Услышав, как открывается дверь, она вздрогнула, механически «натянула» дежурную улыбку.
- Лапушка, я не один
Её передёрнуло, но удалось сохранить маску приветливости. На большее сил не хватило.
- А, с кем, дорогой?
На ходу, взглянув в зеркало, скорее по привычке, чтобы удостовериться, что на лице та маска, которой надлежит быть, машинально поправив волосы, она вышла в прихожую.
Рядом с мужем стоял высокий темноволосый мужчина. Он скользнул взглядом по её фигуре, переместив его выше. Неожиданно их взгляды встретились. Черные пронзительные глаза не казались пустыми, безжизненным, как глаза её мужа.
Горячая волна обожгла лицо, она торопливо отвела взгляд. Он усмехнулся одними глазами. Но больше ни один мускул не дрогнул на его красивом, загорелом лице. Муж суетливо предложил гостю раздеться и услужливо представил их друг другу.
- Лапушка, это Герман…
Слегка помедлив, добавил
- Валентинович… мой однокашник
Она протянула предательски, вдруг задрожавшую, руку
- Марина
И также, чуть помедлив, добавила
- Сергеевна
Было уже далеко за полночь, когда Герман Валентинович засобирался. Муж стал уговаривать его остаться
- Гера, ты же выпил, а вдруг на гаишника нарвёшься… Оно тебе, надо?
Но мужчина был непреклонен.
- Доберусь на такси. За машиной завтра зайду.
Как только за гостем закрылась дверь, муж, не дожидаясь вопросов от Марины (может, привык к тому, что она давно уже вообще ни о чём не спрашивает), стал торопливо объяснять
- Нет. Ну, ты представь… в школе был оболтус оболтусом. Кто бы мог подумать… а, сегодня владелец крупнейшей фирмы, поставляющей парфюмерию из-за рубежа.
Он что-то нудно объяснял, как долго они с ним не виделись, и до какой степени был удивлён, когда оказалось, что именно с ним, на днях, был подписан договор о поставках. А Марина, почти не слыша мужа, всё пыталась осмыслить, вдруг охватившее её, смятение.
Муж был владельцем небольшого супермаркета, где также, был и парфюмерный отдел.
- Странно – задумчиво произнесла Марина, - ты столько лет в бизнесе, а о том, что он один из крупнейших поставщиков, узнал только на днях.
- Да нет, - вновь начал объяснять муж, - с этой фирмой мы работаем давно. Только я не предполагал, что владелец, это – он. К тому же, он недавно стал владельцем. Я подумал, что однофамилец. Мне и в голову не могло придти… кстати, он только что вернулся из-за границы, поэтому мы и не могли встретиться раньше.
"Почему, кстати" - вдруг поймала себя на мысли, Марина. И тут же себя оборвала: «Ну, чего ты опять цепляешься к его словам»…
- Да, какая разница – Марина бесцеремонно прервала мужа. Но он, казалось, даже и не заметил этого, хотя на неё это было не похоже. Так он был, похоже, удивлён совпадением. Лет пятнадцать не виделись, и вдруг на тебе – деловые партнёры.
Марина всегда умела себя держать в руках. Она считала, что истерики, это удел слабовольных и недалёких женщин. А грубость, первый признак слабости: и разума, и духа. Будь то женщина, или мужчина. Даже когда муж, практически охладел к ней, она воспринимала это, до удивления спокойно.
Будучи ещё в молодом возрасте, она относилась к близости с мужчиной, как к чему-то, обязательному, но не столь уж и важному. Есть секс, хорошо. Нет, ещё лучше. Для неё было важнее другое. Быть нужной и необходимой. А вот эту «нужность и необходимость» рядом с мужем она ощущала всегда. И, скорее даже, не как жена, женщина. А как надёжный «тыл». Её это положение вполне устраивало. После смерти их первенца, неоднократных последующих попыток забеременеть, и сложнейшей операции, когда стало понятно, что детей у неё уже больше никогда не будет, она потеряла всякий интерес к сексу. Поэтому и не страдала оттого, что интимная жизнь, практически сошла на «нет». Она чувствовала, ощущала, что что крайне необходима мужу, а главное, что ответственна за этого человека – своего мужа, в которого она «вложила» немало сил, чтобы он смог достичь того, чего и достиг. Нередко (когда она была «не в духе», как сегодня) он её раздражал. Но это, скорее, было раздражение матери. Беззлобное и уставшее. Тогда она надевала «маску», дабы не обижать своего «взрослого» ребёнка, коим ей и представлялся муж. Они оба это понимали. И оба принимали это, как данность.
