что прослушка здесь есть? Опять же, я мог найти жучки и записывающие устройства, или просто шлепнуть вас без лишних слов, однако не теряю надежды донести простую мысль до ваших хозяев и их коллег – мне не нужно их внимание. Весь этот спектакль, в теории, должен помочь пониманию. Хотя на практике это не так…не нужно, полагаю, напоминать о судьбе ваших коллег, верно?
«Четыре года назад. Какой только идиот додумался начать копать о людях из Шестой группы коммандос, да еще с него…ведь про Хоара и остальных итак известно уйма всего…За каким чертом им были нужны американцы, особенно служившие во Вьетнаме…За каким чертом! После гибели трех оперативников решили отреагировать красиво – ну еще бы, новый директор, новые люди на местах, как тут не распустить перья…Говорят что и тогда он….»
Два хлопка, более тихих, чем ход затворной рамы. Первая пуля в живот, вторая в грудь.
- Прощайте, доктор.
Контрольный.
Неторопливые шаги, щелчок зажигалки, хлопает закрытая дверь.
*******
1982 год, 4 мая, Вирджиния,
2.21 ночи по местному времени
Не самое приятное – ранний подъем, неприятное – это звонок, которого не хочется слышать. Тем более с работы, тем более – с прошлой. Еще более неприятное – моросящий дождь на улице, череда контрольно-пропускных пунктов, знакомые коридоры и запах кофе, который с годами ненормированного графика становится невыносимым.
Рассел всегда знал, что старые связи никогда не теряются, за тем лишь исключением, когда те, к кому они тянутся, лежат под несколькими футами земли. Еще со времен оперативной работы он усвоил простую и понятную инструкцию, написанную кровью и дерьмом неудачников, которые ее нарушили: «хочешь жить долго и счастливо – не трепись и не соглашайся на предложения бывших коллег». Ну еще бы, в семидесятые началась просто таки золотая лихорадка, все ведь хотели заработать деньжат, все ведь уже имели опыт, знания, навыки… многие остались не у дел, слишком многие. Кто-то тянул лямку, воображая что все действительно закончилось, кто-то спивался, кто-то, как он, шел в Центральное, кто-то мотался по свету наемником, кто-то так и продолжал работать в ЦРУ, попав туда еще во время войны. Большая машина работала, делала выводы, анализировала, разрабатывала, планировала, извлекала пользу из полученных уроков. А люди, самые разные люди, оставшиеся за бортом, по-разному устраивали свою жизнь. Особенно из тех, кто начал промышлять наркотой еще тогда. Основной процент трупов как новичков так и бывалых – как раз работа вместе или на бывших коллег. Подобный бизнес очень прочно укрепился и развернулся еще во время войны, и сулил очень неплохие деньги.
Правда, бывшие коллеги соображали хорошо, и знали, кто молчит лучше всего – а кто окажется расходником, не волновало, по большей части, никого.
Еще лучше, правда, соображал Центр.
Как извлечь деньги официально на несуществующих операциях придумали очень давно, и не так ли важно, где – юг Китая, Лаос, Таиланд, Камбоджа, Вьетнам…свои люди остались везде, и всегда можно было найти желающих потаскать каштаны из огня. Тем более, если требовались расходные материалы. Подобные люди становятся незаменимы – их много, они готовы работать за сущие гроши, которые, к тому же, не всегда приходится выплачивать. Система перестроилась, приняла во внимание новые реалии, и зажила счастливо.
Рассел перевелся на более спокойную должность еще в семьдесят пятом и тихо начал двигаться в сторону отметки «пенсия», исправно игнорируя звонки от старых друзей из разных экзотических стран. В конце концов, хватило и службы в десантных частях, и оперативной работы во время войны. Но в этот раз уклониться от общения не удалось – звонок был хоть и в неслужебное время, но по работе.
И теперь он в который раз прокручивал разговор с двумя озадаченными людьми из тихоокеанского филиала, просматривал карты, ворох отчетов, архивные документы, и медленно зверел.
«Либо надо было их посылать сразу к чертовой матери, с такими вопросами и умалчиваниями, либо задать вопрос в лоб. Последнее, впрочем, может повлечь некоторые неприятные последствия. Итак…что мы имеем…»
*******
Четырьмя часами ранее,
судно радиоразведки «Си Скаут»,
близ берегов Южного Вьетнама
В ночные дежурства в эфире творится много интересного. Переговариваются дальние гарнизоны, слышны отдельные станции, кто-то говорит по закрытым каналам с Москвой и Ханоем, выстреливают короткими докладами группы где-то в джунглях, слушают эфир где-то рядом русские «рыболовецкие траулеры», которые так же заняты своим делом где-то неподалеку.
Ночные дежурства интересны, но не для каждого. Одно дело – унылая рутина, обязанность, борьба со сном, совсем другое – интерес, когда жадно слушаешь эфир, который, кажется, распахивает душный кубрик мириадами звезд ночного неба, и кажется, что наблюдаешь за жизнью целого мира, по отзвукам слов здесь пытаясь понять что твориться где-то далеко…
Хиггинс любил ночные дежурства. Он был молод, и высыпался куда лучше своего напарника, который сейчас клевал носом, находясь в полудреме. Ему было интересно.
В половине первого случайно поймал трансляцию на вьетнамском откуда-то из Сайгона – видать, что-то сверхпатриотического содержания, судя по интонациям и энергичности диктора. Без пятнадцати Нунан опять курил, и в отсеке сделалось совершенно невозможно дышать, без десяти пару раз выходила в эфир какая-то станция, страшно фонящая. Ради интереса Хиггинс установил, что велась она откуда-то из джунглей на границе с Камбоджей. В два ноль одну…
Резкий громкий шорох статики заставил Хиггинса с проклятиями сдернуть наушники – похоже, кто-то на открытой частоте выходил с очень мощного передатчика, причем совсем рядом. Хиггинс уже хотел было заткнуть идиота – кто-то же явно из своих, щелкнул тумблером, переключая звук на динамики, когда в шипении помех четко прорезался голос.
- «Бабочка»… «Бабочка»…Я «Альфа-2-Майк»…Ответьте, «Бабочка»…
Тихий хриплый голос был какой-то равнодушный, чуть протяжный, словно говоривший с трудом произносил слова, на выдохе. Изумленный Хиггинс попытался ответить, но был прерван:
- Я «Альфа-2-Майк», вызываю «Бабочку»…не молчите…«Бабочка»...ответьте… - говоривший замолчал, хрипло дыша, и надрывный шепот сделался злым, издевательским – «Бааааабочкааа»… Мы здесь умираем как в аду… «Бабочка»…Не молчите…
Хиггинс пытался крикнуть «мы слышим вас», или «кто вы, черт вас задери», выдавить из горла хоть звук, но струящийся из динамиков тихий зловещий шепот словно перехватил глотку ледяной лапой. Радист почувствовал, как по вискам ползет холодный пот.
Передача оборвалась так же резко, как и началась. Откинувшись на спинку кресла, Хиггинс вытер лоб и вдруг понял, что форменная рубашка на спине насквозь промокла. Не лучше выглядел и напарник, глядевший на него круглыми глазами.
- Ты записал?
- Да…Матерь божья…ты слышал? Что это за чертовщина была?
Странная передача не просто пугала, она делала руки ватными.
- Зови Фоллсона. – нервно сказал Нунан, пытаясь достать сигарету из пачки - Это обязательно надо дать прослушать ему.
******
Четырьмя часами ранее,
станция связи рядом с Бу Пранг
Нгуен Хок-Ду все прижимал к уху наушник, чувствуя, как внутри смерзается ледяной ком. Он знал язык американцев, и хорошо понимал смысл передачи. Более того, он уже слышал ее, и не однажды. Тогда, десять лет назад, тоже рядом с камбоджийской границей, но севернее, гораздо севернее.
И ощущение животного страха он испытывал точно такое же, как и тогда. Передачи шли из безлюдного района к западу от Тропы, и тогда же начали пропадать отряды. Бойцы регулярной армии с презрением относились к суеверным полуиспуганным байкам местных и вьетконговцев об ужасе, поселившемся в сердце джунглей. Правда, потом начали пропадать и армейские отряды, причем уже не только возвращавшиеся на отдых и пополнение за границу. В дело вмешались сперва контрразведчики, затем и русские, в район было послано несколько групп разведчиков.
Назад не вернулась ни одна. Каждый раз все было одно и то же – сперва доклады обрывались по мере приближения к квадрату 17/86, который уже окрестили «землей мертвых», затем в эфире звучали обрывки передач, потом наступала тишина. Порой в эфир прорывались жуткие крики с просьбами о помощи. Или звуки. От которых мутило.
Все инциденты сразу же засекретили, но еще были люди, которые помнили ходившие тогда истории о жутких смертях всех, кто дерзнул приблизиться к «земле мертвых». Командиры и сержанты орали и раздавали зуботычины, но простые солдаты все равно жадно ловили слухи - каждый хоть краем уха слышал о квадрате 17/86, и каждый знал о том, какая паника царила среди местных жителей. Знал это и помнил до сих пор и Нгуен.
И вот сейчас, спустя столько лет, это началось снова – тихий шепот, льющийся откуда-то из глубины джунглей, напомнил о былом страхе.
Нгуен сидел, силясь понять, не показалось ли ему, когда дверь в помещение поста резко раскрылась и вскочивший отдать честь Нгуен с изумлением увидел незнакомого офицера со знаками различия капитана.
- Ты поймал передачу?
- Так точно, товарищ…
- Молчать! Ты ничего не слышал. Это приказ!
- Так точно… - ответил потрясенный радист – товарищ капитан, я уже слышал подобное, еще во время войны…
Офицер уставился в глаза Хок-Ду и раздельно произнес:
- Ты. Ничего. Не. Слышал. Ни сейчас, ни тогда. И… - понизив голос, добавил – и никому ни слова. Этого разговора не было. Передача писалась?
- Никак нет, не успел…
- Прекрасно. Свободен.
Нгуен отдал честь, офицер повернулся и направился к выходу. Растерянный радист начал было садиться, когда открывавший дверь капитан на ходу бросил:
- Еще раз – никому ни слова!
