В бетонной коробке номер восемь находился один неизвестный писатель. Много дней подряд уже он всё думал, что бы такое написать и всё вот никак не находил подходящего. Хотелось ему, чтобы всё было бы так же, как у других писателей: чтобы герой ходил-бродил, лазил куда-то, в какие-то дела, жил, короче говоря, полной жизнью, и чтобы всё это прямо чувствовалось – ну жизнь эта его чувствовалась. «Хочу, чтобы ходил, - нашёптывал себе под нос писатель. – Пусть ходит, мать его, пусть носится».
Человек вышел на улицу и, не оглядываясь, сразу пошёл куда-то. Вероятно, выходя, он знал, куда ему следует двигаться, иначе ни за что вот так вот опрометчиво не ринулся бы куда глаза глядят. Всё было предусмотрено заранее.
Слова сами по себе имеют смысл, даже если ты его в них не вкладываешь, такое их свойство – иметь смысл. Вот они его и имеют. Смысл. Лицо его обязательно что-то должно выражать. Нет, не это всё главное, нет не эти глупые скомканные предложения и фразы. Пустота… Нужно снять с них скорлупу поглядеть на солнце – не просвечивааааааааааааа Мысль – она станет другой раньше, чем ты успеешь её записать. Следовательно, писать нужно быстро, не кочевряжась - всё подряд, а там уже разберёмся. По началу можно даже не соблюдать знаокв препинания и ора. В голове есть мысли, есть образы, воспоминания, идеи и ещё много-много всего, из этого и состоит искусство, литература, по крайней мере. Если художник лепит, то что видит, то писатель, то что мыслит, то есть видит в голове, хотя… На ***. Всё это необходимо, казалось бы, но всё это хуйня однозначно. Не нужно соблюдать порядок ни в чём. И Сплошной текст – вот, что нужно, что будет работой. Работа от слова раб. Вы говорите мне что я ленивое ничтожество. Хорошо, допустим. А кто вы, господа? Рабы, плебейские души. Сегодня вы сможете купить себе что-то, а завтра купить что-то ещё. Не отдавайте замуж за меня своих дочек – ебите их сами. Не хочу быть вашим колониальным другом, я вам не друг. Анархия, анархия, анархия – мать порядка.
Надо давать мысли спокойно литься. Формы, правила, методы, приёмы – всё это наживное. Когда не было нечего этого. Человек сказал МУ, сказал Бее! Вслед за животным, и стал потом изобретать всяко разно. Так что не *** думать о запятой, там где нужно не упустить мысль. Всё это должно происходить, как игра на инструменте. Слова – это ноты. Ноты – это мысли. Игра их – вот и всё. Потом разберёмся со всей это хуйнёй. Я не должен думать, что писать, я должен просто это делать. Но чтобы начать мне надо определиться точно я делаю, ведь я страшный педант. Ещё какой. Потом можно будет ничего уже не объяснять ни себе, ни окружающим, а просто творить, да. Кажется всё. Всё, что пишу должно быть свежее, чтобы было интересно, а не тухлый кусок какого-то затисканного воспоминания. Поэтому не надо искать его, он и так всегда в голове – свежий кусок мыслей. И не надо думать что когда прочтёшь всю мировую литературу, прослушаешь всю музыку мира и всё прочее, что он натворил, тогда только и начнёшь творить сам шедевры. Нет нихуя ты её всю не прочтёшь, можно только сопричаститься искусства, но не охватить его полностью, а можно ещё и самому быть частью его. Поэтому не хуя парить мозги – приступай к решительным действиям и не лукавь, стерва. Не придумывай, как бы поизящнее изъебнуться, поритмистее, покрасивше – хуярь большими ложками, валяй камками – размажем сапогом жирное твоё говно Сапожищем по лицу. А если станет тебе сука противно, тогда иди к мамочке поплачь, награди слезами тараканов и подпольных крыс на кухне, выпей водочки, успокойся, а потом иди и твори, сукин сын, ибо делать тебе больше в этой жизни не хуя, даже если пишешь ты с орфографическими ошибками и лепишь дерьмом, из дерьма лепишь замысловатые статуэтки, понял. Не хуя следовать моде, не хуя следовать никому – слушай пульс всемирной любви – она подскажет тебе, очнись, придурок, пока ты ковырял вносу Иван Иваныч съел твой пирожок. Умойся и приступай. Я жду тебя, где всегда, в терраске за Ваничкином домом. Приходи – действуй, сука. Семь раз отмерь – один раз отрежь – да, но не в черновике, вся жизнь нахуй черновик, сиди и пиши, сиди и пиши, НЕ хуя, не хуя, что же делать? Что же делать? Сукно Скучно стало, Скучно стало, господа, Так не пиши, не спи, не спи. Просто хватаешь образ – и пошёл вперёд на мину. Ну давай, давай, ну что же ты, ах ты ****ь, голову оторвало, но хоть бы ногу, а то голову сразу нахуй. Что же ***** никто теперь не напишет ничего, да нет нихуя – заебутся не писать. Ещё как напишут, такого понапишут, хуй прочтёшь, понял. Да хули с тобой разговаривать, ты же ленивое животное, куснуть, поебаться и заснуть.