Она никогда даже не задумывалась над тем, что мучает, практически, всех женщин: А есть (или были) ли у него другие женщины, а проще говоря, любовницы. Наверно, сказать, что ей было всё равно, не совсем правильно. Если бы она узнала, то есть, ей бы стало наверняка известно, что другая женщина есть, они, несомненно бы, расстались. И не столько потому, что она бы жутко ревновала, или бы страдала от мысли: «Ах, он меня разлюбил, и меня уже не хочет». А, скорее оттого, что он не пощадил её самолюбия. Не сумел сделать это «тактично», что ли…
Она была убеждена. Если мужчина перестал интересоваться женщиной, как женщиной, Это ещё не повод для трагедии. Желания, то приходят, то уходят. Значит удерживает рядом нечто большее, чем желание получить удовольствие от интимной близости. Но если он перестал уважать её как личность, если проявил неуважение, пренебрёг её самолюбием, и выставил «на посмешище»… Значит, он предал её. Значит, она уже не может положиться на него так, как он в любой момент, в свою очередь, мог положиться на неё.
- И, вообще. Поздно уже. Ну, встретились и встретились. Только, почему ты так заискивал перед ним...
- Ну, почему заискивал – муж явно смутился.
- Просто был очень рад, что он меня узнал. Я-то, узнал его сразу. Но… Кто я, и кто – он…
- Ладно. Давай отдыхать – Марина решительно отправилась в спальню.
Муж уже мирно посапывал, а Марина всё прислушивалась к себе. Что-то, давно забытое, и, казалось бы, безвозвратно покинувшее её, почти уставшее сердце, робко притаилось, где-то там, что принято называть душой. Она тщетно пыталась уснуть. Но как только закрывала глаза, тут же начинала ощущать острый взгляд, чуть тронутый усмешкой…
Ей стало страшно и…стыдно. Потому что, горячая волна вновь обожгла. Но уже не лицо. Она почувствовала сладкую истому. Крепко закрыв глаза, дабы не потерять то, что вызвало желание, которое она не испытывала вот уже несколько лет, и спугнуть это щемяще - дразнящее чувство, прижалась к мужу. Он, что-то пробормотал, отодвинувшись от неё, но она настойчиво продолжала тискать и взывать к жизни то, что, похоже, уже было безжизненным.
Только под утро она забылась тревожным сном.
***
Никогда ещё Марина так не ждала ухода мужа на работу. В течение многих лет сложился свой ритуал.
Марина вставала рано. Она готовила завтрак. Потом просыпался муж. Завтракал. Молча. Говорить было не о чем. Затем, скорее, по привычке, чем искренне чмокал её в щёку. Всё, как у всех, чей «срок» брака перевалил за «десятку».
По своей натуре Марина была человеком «свободолюбивым». Характер у неё был сложный. Ей непонятно было, чем, скажем, начальник отличается от неё. Понятно, он должен «руководить» производственным процессом. Но это совсем не означало, в её понимании, что она, как подчинённая, обязана терпеть пренебрежительное отношение к себе, или ещё хуже того, ею бы «понукали». Она добросовестно исполняла возложенные на неё обязанности, при этом требовала уважительного к себе отношения. На равных. Если её о чем-то, просили, она с радостью это выполняла. Но если ей пытались «приказать», всё её естество «бунтовало». А сдерживать эмоции она, в молодом возрасте, не умела. Это пришло позже.