******
1982 год, 4 мая,
Вирджиния,
3.17 ночи по местному времени
В пояснительных документах значилось, что запись велась с судна радиоразведки, передача шла из квадрата «Кинг-Виктор-Танго», западнее камбоджийской границы, и была сделана 4 часа назад. Рассел еще раз отмотал пленку, и стал слушать.
- Я «Альфа-2-Майк», вызываю «Бабочку»…не молчите…«Бабочка»….ответьте…«Бааааабочкааа»… Мы здесь умираем как в аду… «Бабочка»…Не молчите…
Да, запись производила жутковатое впечатление. Тем более, если учесть что это, как уже установил Рассел, были позывные группы спецназа, пропавшей во время войны во Вьетнаме. Однако куда более интересным был тот факт, что эти же позывные ловили спустя несколько лет на границе с Вьетнамом, причем в ответ на просьбы о помощи давно списанной группы даже послали разведчиков. Однако команда вляпалась в серьезную заварушку в нескольких километрах от границы, потеряла несколько человек убитыми и запросила эвакуацию. В штабах сделали вывод, что это была дезинформация, видимо, с целью выманить разведчиков в засады, или еще что-то в этом роде. Тогда хватало работы, хаос вывода остатков войск, активные действия северовьетнамцев и разруха на юге страны… Этот случай быстро забыли.
И все бы хорошо – рядовое, в общем-то, происшествие, всякое бывало, группы и гибли, и пропадали без вести, если бы не одно «но» - просматривая рапорты и отчеты тех лет, Рассел наткнулся на упоминания о том, что подобные радиопередачи ловили и северовьетнамцы. Которые, согласно данным радиоперехвата, потеряли несколько групп в том районе, что уже делало ситуацию интереснее. Получается, там действительно могла находиться одна из американских команд спецназа? Вероятно, конечно, даже более чем – судя по картам, в тех районах находились базы северовьетнамцев, где те отдыхали и набирались сил после рейдов на территорию Южного Вьетнама, и рядом, в нескольких десятках километров, проходило несколько ответвлений «Тропы Хо Ши Мина».
Рассел глотнул кофе, не замечая отвратного вкуса, и задумался. Не раз и не два проклятую пуповину пытались рассечь – в дело шли и напалмовые удары, и ковровые бомбардировки, и работа разных групп спецназа. Причем, зачастую весьма жесткая. Северные несли потери, но с муравьиным упорством восстанавливали Тропу. Чертовщина какая-то получается: рядом с таким объектом, рядом с госпиталями, складами снабжения и лагерями, куда прибывали новобранцы с Севера, еще не знавшие вкуса войны, рядом с самой Тропой наконец – рядом с такими объектами кто-то планомерно уничтожает их отряды, а северные старательно не обращают внимания на это. Да так, что заслышав просьбу о помощи от этой группы, теряют несколько своих, и не только разведчиков…
Сделав несколько запросов в архив и бегло проглядев отчеты, Рассел плюнул и закурил, чего категорически не одобряла жена, но что помогало сосредоточиться. Информации не было, хотя не значит, что неизвестно, кого посылали в тот район. Даже если это очередная «черная» операция ЦРУ, информацию и упоминания о ней такому человеку, как ему, должны были предоставить. Возможно, это просто скупые строчки отчетов, возможно, нечто серьезное. А может, кто-то старательно прикрывает свою задницу, замалчивая или громкий провал, или, наоборот, очень хорошую акцию. А удавшиеся акции редко бывали гуманными, особенно если работали ребята из мобильных штурмовых сил, «Фениксов» или наемники. Последних использовали часто, и на пленных и местных они отрывались не хуже арвиновских мясников. Успех той же программы «Феникс» Торча объяснялся как раз массированностью и жестокостью акций, не зря же сейчас все эти желторылые сукины дети начали признаваться, что в иных районах потеряли чуть не до 70% агентуры и живой силы…
Но настораживало и другое. С чего такой интерес к делам минувших дней? Мало ли что может твориться в регионе, любой ублюдок с рацией себя может назвать себя хоть Папой Римским или внезапно воскресшим Джерри Шрайвером, однако не на каждого Центр делает стойку. А зная о «золотом треугольнике», Рассел справедливо рассудил, что здесь могут быть задействованы как частные финансовые интересы, так и ведомственные.
И отдельные люди, ушедшие в тень, и действующие руководители не брезговали прибрать денег к рукам, равно как и сам Центр не сильно ограничивал себя в поисках средств для фондов, которые пойдут потом на несуществующие «черные» операции по всему миру. С одной стороны, это было верно, с другой – привлекая специалиста его уровня, есть весьма серьезный риск, что информация дойдет до руководства, и ловких финансистов быстро прижмут к ногтю. С другой, если игра стоит свеч, можно втянуть в дело серьезного специалиста, которым, несмотря на возможный резонанс, можно будет потом пожертвовать.
«Но встреча ведь происходила здесь, а не на ранчо или в каком-нибудь отеле…»
Значит, скорее всего, это интересы Центра. Узаконенный, так сказать, вариант. Что ж, здесь риска персонально для себя существенно меньше, да и работа эта будет неплохо оплачена, если учесть что при нужде запрягают целые отделы, а сейчас обратились персонально к нему. Конечно, существовал еще и вариант тихой и внезапной отставки, который, впрочем, не мог рассматриваться в случае с людьми вроде Рассела – он слишком заметен, и ему рот просто так не заткнуть, если что, а убрать фигуру вроде него без привлечения излишнего внимания просто нереально.
«Ну что ж, значит, мальчики дяди Сэма опять лезут в дерьмо, причем делают это хоть и в тайне от своих же друзей, но по прямой указке своего начальства. Не ясно лишь, что именно их интересует – что мешает трафику из района, или кто именно пытается влезть в их бизнес. Можно начинать отрабатывать версии.»
Первое, что напрашивалось само собой – кто-то из своих ребят, либо застрявший там с войны, либо неплохо там устроившийся уже после. У северовьетнамцев хватает проблем не только с «трудовыми лагерями», хлебом насущным и внешней экономикой, но и с соседями – война там и не думала заканчиваться. Сейчас там рай контрабандистов и наркокартелей не хуже, чем после 73го. Конечно, чистить всю это братию северные начали основательно, но проблем у них до сих пор слишком много – руки коротки добраться до всех даже на своей территории…Иначе бы Центр давно остался бы без агентуры в том регионе. Вариант «Старый друг», назовем его так.
Итак, вариант реален, можно брать за основной и начинать прокачивать. Детали – кто, где, как – обязательно всплывут: слаженная работа архивов, разведки и аналитиков всегда даст свои плоды. Тем более, часть информации уже есть под рукой, остальное можно добыть.
Второе, уже более экзотичное, можно назвать «Робинзон». Были истории во время войны, о подразделениях, отрезанных от своих и вынужденных выживать на вражеской территории длительное время. Их много, и часть даже подтверждена документально. Кого-то банально бросали – в основном наемники и оперативники, вариантов масса: как случаев провалов операций, так и тех случаев, когда лишние языки были не нужны. Кому-то действительно не везло, и деблокировать удавалось не всегда. Кого-то рано или поздно зачищали, кто-то со временем пробивался к своим, кто-то просто исчезал. Последних не так много, и данных тоже вряд ли будет много, однако это самые вероятные кандидаты. Бывшие спецназовцы, оперативники ЦРУ, наемники. Но с окончания войны, официального, по крайней мере, прошло столько лет – маловероятно, что бы активно действующее подразделение не просто продержалось столько лет, пусть даже и на подпитке в живых ресурсах и припасах со стороны местного населения, маловероятно что они вообще продолжают воевать. По идее, больше не за кого, они как минимум могли выйти из игры, если были еще живы, или спокойно осесть где-то там.
Вариант не самый вероятный, учитывая обстановку в регионе, но возможный. Кто-то действительно мог уцелеть и организоваться с такими же недобитками и наемниками, кто-то действительно мог начать лезть не только на местный рынок.
В любом случае, внимание Центра было привлечено. Передача из джунглей – это не столь существенно, хоть и странно, но ее можно отложить на потом.
Рассел устало протер глаза и посмотрел на часы – половина восьмого утра. Марта, надо думать, опять устроит сцену.
«Черт, Рас, опять ты как мальчишка – все неймется и тянет поиграть в старые игры. А, плевать. Можно на несколько недель переехать сюда, и отпуск нервам, и поработать смогу нормально. И обязательно надо будет как-то вытянуть больше деталей, не важно из кого. Главное – аккуратно. Хотя бы понятно будет, где копать, интерес может быть не только в деньгах, могло всплыть какое-нибудь старое дерьмо, которого, конечно же, и в природе быть не могло…»
*******
1972 год, Камбоджа,
18.11 по местному времени.
Операция «Белый огонь»
Усталость всегда берет свое. Можно сколько угодно играть в стойких оловянных солдатиков, но рано или поздно силы, как и удача, подводят. Но раз начав играть в эту игру, ты не можешь остановиться – здесь можно лишь взять свою долю и отойти на время, как в казино...
«Да, как-то так. Зайти в бар. Видимо, все-таки я неизлечимый идиот – лезть сюда и потом, сидя здесь, мечтать завязать. С другой стороны, альтернативы в свои годы я не вижу, а идти к ЦРУшникам или со свистом вылетать на гражданку…да нет, спасибо, хватило второго брака. И сейчас…это, конечно, вопрос всех солдат всех времен и народов – но мать твою, Майки, какого же черта ты здесь делаешь?»
Хорошо было сидеть и смотреть на закатное солнце. Минут сорок еще есть, пока не выйдет на исходную вторая рота, пока не отработает артиллерия и ударные вертушки.
Почему-то вспомнилась фраза одного из друзей про такие вот воскресные прогулки - «Мы веселые зеленые шалуны, которых здесь на самом деле нет!». Если раньше о подобной поддержке приходилось лишь мечтать, то сейчас – о, ну просто ад на земле. Куда уж тут задуматься о том, кого же заранее списали в расход – с таким шумом и помпой…с другой стороны, глупо упускать случай наконец задать противнику перца на его же территории.