При постоянном писании, постоянно натыкаешься на тот момент, когда становиться вдруг тошно, ты в этот момент не думай об этом всерьёз, ни *** не случиться страшного, если ты продолжишь, весь мир строиться из глупостей, на глупостях он, ****ь, и стоит, та хули *****, мелочиться, хуярьте, граждане писателей, они про вас глупости веские пишут, Нет, не пишем? А ****ишь, ты дорогой, гусь. Ну-ка, дедка, ****ани ему в глаз советской своей клюшкой, потому что только в советское время Россия выпускала старикам клюшки – теперь ни хуя не выпускает ни клюшек, *****, ни хуюшек. Нету в мире постоянства, хочется писать сегодня, а завтра нет – не хочется. Что ты будешь делать, когда такое несогласие в тебе, а? А нихуя, не запряжёшь ты кобылу таланта или чего там такого, что тебе всё это даёт, нет, не будет она на тебя работать. Она сама запрягается, когда захочет, но чем больше и чаще ты будешь порываться совершить чего-нибудь, ***** этакое, тем больше шансов, что и она родимая подтянется на помощь, кобыла твоего таланта. Пишу чушь, когда хочется писать чушь или думается одна сплошная чушь. Чушь тоже вещество – и не из последних. В таблице Менделеича.
Когда говоришь себе: да что же, ёб твою мать, давай пиши, первое, что в голову придёт, давай-давай. И ты берёшь и пишешь, но первым в этот ответственный момент в голову ничего не приходит, и ты сам берёшь – выдумываешь какую-то ***ню и лепишь её и тошнит, а всё потому что нехуя было… само прийти должно, не надо ждать его, но и за волосы тянуть не надо просто взгляни внутрь себе и увидишь его прекрасную голову – и тяни
Ночь на крыше дворник улицу метёт и радуется… В
Первые два класса я проходил в помещении детского садика. Уж так вышло. В связи со сменой власти, видно, много алчущих образования появилось. В школах сразу выделили целые этажи для платников – сучат, коих мамки с папками забирали домой на машинах (либо охранники за них) и которым не дай Бог навалять ****юлин.
Ну да и *** с ними! Многие из этих вы****ков девяностых вместе с папашками и мамашками в могилах лесных закопаны, а многих и до сих пор достреливают ышо. Хуй им в жопу и попутного ветра кладбищенского! Извините уж, но я потомственный пролетарий и не могу удержаться от крепких выражений и крепких напитков. А один раз чуть не при мне из-за этих гандонов две девчонки погибли. Мы с мамой в магазик пошли за хлебушком, а какой-то пидор из этих другому в машину бомбу заложил. Мы с мамой только это место прошли, и мама вдруг вспомнила, что «…всё купили, а хлеба и не купили…», а я, в рубашке родившийся и не только, видимо, давай ныть – не пойдём, дескать, мы, мама, никуда, ой, не пойдём, бля буду! И не пошли, конечно, пожурили меня немного дома сёстры, вот нытик, мол, какой, не пойдёт он, возвращаться не хочет, а только ёбнуло потом что-то громко в престижном постсоветском районе нашем, а вечером в телевизоре дядька «Хуёвский» сказал, что две девочки погибли у подъезда того: в скакалочки играли, а в машине бомба – бах! И нет авторитетика или банкира плюгавенького, и нет девочек – нет! Слава вечная царю нашему новонаречённому – поросёночку Борьке пьяненькому! Слава внукам его – пидорам и внучкам ; ****ям! О покойниках плохо ; может и нельзя, но о свиньях ; можно.
Так вот о первых классах. Раз как-то в туалете я наложил кучку в унитаз – да кучку, пожалуй, мягко сказано будет – кучищу, нажрался чего-то сверх пайки. А смывать из озорства не стал – увидел я по-детски в кучище этой, своего рода, произведение искусства. Вернулся в класс со всеми по звонку, сел ; сижу. Учительница приходит – как она, выдра, быстро так распознала? – заявляет: «Я прошу прощения, ребятки, у тех, кто ни при чём, но кто, сознайтесь честно, и извиняюсь за выражение, наложил целую кучу в туалете и не смыл, подонок?!» Гришка, дурак, взял и залыбился, на меня поглядывая, да и заржал, придурок, а я сижу, будто возле меня мёртвого Сталина проносят, руки сложил на столе и ни одним нервом не дрогнул. Вот Гришку учительница и обвинила: «Как не стыдно, Гришенька?! Что же ты и дома так?!» Мне понравилось, но второй раз было неинтересно, пришлось выдумывать новые пакости.
Папашка у Гришки тоже блатной какой-то был, он пришёл, когда мы Гришку от****или, но ни *** нам, оторвам, не сделал, деловня пузатая – да и попробовал бы только.
……………………………………………………………………………………………………………………………….