Поношенный, кажущийся уже серо-зеленым, камуфляж. Потертый М60 на коленях, латанный-перелатанный ранец-сиджа за спиной, пистолет на ремне да пара подсумков с разной мелочью. Время идет, а в этой стране ни черта не меняется, лишь уставшие от всего люди продолжают делать чужую работу, не отвлекаясь уже и не задумываясь над мнением других, там, дома…
«Карта. Задача. Альфа, первая буква моего алфавита. Я разучился говорить на нормальном языке? Так, кажется, заявляла жена. Мол одни коды, сленг, жаргон, все дела. Тупая задница. Да не насрать ли мне уже, в самом деле? Если бы позатыкать всех этих уродов, и дома и здесь, и оставить тех кто делает свою работу – мы же загнали бы гучье в их норы на Севере еще года три назад. А хотя, какая уже к черту разница…»
Пулеметчик хочет курить, но бережет последние сигареты – еще не скоро удастся пополнить запас, а сигарета в поле всегда имеет очень особый вкус, которого всегда не хватает перед работой. Сейчас – как раз то время, когда действуешь механически, уже не задумываясь над деталями, не оценивая весь процесс с точки зрения правильности или морали, а просто отмечая, что пока данный этап вроде идет по плану. Гарнизон так гарнизон, склад так склад, деревня – значит деревня, мост так мост. Разницы нет. Но всегда дико хочется курить. Потому что хочется как-то забить то время затишья, пока не началась работа…
«Наркотик. Это ведь чертов наркотик, мы без него уже не можем. Ничего, в принципе, крамольного я тут не вижу. Ну, хорошего – тоже.»
Говорят, что человеку, побывавшему в зоне боевых действий год, потом минимум три года нельзя не то что воевать, но и напоминать об этом. Ни фильмов военных не смотреть, ни с сослуживцами встречаться, ничего вообще. Мол, травма психическая очень сильная, «посттравматический синдром». К мнению головастых ученых, выдумавших всю эту концепцию, наверху явно относились с большим вниманием – иначе как объяснить весь творящийся вокруг бардак, когда зеленых новичков суют сюда на год, и когда они только-только начинают соображать и ориентироваться в происходящем, их выдергивают и швыряют назад в «нормальную жизнь». Не удивительно, что здесь такой бардак – не хватает специалистов. И не удивительно, что многие возвращаются назад. У каждого свои причины: кто-то не может найти себя на гражданке, кому-то уже не жить без постоянной накачки адреналина, кому-то просто скучно.
«Три года, значит, нельзя даже в сторону оружия смотреть? Интересно, а тех, кто тут уже лет по пять вовсю режется – с ними-то как, проще тут наверное оставить, от греха подальше?»
Что-то забормотала рация у сидящего на камнях ниже радиста. Он обернулся к пулеметчику:
- Майки, буди Восьмого. Похоже, планы меняются – «Бабочка» вышла на экстренную связь.
Пулеметчик молча пошевелил ногой спящего рядом на рюкзаке командира.
- Сэл, подъем. Мы в дерьме, похоже.
Ротный сел, протирая глаза и в полголоса ругаясь, затем протянул руку за трубкой. Провод не доставал, и радист, чертыхнувшись, пододвинул ближе тяжелую 25ю станцию с блоком шифрования на борту ближе к командиру. Хриплым ото сна голосом Восьмой запросил:
- «Бабочка», «Бабочка», я «Альфа-2-Майк»…
******
1978 год, ангольская граница, ночь.
Самый сладкий, и в то же время – самый чуткий сон на рассвете. Когда переходишь из фазы глубокого сна, готовясь вот-вот проснуться, тело уже отдохнуло по минимуму, но так хочется поспать еще. И минуты растягиваются на часы в такие моменты хрупкого баланса полусна-полуяви, и очень важно не нарушить это хрупкое равновесие.
Так каждый раз.
Я редко вижу сны. Череда мутных видений, не более. Который год так, но это вполне объяснимо - если стараешься сам себя загонять до изнеможения, то или втягиваешься в этот ритм рваного сна, постоянной усталости и снов без сновидений, либо просто подыхаешь.
Наверное я все-таки помер…
Глубокая осень – ноябрь, синие сумерки, до первого снега чуть-чуть. Свет костра, отблески пламени на деревьях…или, наоборот – поблекшая зелень, нескончаемый сезон дождей…
Ранняя весна – высокое, синее небо, желтая сухая прошлогодняя трава, чистый воздух…или – буйство зелени, влажность, тепло…
Не важно, когда это происходит. Не важно, где. Я не часто вижу флешбеки – редко накрывает.
Но порой я сплю, ворочаясь в холодном поту, и не могу проснуться – потому что я вижу тот сон, один и тот же сон…мой кошмар. Мой персональный ад, который я пронесу через годы, а он будет все так же резать по сердцу. Есть вещи, которые с тобой навсегда, и ты ничего не можешь с этим сделать.
Иногда так бывает – видишь во сне себя со стороны. Или человека, про которого точно знаешь, что это – ты, просто смотришь со стороны. Сны бывают разные. Яркие, мутные, понятные и абстрактные, когда мысль течет, причудливо изменяясь, оставляя лишь ощущение интереса после пробуждения: вот, что-то интересное приснилось...
Сны бывают разные.
Но я всегда вижу один и тот же.
Усталый человек сидит в высокой траве на пригорке, прислонившись к массивному камню. Мертвым железом лежит на коленях ручной пулемет. Он уже не нужен. Сейчас – не время. Физическое чувство - уже все позади…
Закатное солнце, мягкое зеленое море тихонько колышется под легким ветром. Солнце садится, на небе пропасть звезд, дневная жара начинает только-только отступать. Человек сидит все там же, глядя на недальний лес, и улыбается – он слышит рокот знакомых винтов. Вот-вот, вот сейчас…уже должны показаться очертания знакомой машины…она скоро зависнет и пойдет на посадку. Кабина откроется…
И ночь вспыхивает багряной кровью закипающего пожара. Жирный черный дым лениво ползет в ночное небо – горит усадьба, горят какие-то постройки вокруг. Взгляд мечется по огненному аду, одежда, нагретая огнем, начинает обжигать, крик рвется из горла – потому что среди руин четко видна посадочная площадка, на которой, объятая пламенем, стоит вертушка, та самая…
В холодном поту я просыпаюсь в изнеможении. В груди болит, словно я только что и впрямь кричал что есть мочи, а едкий дым ел глаза…
Джен.
Это осталось в прошлой жизни. Одной из череды прошлых жизней, как галочки в блокноте. Когда хоронишь часть себя, жить делается куда проще – тяжело жить без руки или ноги, а без души живешь легко, как автомат. Дослать-щелкнуть бойком-послать-зарядить. Все просто. Отгорает очередная страница календаря, череда дней, как патроны в ленте, заканчивается – вот и еще один год отлетел. Жизнь уместнее всего сравнивать с пулеметной лентой – она всегда кончается. У кого-то быстрее, у кого-то нет. А кому-то ты помогаешь не растратить лишнего. Привалить всегда проще. Кто-то первый, кто-то нет, все очень просто.
Слишком.
С другой стороны, простые и надежные системы и работают дольше.
Новое небо, чужой рисунок звезд. Старые карты в памяти мешаются с новыми названиями и задачами. Все равно.
Проснуться, закурить. Глотнуть тепловатой воды или рому из фляги. Можно спать днем, в самую жару. Можно – ночью. Не так это важно. Но вот что страшно – порой меня накрывает. И слава богу, что чаще это происходит по ночам, особенно – на рассвете. И слава богу, что этого никто не видит.
Вот и сейчас. Я проснулся, и вдруг перестал понимать, где я. Бывало, это я замечал еще дома, когда еще заезжал…или просто где-то на постое… Иногда у меня едет крыша, и я просыпаюсь под чужим небом. И сперва не знаешь, в чем подвох – и ствол под рукой, и все вроде привычно, но иногда теряешься, путаешь и перестаешь понимать, проснулся ты или еще нет.
Где я?..
Слышно характерный звук истлевающей бумаги и табака – рядом кто-то выдыхает дым. Бурк. Ну конечно же, кому же еще здесь быть. Стало быть – я тоже здесь. Можно тихо выдохнуть.
Полежав некоторое время на спине, молча протягиваю руку – Бурк так же молча раскуривает вторую и передает мне. Глубоко затягиваюсь, выдыхаю дым. Простые и проверенные манипуляции. Сейчас царит полное безветрие, и дым белым облачком, медленно рассеиваясь, поднимается вверх. И срать мне, кто там что учует – сейчас хоть кофе можно готовить. Скоро в долине будет жарко, очень жарко. И всяким очень уж тонко чувствующим ублюдкам точно станет не до тонкого чутья – пороховая гарь и вонь горящих хижин будет занимать обоняние куда больше.
Мы как работники ночной смены – только идем и ночью и днем, и работаем по ночам чаще. Сегодня нашими стараниями кое-кому выдастся интересный денек.
Переворачиваясь на бок, потягиваюсь, разминаю затекшее тело. Пончо совершенно неохота убирать. Тем более, время еще есть. Трудно сказать, почему я это знаю. Просто знаю, и все. Чутье за годы интересной и увлекательной работы развилось, не иначе. Сейчас покурить, поднимать сержантов – и вперед…Знакомое предвкушение.
И тут Бурк все обламывает. Причем так, как я не ожидал.
- Кто она?
Я с изумлением смотрю на него. Я что, не ослышался?
- Что ты, блять, сейчас сказал? – я надеюсь ослышаться. Ох, как блять я не люблю такие вопросы…
Не то что бы часто спрашивали, просто…черт. Просто, сейчас во второй раз случилось то, чего я опасался. Он все слышал.
****ый австралиец.
- Тебе-то, кенгуру, на кой черт знать? – голос становится хриплым, надеюсь что таким покажется со сна. Надо сделать еще затяжку… - что ты себе думаешь? Что ты вообще слышал, а?
Бурк некоторое время молчит. Сейчас уже сумерки, и я прекрасно различаю его лицо. Его физиономия, обычно каменно-непроницаемая, сейчас с каким-то странным выражением.
- Мне можешь сказать. Я не набиваюсь, конечно. Просто сейчас в заваруху могут кинуть парашютистов, а нас здесь быть не должно. Да и дело предстоит жаркое. Просто интересно стало. Ну, не то что бы…Ты не думай, я не из тех, не буду болтать. Просто…я тоже в Наме был. И с тобой мы уже несколько лет воюем здесь, а друг друга не знаем почти ни хрена. Меня это обламывает, понимаешь? Вдруг сдохнем рядом, ну или один из нас, а второму о нем и сказать нечего будет. Ну, ты понимаешь, в общем.
Бурк, смутившись, замолчал, снова полез за сигаретами. От него не часто слышишь подобные тирады…по правде говоря, молчит он даже больше чем я, бывает, целыми днями. Ну мы-то ладно, без слов все знаем, другие от этого напрягаются…Да и прав он. Тут за день много людей может кончиться, и не любят тут о себе трепаться. Череда лиц, похожих друг на друга, у каждого свой камень на душе, и никто не спешит им поделиться, особенно если ты – наемник, «убийца-безбожник», как назвал нас один священник когда-то. Никто ни к кому не лезет в душу, да и вопросы о том, кто кем был раньше – это дурной тон. Но с другой стороны, за последние пару лет это первый, кто хотя бы не только мое прозвище знает. Да и мужик он нормальный.
- Тебе сколько лет?
- Мне? Двадцать пять.
- А я на два года старше. САС?
- Пехота. Но дерьма хлебнули.
- А я начинал в разведке, потом Да Нанг, потом Плейку. Спецназ, короче. Я до 70го сидел, несколько сроков. Потом…потом остался. Ну там были свои ньюансы. А ты?
- Как-то так. Только я в 69м уже улетел домой. А в этой дыре лет шесть уже. Дома как-то не то. Ну, в общем…
- Да я понял.
Я замолкаю, не зная, что говорить дальше. Лезу в нагрудный карман за фляжкой. Глоток. Передаю Бурку и смотрю, как отпивает он.
- Ну и чего ты хотел спросить?
Тот некоторое время молчит, потом, словно извиняясь, тихо произносит:
- Ну, тебе, верно, плохо очень было. Снилось что-то…такое. Ты имя называл, звал. Хрипел…
Хорошо что сейчас темно – кровь приливает к щекам. Ах, сукин ты сын…Появляется желание то ли дать ему в рожу, то ли без шума прикопать прямо здесь. Слышал он. Ах ты ж мать твою.
- Знаешь что, Бурк, иди ты к ****ой матери. ****уй за Буном и Кларком, кенгурятина, пора черным апартеид нести, понял, нет?
******
1982 год, 25 мая, Вирджиния,
полдень по местному времени
Рассел рассматривал собеседника, молча прикидывая, как и что ему говорить. Это была неофициальная беседа, не доклад – но от него уже ждут результатов.
И грех сказать, что их нет. За неполный месяц он узнал многое, о чем пока не счел нужным докладывать. Но сейчас перед ним сидел человек, который стоял у руля одного из отделений – и сейчас на карте стояли если не «черные» фонды, то человеческие жизни.
«Хотя, под «человеческими» я скорее подразумеваю молодых ребят-оперативников, а уж не тех засранцев, сидящих наверху – мысленно поправил себя Рассел – при нашей работе трудно сохранить руки чистыми, но в некоторых случаях хочется если не отвести глаза, то хотя бы с размаху врезать по морде таким кабинетным стратегам…»
- Харольд, вы слышали о программе «Феникс»?
Сидящий напротив человек кивнул.
- Да, мистер Рассел, слышал.
- Хорошо, значит, вы примерно представляете себе структуру формирований и методы действий. Так вот, программа принесла свои плоды. И позднее группой офицеров, уже ближе к концу войны - после провала Лам Сонг-719, когда стало ясно, что оставшимися силами эффективно воевать реально, но вывод войск косит все планы – так вот, тогда некоей инициативной группой был подписан ряд приказов, которые давали определенные полномочия группе лиц…Иначе говоря, был дан негласный приказ топить в крови и Север, и Юг, и всех, кого хотя бы можно было заподозрить в поддержке НВА или подразделений Вьетконга. Та же программа «Феникс», только с куда более широкими полномочиями. Им дали закаленные в боях подразделения, и выдали карт-бланш на любые действия. И в дело пошли не сопляки-эсэсовцы из арвинов, уж извините мне этот жаргон – полиэтнические подразделения, наемники, мобильные штурмовые подразделения: всех, кого удалось собрать из действующих частей. Ради них в ряды тащили даже крестьян, прошедших подготовку по программе CIDG и у морпехов, лишь бы заполнить места опытных ветеранов, которые тогда нужны были для особых задач.
Рассел замолчал и перевел дух, наблюдая за реакцией собеседника. Судя по всему, ничего нового для себя он пока не услышал.
«Ну что же, пора напомнить…»
Рассел умел говорить жестко, когда ситуация этого требовала.
- Вот что я вам скажу, мистер Харольд. Ваши люди дали мне задачу, и я с ней справился. Хотите окончательный вывод и совет? Ну что же – знаете такое понятие, как «отдать на откуп»?
- Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, мистер Рассел. Меня интересуют ваши рекомендации и выводы касательно сложившейся в регионе обстановке, так что пропустите советы, переходите к выводам.
- Отдайте его на откуп – глядя в глаза отчетливо произнес Рассел.
И увидел в глазах собеседника именно то, что ожидал – смесь удивления, растерянности и злобы.
«Он знал, все прекрасно знал с самого начала – но ему должны были сказать КАК убрать угрозу, а не как сохранить шкуру».
- 72й год. Группа, работавшая в Камбодже. Ничего не напоминают цифры «346»? Да нет, что вы, я по вашим глазам вижу показное удивление – так вот потрудитесь хоть сейчас внимательно изучить ее состав и понять наконец, что играть с вами и вашими людьми никто не будет! – Рассел практически швырнул на стол перед Харольдом несколько папок – Я так и не докопался, чья это была идея – использовать группу в интересах Центра, в нагрузку к основной задаче. Меня не интересуют ваши грязные игры с наркотиками и трафиком из Юго-Восточной Азии – во благо, конечно же! Само собой деньги шли в фонды, которые будут финансировать «черные» операции, никто и не спрашивает, сколько вы клали себе в карман…Но в тот день, когда вы предали этих ребят, Харольд…Вы себе смертный приговор подписали. Это же бригада смерти, не просто тупые мясники а боевая элита! Да! Вы прекрасно расчистили себе район…А вы думали о том, сколько людей уцелеет? Задумывались о том, что рано или поздно вы снова можете встретиться? Ладно это, отдельного разговора заслуживает…но акции ваших людей после войны – это даже не подлость, Харольд. То, что вы потом несколько лет рисковали людьми и зачищали всех, кто знал хоть что-то - это скотство. Узаконенное, верно? Вы думаете, у вас сейчас там проблемы с местными и с трафиком? Друг мой, откройте глаза – там уже идет полномасштабная зачистка, ваших людей планомерно вырезают. И мой вам совет – вы знаете, кто стоит во главе тех, кто сейчас вырезает ваших людей. Вы знаете, что ему нужно. И я повторяю – мой вам совет, отдайте ему Тэмблина, хоть с потрохами сдайте, хоть просто не вмешивайтесь. Ваши дела итак рано или поздно всплывут – но вы хоть соображаете, что будет, если он пойдет дальше?
Харольд сидел не шевелясь и молча смотрел на папки.
- Этому человеку нечего терять. Если бы вы оставили его в покое…Но сейчас он готов идти уже за вами. Ему нечего терять, и вокруг себя он собрал остатки боевой элиты. Они лучшие в своем деле, и более того – они НАШИ лучшие, мистер Харольд. Они досконально знают все нюансы как нашей, так и своей работы. И они объявили вам персональную войну. В Африке, если не ошибаюсь, вы уже пытались убрать человека, на чье досье вы сейчас с такой ненавистью смотрите? Сколько агентов вы потеряли в Азии и Африке, когда вышли на него?
******
1979 год, Намибия
Я и забыл, что во имя высших интересов тебя могут продать с потрохами. Ну хотя тут понятно, кто. Жаль…так все было просто и понятно. Есть в кого стрелять, есть тот, кто платит деньги. Не лезешь в игры местных разведок сверх приличий – тебя не трогают. Есть работа. Мир прост и понятен, можно перевернуть старую страницу дневника и жить дальше. Когда я понял, что гоняюсь за призраками, и мне нечего делать там, я вернулся домой. На душе было пусто, абсолютно пусто, как в ангаре, в котором раньше стоял не вернувшийся с вылета самолет.
Дома все было как раз сложно, даже слишком. Люди, которые считаются твоими друзьями и родными или отворачиваются от тебя, или готовы сожрать с потрохами за Вьетнам, будто это твоя персональная вина, и войска приказывал ввести лично ты. Какая-то людская плесень повсюду, могучим потоком выплеснувшаяся на улицы наших городов, и эта плесень теперь называет себя «новым поколением». Поколением чего, хотел бы я знать. Кто бы что не говорил, а настоящие люди остались там. Так было, так будет. Нас предали еще в начале войны, меня лично предали ближе к концу. Какая теперь разница?
Рыба ищет где глубже, человек – где хуже. Что же, у меня был выбор – джунгли Южной Америки или африканская саванна. Работа была везде, люди вроде меня всегда могли найти себе заработок. Мне было все равно, и я оказался в Африке. Здесь хватало наших. И самое главное – здесь всем было все равно. Здесь говорят «ТЭА» - Такова Эта Африка. Хорошее выражение, это верно. Оно подходит почти к любому случаю. Не важно, кто и за кого воюет, в сущности. Нередко бывало, что вчера мы стреляли в одних, а сегодня вместе с ними накрываем огнем кого-то другого.
Не важно.
Но время течет, все меняется.
Салли смотрит на меня остекленевшими глазами. Надо закрыть ему глаза, а я даже дотянуться не могу. Две пули в ноге, посекло осколками, и, похоже, легкая контузия. Ободрало бровь, и глаз заливает кровью, хотя если не моргать, то так легче. Рядом лежит Бурк. Точнее, сидит, привалившись к стене – тяжело дышит, пулеметная очередь вспорола ему живот, а он все еще жив. Вколол себе морфин, весь, что был. Да хотя какое там «все», пара ампул… Как и я – кое-как перебинтовался, а до него или до Салли даже доползти не могу. Прости, Блек Джек, но я не могу. И не смотри на меня так, если бы я мог – я бы дотянулся.
Дым от горящей техники стелется по ветру, периодически становится трудно дышать. Знакомая картина, действующие лица поменялись.
Я сижу, вцепившись в бельгийскую штурмовую винтовку, в которой осталось хорошо если полмагазина, и ни черта уже не могу сделать. Хорошо нас накрыли. Знали маршрут, знали численность, знали все. Вертушку не пожалели, засранцы. Я догадываюсь, кто нас слил, и зачем. Но и мы не из дерьма сделаны – похоже, расплатились сполна, каждый за каждого – с той стороны я уже минут десять как не слышу ничего. Были бы живые и не раненые – приползли бы добивать нас…
- Майки.
Я оборачиваюсь. Бурк повернув голову набок, смотрит на небо. Обезболивающее, похоже, не помогает – ему все равно чертовски больно. Я отдираю руку от покрытого засохшей кровью цевья и даю ему ладонь, которую он стискивает изо всех сил.
Как и я.
- Я здесь.
- Рас..скажи…что-нибудь… - губы его не слушаются.
В такие моменты уже ничему не удивляешься. Я некоторое время молчу, стискивая его ладонь.
- Джен. Ее звали Дженни.
- Что?
- Ну, ты помнишь, спрашивал, кого я тогда звал, когда кошмар снился? Ее звали Джен.
Сейчас даже если он глупо пошутит или спошлит – неважно. Он умирает, и знает это. Да и я под большим вопросом. Как все обычно – саванна, дым, трупы. Черные, белые. Стрелянные гильзы. Другие декорации – а ведь все было как вчера.
Он стискивает ладонь, словно говорит «не молчи».
- Я…черт, да ты не поверишь, старина, но я тогда убегал. Улепетывал во весь опор. Это было в 72м – какой-то сукин кот решил чужими руками решить свои проблемы, и бросил наш батальон…ты вдумайся, целый батальон почти…в мясорубку в Камбодже. Мы минировали дороги и мосты, взрывали склады и укрепрайоны, вырезали базы и госпитали. Работали, в общем. У нас был карт-бланш на все, и мы попросту топили гуков в крови. Потери, конечно, были. Но когда настала полная задница – уже после того, разумеется, как выполнили свои задачи, нас просто кинули. Работали в основном командами, как обычно, всего пару раз собирали силы в кулак для серьезных акций. Сперва перестали эвакуировать раненых и перестали скидывать боеприпасы. Потом замолчала связь. Даже наш закрытый канал. Никто не отзывался, хотя мы знали и позывные других частей близ границы, и позывные баз… Мы уже воевали трофейным оружием многие. Позывной нашей группы был «Альфа-2-Майк». Командира убили, и так уж получилось, что ребят вел я – не положено, но я оказался самым опытным. Мы часто вызывали этих сукиных детей, но, понятное дело, никто не отвечал. Позывные других групп замолкали – это ведь была земля Чарли, нас просто бросили на убой, что бы отвлечь силы желтых…что бы мы убили, сколько сможем...Расходный материал, да.
- Я…одного не…понимаю…при чем тут…
- А. Мы вышли к какой-то реке однажды, и там нас крепко прижали. Радиста, Джерри, тогда ранили – он все хрипел в рацию наши позывные, вызывал «Бабочку»…нашу группу должна была забирать вертушка с таким позывным, еще несколько недель назад…Это походило на шутку дьявола – сперва мы из охотников стали дичью, Джерри все вызывал эвакуацию, надеясь на чудо, а потом нас гнали по джунглям…Мы вырезали все живое, что попадалось на нашем пути во время начала операции, и потом, прорываясь через заслоны и засады…А наш чертов позывной все звучал…Я слышал, потом про это место легенды ходили, мол, там очень много гуков полегло.
Я замолчал, переводя дыхание. Невыносимо хотелось пить, но куда делась фляжка с пояса - уже было не вспомнить.
- Тогда я и решил попробовать совсем уж безнадежную идею – знавал я когда-то в тех краях одного малого, контрабандиста. Говорят, бывший пастор был, еще до первой Индокитайской. Ну я и вызвал…один черт, нам терять нечего было. Я знал его частоту, парень бравировал, но сидел на ней годами – не менял. И знаешь, он вышел на связь. Когда-то я его крепко выручил…ну, по сути, спас шкуру. Он обещал прислать помощь. К тому времени нас осталось трое – Рэд нес раненого радиста, я помимо своей бандуры тащил рацию…Нам дали координаты – рядом с нами, на небольшой высотке, была площадка, там могла сесть вертушка. Он не соврал, этот пастор. Человек слова оказался. Мы оторвались, и рванули напрямик…
******
Камбоджа, 1972,
Операция «Белый огонь»
- Мак! Стой…я, блять, больше не могу… - захрипел Рэд, падая на колени и скидывая раненого радиста на землю.
Тот лишь застонал – изрешеченные осколками ноги напоминали кровавое месиво, бинты и навернутые поверх них обрывки формы уже промокали от крови…
Развернув пулемет в сторону преследователей, я упал рядом, скидывая со спины тяжелую рацию. Рэд перевернулся на бок, его вырвало. Бывает. Сорвал непослушными руками флягу с ремня, брызнул теплой воды на затылок…
- У нас минуты две, мать твою… - говорить получалось с трудом, из глотки рвался хрип.
Сорвав трубку со станции, опять, в который раз вызвал «Бабочку». Молчат, сволочи. Как будто их там всех прокляли. Остается надежда только на контрабандиста-пастора…ох не наврал бы сукин сын…
- Подъем…
Мы успели. Закатное солнце светило прямо в глаза, и рокот винтов казался в разверзшемся аду невозможным. Нам уже постреливали в след – погоня приближалась.
- Рээд! – надсаживаясь, заорал я, накрывая очередью подлесок – тащи Джерри!
Нас хорошо было видно с воздуха, машина уже заходила на посадку. Я глазам своим не верил – это же был армейский вертолет! Но удивляться особо было некогда, и, услышав крик Рэда, я пустил еще одну очередь, и рванул к вертолету. Отметил, что патронов в ленте осталось от силы штук сорок – да и лента последняя…
*****
1979 год, Намибия
- Знаешь, Бурк…ты живой, Бурк?..так вот тогда я бежал, как никогда в жизни. Гуки уже были на опушке и стреляли по нам…Рэд тогда выбежал из вертушки помочь мне, я до сих пор помню, как он крикнул «Эй, Майки, ты не поверишь но похоже за штурвалом баба!», я буквально влетел, впаялся с разгону в десантный отсек, из которого уже вовсю жарил пулеметчик, подбадривая желтых, когда очередь со стороны леса прошила Рэда навылет. Он был в метре от меня. Мы уже взлетали. Я видел, как он упал. Помню, я заорал тогда, и сжег всю оставшуюся ленту по Чарли внизу. Кого-то положил…Рэд остался внизу. Джерри лежал рядом, но он уже был холодным грузом, болевой шок, потерял слишком много крови. Мне тогда прощальным подарком прилетело с земли, чуть скальп не сняло…И вот, Бурк, ты только представь, я лезу дальше, и вижу что за штурвалом, первым пилотом и впрямь сидит девчонка!
Бурк попытался тихо засмеяться, но лишь всхлипнул и крепче сжал мою ладонь.
- Она еще тогда мне в отборных фразах объяснила, кто я такой есть, и стоит ли ради меня вертушкой рисковать…Ты представляешь, они, англичане эти, жили там лет двадцать уже…папа ушлый даже ухитрился вертушку себе свинтить. Видимо, кого-то подбили не в том месте и не в то время, или просто договорился, я так и не дознался у него. У них была здоровенная усадьба, и деревня вокруг, все километрах в ста-ста двадцати к северу. Бизнес у ребят налаженный был, что и говорить – торговали и с северными, и с южными, и с местными…как большой магазин посреди джунглей. У них был небольшой аэродром и старый «Дуглас», С-47, и какой-то допотопный кукурузник…Джен училась на нем летать…Что и говорить, они неплохо устроились. Папа-пастор понял, как лучше устраивать жизнь еще до первой Индокитайской.
Я там пришел в себя, подлечился. Эта мадам меня тогда подчеркнуто игнорировала, хотя она единственная белая женщина была на хрен знает сколько километров вокруг, представляешь? Ну да ладно…Контрабандисты всегда в курсе всего. Если есть информация – только плати, будешь в курсе. А мне информация была нужна. Я уже вроде как был списан со счетов, так что я тоже заделался то ли контрабандистом, то ли наемником…да что-то среднее. Вчера я резал местных, а сегодня продавал им китайские калашниковы. И я искал. Я знал, уже тогда знал о наркоте, о «золотом треугольнике», и я искал людей, которые контачили с нашими веселыми ребятами из разведки. В методах я не стеснялся. И однажды, когда я вывел группу своих ребят-наемников на перевалочный пункт, нас там крепко прижали – в охране оказалось много ребят из бывших, наших, кто из спецназа, кто из разведки или десантников. Война по официальной версии шла на убыль, и все устраивались как могли. Самым простым всегда было работать на ЦРУ…И знаешь что? Тогда меня вытащила тоже она.
Я прикрыл глаза. Говорить становилось тяжелее. Видимо, я неловко моргнул – из брови над левым глазом опять потекла по щеке кровь, корка видно снова треснула. Впрочем, кровь ли? Бурк как клешней вцепился в мою руку, но сейчас я сам помимо воли стиснул ладонь сильнее.
- Она была не обязана. Лучший пилот на многие мили окрест, да еще женщина…отец ее берег, как зеницу ока. Ну еще бы. Особенно когда дочка растет среди узкоглазых головорезов и ублюдков вроде меня. Знаешь, Бурк, она мне казалась тогда ангелом…что и не мудрено…Села прямо посреди площади…Как она только узнала? Как догадалась, где мы можем быть?..тогда обоих бортсрелков поубивало, я и еще один китаец-нунг из моей группы за них потом работали…Ну что и говорить, ты сам понимаешь, что было потом. Я рассказал ей все. Как предали наши группы. Как на нас охотились на вражеской земле. Как и зачем я искал того, кто в ответе за все это. Я же ведь отмороженный на голову, но она-то поняла это правильно…И Джен…Твою мать, да это же нереально было, понимаешь? В кровавом аду Вьетнама я не просто уцелел, но и нашел единственную на весь свет женщину…такую же, как я…Она росла там, где другие умирали. И при этом осталась человеком. Не разучилась чувствовать. Жить…она полюбила такого сукина сына, как я. Война шла фоном. Все шло мимо, понимаешь? Время слово текло сквозь нас…почти год…
Бурк закашлялся.
- Я понимаю…бро…да…знаешь, у тебя…была…интересная жизнь…но вот шанс тебе выпал…поздно…
Я молчал. Этот умирающий австралиец, такой же наемник, как и я, сейчас выслушал не просто историю моей жизни, а самое больное, самое сокровенное, что могло только быть.
«И почему же мы превращаемся назад в людей только на краю гибели…»
Бурк слабел – он медленно разжимал ладонь. Я ничего не мог сделать… Но я чувствовал – надо довести все до конца. И не только потому, что он просил когда-то рассказать. Просто потому, что мне самому нужно было рассказать о том, что было. Просто потому, что никто, кроме меня, не знал этого.
Голос совсем сел. Как тогда. Я с трудом сглотнул.
- Однажды мы вернулись из очередного рейда. Люди с охотой шли за мной, ведь я учил их…был инструктором… Как-то так. Навербовать отряд не составляло проблем. Мы систематически вырезали базы ЦРУшников, взрывали их схроны с наркотой, попутно давая просраться и гукам, и таким же наемникам…У меня же была личная война с этими ублюдками из разведки. Мы вернулись. Последние километры я бежал, несмотря на усталость, бросив к черту и рюкзак, и снаряжение, с одним автоматом… Потому что я уже видел зарево. Усадьба горела. Черт, да там все горело. Огненный ад. Рейд – или северовьетнамского спецназа, или нашего – это ведь было делом времени, по-хорошему… но раньше они всегда отбивались. А в этот раз бросили авиацию, и они не устояли. Я метался среди трупов и горящих развалин и кричал, звал ее по имени. Никто не отзывался. А потом я увидел горящую вертушку на площадке. Ту самую, ее вертушку. Это мой кошмар. Мне снится это вот уже почти семь лет. Люди из моего отряда говорили потом, что я кричал и рвался в огонь… меня держали, а я вырывался…
Бурк долго молчал. Затем прошептал:
- Брат…тебе…сильно…досталось… Но, ты еще жив…Надо…
Он разжал пальцы. Через некоторое время мягко сполз по стене.
- Я до сих пор не верю в ее смерть, хотя и знаю, что ее нет среди живых. Она просто растворилась во влажной духоте юго-восточной Азии. Я искал, надеялся, верил. Вдруг – повезло, вдруг – уцелела. Но словно не было такого человека. Не было…но ведь – была…Мне стало нечего там делать. Исчезли люди, за которыми охотился я. Исчезла она. Пропал смысл жизни, стало пусто. А я был еще жив. Мне нечего было делать дома, и вот я оказался здесь.
Кому я это говорю? Умершему Бурку? Себе? Черному дыму, лениво стелющемуся над землей?..
*****
1982 год, июнь, Гибралтар.
Бар контрабандистов,
17.00 по местному времени
В баре было душно. Пахло готовящейся едой, потом, выпивкой, сигаретный дым висел над столиками. В углу тихо бормотала радиола. У стойки пьяный лез к шлюхе с синяком под глазом, в углу слышались шлепки карт, кто-то ел, кто-то пил, кто-то разговаривал. Обычный день.
За столиком вблизи барной стойки сидели двое – худощавый брюнет и загоревший, крепкого телосложения бритый наголо человек. Они потягивали пиво и о чем-то беседовали. Со стороны – обычная картина, если не знать, что в баре находилось еще пять человек из группы прикрытия.
- Стайн, ты же знаешь, мое присутствие там необходимо – бритый поморщился, отпивая из кружки – тем более, что Старик обещал разобраться.
- Послушайте, мистер, я могу потерять кучу денег на этом деле. И меня мало интересует, что вам наобещали ваши друзья – по моей информации, у вас там сейчас станет очень жарко, а вкладывать деньги в заведомо проигрышное дело не моих интересах. А мои источники редко ошибаются. Так что ваше присутствие здесь – это своего рода гарантия.
- Стайн, мне не нравится твой тон. Ты думаешь, что я проделал весь путь, что бы гробануть тебя?
- Какой вы догадливый, мистер. Ваши слова пока не подкреплены ничем, а информация о вас оставляет желать лучшего. Сперва приведите в порядок свои дела здесь. – брюнет допил пиво, бросил несколько мятых купюр на стол и поднялся – и помните, я не просто так говорю: мои источники редко ошибаются.
Через некоторое дело за тот же столик, на место брюнета подсел человек, ранее стоявший за барной стойкой.
- Ну, что думаешь?
Бритоголовый почесал бровь.
- Вообще, похоже что сходится. Подтверждения идут по разным каналам, этот не первый.
- Старик утверждал, что за дело взялся кто-то из старых профи. Может быть, и впрямь стоит подождать? Тем более, сейчас - урожай будет больше, да и подчистим район.
- Да нет, дружище, уже нельзя. Пойми, на меня давят сверху, на кону слишком большой куш. В крайнем случае, проведем все не через местный рынок, а по нашим каналам. Потеряем, конечно, но не так много.
*****
1982 год, июнь, Вирджиния, дом Расселов.
11.00 утра по местному времени.
Рассел сидел на веранде, наблюдая за детьми в саду, и в который раз прокручивал последний разговор с Харольдом.
«Правильно ли я поступил?»
С него нечего взять – все-таки, это была его работа. Как и с Харольда. Они оба были винтиками одного механизма.
«Но все-таки правильно я не стал упоминать об этом. Тем более, при желании – эту информацию можно найти. А Харольд…ну что же, он сам влез в эти игры. По крайней мере, чувствовать из-за него или из-за Тэмблина вину я точно не буду. Тем более после его подвигов во Вьетнаме.»
За неделю до последнего разговора с Харольдом, один из агентов сообщил о малозначимой вроде бы детали – пропал один из агентов где-то во Вьетнаме. И если бы Рассел случайно не уцепился за это сообщение, по наитию, кто знает, что бы было сейчас…
Имя, конечно, было фиктивное, но ему без труда удалось установить личность. Дженнифер Райнольдс. Рассел некоторое время сидел, уставившись в документ, не понимая, что же его так поразило. И лишь затем стал просматривать личное дело дальше…
Юго-Восточная Азия. Она там родилась. Более того – Камбоджа. Тепло? Горячо…
Так, так, отец-контрабандист…хмм, а неплохие дела ребята ворочали…..завербовали - 73й год. Видимо, они составляли людям Центра серьезную конкуренцию и доставляли массу хлопот, если была проведена фактически карательная операция…хмм, стоп, исчезновения групп, «Кинг-Виктор-Танго», западнее камбоджийской границы…
Рассел стал копать дальше. По всему выходило, что милейший пастор, промышлявший контрабандой, прикормил так же целую свору наемников всех мастей, услугами которых не гнушались и люди из Центра. Но в 1972 в районе этого рекрут-центра почему-то стали пропадать оперативники и группы наемников, работавших на ЦРУ и его структуры.
Совпадение? Интересное…особенно учитывая передачи 346й группы…значит, кто-то уцелел? С чего милейший пастор объявил войну ЦРУ? Передачи шли из района рядом…И сейчас – совпадение…Горячо. Определенно.
«Так, что там по завербованному пилоту? Ага, все стандартно – отец уцелел во время рейда, и его использовали как рычаг давления. А с месяц назад он скончался, девочка как-то узнала про это, и, избавившись от поводка Центра, исчезла…»
Рассел чувствовал, что раскопал нечто важное, даже более важное, чем охота Центра за людьми, имевшими хоть какое-то касательство к операциям в «золотом треугольнике».
«Итак, что мы имеем. Предполагаемое место базирования кого-то из остатков 346й, предположительно под командованием Майкла Коллинза, полусумасшедшего сержанта Зеленых беретов, который сейчас вовсю воюет с наркоторговцами и оперативниками Центра. Коллинз, который до этого воевал в Африке, вдруг возвращается в Азию, причем именно в те места, где когда-то пропала его группа, именно в края, где когда-то действовал контрабандист-пастор… А ведь в Африке его не раз пытались убрать…»
Рассел с головой ушел в работу, и к концу недели уже успел раскопать всю подноготную и отца Райнольдса, и его дочери, когда от его человека, давно работавшего лично на него, пришла информация, которая расставила все на свои места: почти год назад Коллинз вытряс из сотрудника Корейского ЦРУ информацию по всей агентуре Центра в Тихоокеанском регионе.
Это объясняло все.
И начало чисток в Камбодже. И почему он это делает. И зачем.
Теперь он знает все.
«И они молчали… Более глупого шага нельзя было придумать. Хотя, с другой стороны, что мне с этой информации? Быстрее бы все раскопал…Может быть. А ведь мисс Райнольдс как оперативник обязана была иметь доступ к информации, и, сбросив поводок, она исчезла вовсе не просто так…»
Сейчас он сидел на веранде, и смотрел вдаль.
«Все же, я поступил правильно, утаив информацию от Харольда. Да, я обрекаю многих людей на смерть, но…У этого человека своя война. Заранее обреченная на поражение, но видит бог, я не могу назвать его неправым. Это напоминает шутку дьявола – сошедший с ума Зеленый берет ведет свою войну против разведывательной структуры своей же страны спустя почти десять лет после окончания войны…И видит бог, как я его понимаю.»
******
1981 год, Сеул,
штаб-квартира Корейского ЦРУ
«Неожиданности подстерегают нас на каждом шагу». Что же, с этим не поспоришь. Макмиллан и не думал. Он уже охрип, несмотря на кляп. Лужа крови под креслом растекалась все шире.
- Итак, мистер Макмиллан, мы с вами хорошо друг друга поняли. Вы окажете мне услугу. Мне нужны списки вашей агентуры по всему Тихоокеанскому региону, но особое внимание я уделяю именно некоторым странам…Вьетнам, Камбоджа, которая сейчас вроде бы Кампучия…Таиланд, Лаос…Мы ведь хорошо друг друга понимаем?
Макмиллан с готовностью закивал. Человек, который проник в святая святых Корейского ЦРУ, спокойно минуя охрану, и вот уже несколько минут преспокойно режет его на части, определенно заслуживает получить то, чего хочет.
******
1982 год, август, Камбоджа,
20.00 по местному времени
Проливной дождь барабанит по крыше хижины. Окна распахнуты настежь – в комнате очень накурено. В углу, посреди горы разнообразного снаряжения, спит несколько человек. У входа сидит с сигаретой автоматчик.
На столе стоит керосиновая лампа, пепельница и лежит ворох документов – карты, какие-то отчеты, папки. Личные дела, исписанные блокноты, пометки на полях.
Человек с красными от недосыпа глазами в очередной раз прикладывается к бутылке, продолжая читать. Потертая форма, «золотые» тигровые полосы. Такую раньше носил южновьетнамский спецназ. Пистолет на кобуре на поясе, американский ХМ-177Е2, прислоненный к столу. За его спиной висит большая карта региона, исчерканная многочисленными пометками.
«Моя маленькая личная телефонная книга»
В углу вдруг оживает рация – одна из групп выходит на связь. Полусонный радист отвечает что-то на своем языке, затем вопросительно смотрит на человека за столом.
- Что, Монти?
- Цвинацатий квадрат – отвечает радист – цисто вце. «Цигр» двигаеца далцё.
- Окей.
Отложив ручку и блокнот, человек за столом раскуривает сигарету, как вдруг улыбается – его явно посетила какая-то идея.
- Монти, а подай-ка мне рацию…
Поколдовав с настройкой, человек глубоко затягивается, и подносит трубку к уху.
- «Бабочка»… «Бабочка»…Я «Альфа-2-Майк»… «Бабочка»…Вы нас слышите? – он не говорит, он хрипит, словно из последних сил.
Радисту, уже не раз наблюдавшему подобное, все равно делается не по себе. Он знал, что после очередного ранения Коллинз не может говорить громко. Он знал, кого тот вызывает, и почему. Коллинз как-то раз рассказал. Каждый раз он говорил одно и тоже. Монти было не по себе, хотя он знал, какой ужас вселяют эти передачи в тех, кому они адресованы.
- «Бабочка»..ответьте…мы здесь умираем, как в адуу… «Бааабочкааа»…не молчите…
Закашлявшись, он бросает трубку, и с лающим хохотом прикладывается к бутылке и вновь делает затяжку, берет в руки очередную пачку листов...
Монти забрал рацию, перенастроил на общую частоту, и вновь уселся у окна. Завтра предстоит большая работа. Снова кровь, пот, грязь. Монти не знал другой жизни с войны.
Он, как и многие другие, стал не нужен убежавшим за океан бывшим хозяевам страны, и новые хозяева начали оперативно и скрупулезно ссылать в «трудовые лагеря» всех, кто имел хоть какое-то отношение к Армии Республики Вьетнам. Монти был рейнджером, и ему ничего хорошего от новых порядков не светило. Первое время такие как он сбивались в банды, которые грабили и вырезали все живое, пока правительственные части не зачищали их. Постепенно его вынесло к границе. Жизнь входила в свою колею – кому-то снова было нужно оружие, наркотики, припасы, медикаменты. Семью он потерял еще в 69м, так что в самом Вьетнаме его ничто не задерживало.
Новый день для него слился в один сплошной каскад череды пеших переходов, пороховой гари, рисовой водки и пустоты. Монти был бойцом, и именно поэтому пошел за Коллинзом, за Мясником «Маком» Коллинзом, которого здесь помнили еще с войны.
Рация зашипела, и сквозь помехи прорезался голос:
- «Звезда» вызывает «Альфа-2-Майк». «Алфа-2-Майк», ответьте «Звезде».
Монти бросил изумленный взгляд на Коллинза, и окаменел – тот сперва побледнел, затем начал наливаться кровью. Голос был женский. Коллинз явно знал эти позывные…
- «Альфа-2-Майк», я «Звезда», ответьте. Мак…это я. Ответь, Мак. Передаю координаты…
Медленно встав, Коллинз бросил пачку листов на стол и с хрустом потянулся. Спавшие в углу люди проснулись и молча набрасывали на плечи брезентовые ремни разгрузок – этим пояснений не требовалось.
- Мрази, - тихо сказал Мак - Значит, в игры решили со мной поиграть?
И, пнув стол, повернулся к вопросительно глядевшему на него автоматчику у дверей и заорал:
– Тревога! Поднимай всех! Всех кто на базе есть! Готовность 5 минут!
Автоматчик исчез, во дворе уже слышались крики и топот ног. Коллинз схватил ремень с запасными магазинами в подсумках и обернулся к радисту:
- Монти, координаты записал?
Радист молча кивнул, возясь с картой.
Коллинз меж тем закинул на плечи несколько бандольер, забитых короткими магазинами с патронами калибра 5.56, взял автомат и подошел к окну.
- Знаешь, Монти, здесь неподалеку когда-то жил Пастор. Это позывной его пилота. Пастор жил здесь до тех пор, пока те твари, с которыми мы режемся сейчас, не сожгли его дом и не убили его и всех, кто там был. Пастор стал мне как отец. Они знают о том, что я был здесь. Знают…
Монти ничего не понимал, но счел за лучшее промолчать, навьючивая на себя рацию. В такие моменты Мясника было лучше не трогать. Даром что один из лучших командиров и бойцов, он был еще и законченным психом, и в такие моменты это было видно особенно ясно.
- Они знают, Монти. Они все знают и помнят. И сейчас эти ублюдки решили нажать на больное…ну что же…хорошая попытка. Выходим.
На столе остались лежать кипы бумаги, и досье агента, которое Коллинз так и не успел начать читать…
*****
1982 год, август, Камбоджа,
22.00 по местному времени
По тревоге удалось поднять всего пять человек. Черт. Все группы были в рейдах, охрану базы ослаблять было нельзя. Но мне не впервой было отправляться на прогулки с малой группой. Но так ли это сейчас важно?
О, мне хватит и пяти. И одного хватит. Я доберусь, я обязательно доберусь до того сукина сына, вздумавшего вспомнить те позывные.
Врачи списали меня вчистую еще в семидесятом, это верно. Да и хрен бы с ними. Не так это важно. Ты можешь быть законченным психом, но окончательно у тебя крыша поедет только тогда, когда ты перейдешь ту грань, где голоса, которые ты слышишь по ночам, позовут тебя посреди ясного дня.
«Я слышу голоса, доктор. Обычно, они приказывают чистить оружие, что бы лучше скоротать время».
Отличная шутка, я всегда ее любил.
Люди были заранее проинструктированы. Радиста брать живьем. Если высаживаются с вертолета – обязательно брать живыми пилотов. Остальных, сколько бы ни было – в расход.
За спиной болтался автомат, пока я на ходу доставал М1911 и навинчивал глушитель.
Да, в такие моменты закипает кровь. Я здесь давно играю в прошлое и настоящее, заставляя мочиться от испуга этих сукиных детей, но зря, видит бог, зря они решили сыграть со мной в ту же игру.
Мы вышли на указанную точку раньше назначенного времени. Ну еще бы, как неслись. Даже если это засада – а по всему выходило, что это так – очень похоже. Плевать. Они хотели меня? Они меня получат. Не впервой топить в крови таких вот крутых ребят из Центра вместе с их головорезами.
«Давно пора уяснить, ребята, головорезы здесь мы, вы здесь мясо, мой ужин…»
Дождь перестал, небо стало расчищаться, выглянула луна. Ну, прямо как на празднике…
Мы рассредоточились и ждали.
И тут…
Рокот винтов. Видимо, ту грань я уже перешел – я не только слышу голоса, флешбеки вдруг начинают обретать плоть…
Вертушка медленно заходила на посадку.
*****
1982 год, август,
телефонный звонок.
- Нам надо встретиться, Джен.
- Можно. Сегодня, вечером.
- Как он?
- Плох.
*****
Двумя часами позднее
Небольшой ресторанчик был заполнен посетителями. Банковские служащие, офисные работники из «новых», рабочие, телефонисты со станции через дорогу – самые разные люди. Кто-то заказывал нечто особое, у кого-то денег было лишь на порцию рисовой лапши. Но кого это сейчас волновало? На улице лил проливной дождь, и люди на открытой веранде ежились от холода, кто-то занятый своей трапезой, кто-то завистливо глядя на соседей еще ожидал своей порции.
На столике в глубине веранды сидели двое, светловолосая женщина средних лет и худой жилистый мужчина в военной форме. Мужчина мало чем отличался от людей кругом, разве что более правильными чертами лица, в то время как женщина вызывала любопытные взгляды – европейку не каждый день увидишь.
- Ну как ты, Джен?
Светловолосая женщина пригубила дорогостоящий по нынешним временам бренди и сухо ответила:
- Нормально.
Сидящий напротив офицер рассмеялся, широко улыбаясь:
- Джен, дорогая моя, можешь не пытаться надевать маску безразличия, я все-таки твой брат и знаю тебя как облупленную.
Женщина тоже улыбнулась:
- Прости, Чен, рефлексы. Привыкла как-то.
- Да пустое – махнул рукой ее собеседник – слушай, мне, конечно, в общих чертах известно все, но хотелось бы все-таки узнать детали. Из первых рук, скажем так. Я организовал эту операцию, и уже отчитался перед командованием. Долгая история, в общем. Если коротко – все утрясли. Но…
- Северовьетнамский…ох, уже – просто вьетнамский – офицер спасает американского Зеленого берета – улыбнулась Джен, глядя на брата – о времена!
- Ну, времена меняются, что ты хочешь – улыбнулся в ответ офицер. – тем более «вьетнамец» кое-чем обязан «американцу».
Она взяла брата за руку и посмотрела в глаза, переставая улыбаться:
- Чен, я очень тебе благодарна за все. Честно. Это…
- Можешь не обобщать, я прекрасно представляю. Честно, я был удивлен, что тебе удалось скинуть поводок наших американских друзей. Даже несмотря на смерть отца, им было чем тебя держать. Ты молодец. Но как же ты вышла на него?
- Долгая история. Вкратце, я не стала бежать, петлять, путать следы. Логичнее всего было залечь на дно здесь. Все-таки я почти десять лет работала в регионе и многое знала. А когда недавно начали сперва пропадать агенты, а затем группы – у нас забили тревогу. Конечно, никто напрямую этого не говорил, но все знали, все, понятное дело, кто имел к этому отношение, что вычищают склады и перевалочные пункты. Жестко. Как во время войны. Так уж совпало, что я была среди тех, кому было поручено раскопать – кто. А учитывая, что он особо не прятался…служба радиоперехвата налажена не только у американцев и у вас, Чен. Месяц назад я услышала позывные группы Мака. Сначала я, понятное дело, не поверила. Я была уверена, что его уже давно нет в живых.
Джен замолчала, осушая стакан.
- А он, оказывается, все эти годы, пока я, как собака, бегала на привязи ЦРУ, был тут. Он покинул страну лишь в 75м. Искал. Меня искал. Не верил. И мстил. Страшно мстил.
- О да – задумчиво кивнул Чен – этот парень перебил изрядное количество народа, и стал персональным врагом Центра. Удивительно, как он все эти годы ухитрялся уцелеть. Хотя…учитывая то, что было между вами – не думаю, что он хотел уцелеть. Просто везло.
- Везло. – кивнула Дженни – а еще он профессионал. Один из лучших. Налей-ка мне еще.
Чокнулись, выпили.
- Это было делом техники. Я несколько раз пыталась связаться с ним, но тщетно, несмотря на то что их частоту засекли и локализовали еще бог весть когда. За несколько месяцев они успешно переварили несколько команд чистильщиков. Следует ли говорить, он собрал вокруг себя настоящих псов войны. Конечно, они несли потери. Но…это как обратный отсчет. Даже оставшись один, он бы продолжал. Недавно он добрался до человека по имени Тэмблин, один из тех, кто курировал операцию их группы в 72м. Он же, если тебе интересно, руководил зачисткой нашего дома.
Глаза Чена потемнели.
- Вот, значит, как. Знаешь, когда он придет в себя, если успеет, конечно, до того как мы переправим его в безопасное место – я хотел бы посмотреть ему в глаза. И пожать руку. Ты ведь знаешь, что я пошел в контрразведку именно из желания вычищать из страны таких, как этот…Тэмблин. – Чен нехорошо усмехнулся - Что с ним произошло, несчастный случай?
- Да, что-то вроде. Говорят, искали по частям. – Джен тоже усмехнулась, и тоже нехорошо.
- Ладно, перейдем к делу. Как все прошло?
- Быстро. Мы сели, десант высадился, и началась кровавая кутерьма – бортстрелков сняли сразу, половину группы тоже выкосили почти моментально. Со мной были проверенные люди, трех человек они достали, но легли сами. Он появился уже рядом с машиной, просто из ниоткуда, и тремя выстрелами уложил твоих спецназовцев, Чен. Как на полигоне по мишеням стреляют. Мы сами сообщили, куда сядем, и сами загнали себя в ловушку – Джен криво усмехнулась – я никогда не хотела знать, какого бывает тем, на кого он охотится. Ну что же, побывала в шкуре дичи. Хорошо, что сидела первым пилотам – твоего они сняли мимоходом…
Дженни поежилась.
- Знаешь, конечно, он не мог знать…не поверил. И я бы не поверила. Но, знаешь, мне стало страшно. Выстрелы, крики, щелчки пуль по металлу кабины, и все быстро, очень быстро. Он не зря носит тигровую форму – сам был похож на тигра тогда. Его глаза, Чен…если бы ты видел тогда его глаза…В них было все. Он некоторое время смотрел на меня…хотя мне эти секунды показались часами. А затем отчетливо сказал «Я спекся – вижу мертвецов. Но стрелять все равно не могу». Я успела понять, что сейчас будет, и успела дернуться, вывернуться в кресле и схватить его за руку…
*****
1982 год, август, Камбоджа,
22.40 по местному времени
Личность человека, сошедшего с ума, распадается. Он теряет связь с реальностью, не может объективно воспринимать окружающий мир. Я не раз наблюдал, как это происходило – у людей съезжала крыша после рейдов, у них случались истерики на боевых выходах. Все сходят с ума по-разному. Кто-то тихо и незаметно для окружающих, кто-то может поднять пальбу а под конец пустить себе пулю в висок. Всякое бывает.
Еще сорок минут назад я машинально отметил, что прошел точку невозврата. Когда услышал голоса мертвых наяву. Конечно, я понимал, прекрасно отдавал себе отчет в том, что это запросто могли быть наши друзья из разведки – решили нажать на больное.
Ну что ж, отчасти им это удалось.
Короткая перестрелка, рывок к вертолету. Три щелчка – трое распластавшихся в траве людей с автоматами больше не встанут. Кто-то метко снимает второго пилота. Я рывком влетаю в кабину, и уже собираюсь ткнуть стволом пистолета в затылок пилоту, как…
Сердце, исправно качавшее кровь, сбойнуло и остановилось. Как тогда, когда страшная сила вырывала меня, вцепившегося в ремни, из кресла, а горящую машину мотало по воздуху…
Точка невозврата была. Точно.
Мне стало нечем дышать.
Потому что сейчас я смотрел в глаза резко обернувшегося пилота и видел человека, которого я потерял почти десять лет назад. То ли замер я, то ли замерло время…
Джен.
Широко раскрытые серые глаза смотрели на меня. Те самые. Они снились мне все эти годы.
Этого не могло быть.
Рука с пистолетом вдруг начала дрожать.
Ну что же, видимо, это и впрямь конец.
Это означает, что я все-таки спекся. Затянувшаяся еще в конце войны история все-таки подкосила и меня. Что не мудрено, вообще говоря. Наверное, кого-то накрывает сразу, кого-то нет. Я просто продержался дольше других. Но, видимо, это неизбежно.
Я спекся – вижу мертвецов. Но стрелять все равно не могу. Кажется, я сказал это вслух.
Не знаю. Ведь это же…она. И знать бы, что можно сделать, что бы...то ли проверить, то ли не спугнуть видение...
Ну что же, значит – это последний кошмар в моей жизни. Даже если это видение, бред сошедшего с ума – я все равно не смогу выстрелить в нее. В ту, кто так похожа на нее. Я точно знаю, что это не она, что это гнусная провокация, шутка дьявола…
А вдруг это и впрямь она? Она, исчезнувшая десять лет назад, растворившаяся в кровавых туманах Юго-Восточной Азии…
Патрон в пистолете все равно был последний. Шесть на десантников, один для меня.
Все просто.
И все бы хорошо, но она успела меня дернуть за руку, и пуля вошла не под подбородок, а правее, в гор…
*****
1982 год, август, бывший Сайгон,
ресторанчик Хо, поздний вечер.
Чен курил, задумчиво выпуская дым в потолок. Дженни молчала.
- Знаешь, а ведь это – история длинною в жизнь, Джен. Не больше, ни меньше. И она больше похожа на страшную сказку, сестренка.
- Зайди в госпиталь, увидишь сказку – слабо улыбнулась сестра – я навещала его сегодня. Сказать, каких мне это нервов стоило, это ничего не сказать. Ранение шеи серьезное, ему нельзя пока говорить, и состояние тяжелое – все-таки много крови потерял. Он смотрел…он..так на меня смотрел… Знаешь, Чен, я хотела что-то сказать, и вдруг растеряла все слова. Стояла рядом с его кроватью, целую минуту наверное, и молчала. Потом нашла в себе силы сказать «Майки, это я. Я настоящая. Это не сон. Это я. Я…живая. Это на самом деле». Я же помню его глаза тогда – видимо, он решил, что…
Чен молчал и слушал тяжелый рассказ сестры. Так же молча разлил по стаканам остатки бренди.
- Я долго там сидела, рядом с ним. Держала за руку…рука как чужая, будто все кости вынули…у него не глаза, а черные колодцы, Чен. Мужчины не плачут, не умеют они этого. Поэтому страшно смотреть, как из этих изуродованных нашей скотской жизнью глаз вдруг скатилась слеза…Он захрипел вдруг, с силой сжал мою ладонь, и через силу, с хрипом, но все-таки сумел сказать «Я мог в тебя выстрелить, Джен. Мне незачем жить.» Ты представляешь, Чен?
Офицер молчал, избегая взгляда Дженни.
- У него кровь пошла, он закашлялся. Прибежала медсестра, пришел врач. Меня попросили уйти. Медсестры осторожно выводили меня из палаты, а я все так же видела его глаза…
Эпилог
1982 год, сентябрь, 6.00 утра,
воздушное пространство Вьетнама
Трофейных вертолетов осталось много еще с войны. Потом парк русских «Милей» пополнился трофейными американскими машинами. На американских «Хью» замазали звезды и продолжили использовать. Тем более что война как на территории страны, так и за ее пределами и не думала заканчиваться, и работа была как для пилотов, так и для старых машин.
Впрочем, красные кресты на медицинских вертушках не замазывали.
Медицинский вертолет летел на большой высоте. Рассвет полыхал в облаках, заливал гладь воды внизу золотом. Здесь вообще были очень красивые рассветы.
В десантном отсеке, где полагается раскладывать раненых, на сиденьях бок о бок сидели двое. Мужчина в новенькой военной форме и женщина в старом камуфляже . Мужчина долго, не отрываясь, смотрел на буйство красок внизу. Затем медленно опустил голову на плечо своей спутницы и закрыл глаза.