В ней явно были заложены «задатки» лидера, но как ими правильно «воспользоваться», она не знала. Всё это приводило к конфликтам. Будучи максималисткой (как и большинство, в молодости), она очень остро чувствовала несправедливость, не умела это скрывать, что и приводило к частым конфликтам. Решения принимала быстро, на эмоциях. Писала заявление об уходе по собственному желанию. Но даже тогда, когда понимала, что погорячилась, решений своих не меняла. Увольнялась, затем находила новое место работы. На службу она ходила, скорее по необходимости, чем с желанием «продвинуться» по карьерной лестнице. В коллективе она уживалась очень трудно. Мужчины проявляли к ней повышенный интерес, а женщины тихо ненавидели, считая её высокомерной. Она это чувствовала, очень от этого страдала.
И, как только появилась возможность «не служить государству», она с радостью этим воспользовалась. Поэтому, после замужества, как только молодой супруг заикнулся, что она может работать, только если ей это интересно, она сразу же уволилась.
И стала «генератором идей»…
Она искренне считала, что её святая обязанность помочь мужу «найти себя». Когда же муж достиг всего того, что она считала необходимым, её интерес ко всем этим процессом угас.
Постепенно, как-то, незаметно, пропал интерес и к самому мужу. Возможно, здесь сыграла немаловажную роль трагедия. Их первенец умер, не прожив и недели.
***
Марина тряхнула головой, как бы отгоняя нежелательные мысли. Тут же ужом вползло в мозг: интересно, когда Герман придёт за машиной. Вечером, когда дома будет уже муж, или…
После этого «или» Марина почувствовала, как давно забытое, почти незнакомое чувство волнительного ожидания стало медленно и неуклонно заполнять её, вызывая лёгкую дрожь. Она не могла сосредоточиться, чтобы прислушаться к себе. Нервно вздрагивала от малейшего звука и невольно, практически ежеминутно, подходила к окну…
Резкий звонок вверг её в смятение. Она никак не могла овладеть собой. Ноги вдруг стали ватными. Она ненавидела себя, но сделать с собой ничего не могла. Обречённо побрела открывать.
В дверях стоял Герман.
«Всё-таки пришёл без него» - лихорадочно билась мысль.
Она молча посторонилась. Он молча вошёл. Слова были не нужны.
Оказавшись в его крепких объятиях, она закрыла глаза. Сухими горячими губами уткнулась ему куда-то, в подбородок. Сладостный стон заглушили его влажные, прохладные губы, у неё внутри всё запылало, в области гениталий приятно защекотало. Марина обмякла в его сильных руках. Он подхватил её на руки.
Дальше всё было как в бреду. Она боялась открыть глаза. Мозг выдавал какие-то, несуразные картинки. Избушка сменялась лесными чащами, на смену им рисовался водопад, в котором она, буквально, задыхалась.
И вдруг – темнота.
Она открыла глаза.
- Что это было? Неужели не сон? – краска стыда залила её лицо. Первая мысль: Что же о ней подумает Герман? Разве он поверит после столь стремительно развившихся событий, что это у неё первый раз. Первый раз она почувствовала нестерпимое влечение к мужчине. И настолько сильное, что потеряла и самообладание, и рассудок, едва не потеряв сознание в его объятиях…
Она молча наблюдала за тем, как Герман не спеша, одевается. Слишком неторопливо, и как-то, уверенно, что ли.
Впервые она изменила мужу. И не потому, что она была уж столь целомудренна и свято верила в «верную любовь». Иллюзии исчезли тогда, когда соседки стали заговорчески переглядываться и многозначительно замолкали при её приближении. Неестественно вежливо здоровались и сочувственно вздыхали ей вслед.
Будучи женщиной здравомыслящей, понимая всю бессмысленность истерик и топаний «ножкой»: «Ах, ты меня разлюбил», Марина, прежде всего, прислушалась к себе. Что «вещает» ей сердце. Сердце, на удивление, молчало. Разум подсказывал: «До тех пор, пока это не явно, значит, этого нет. Нельзя только лишь на предположениях предъявлять претензии. Не пойман – не вор». А «ловить» не хотелось. Зачем? Он был внимателен, предупредителен, даже ласков. Она даже почувствовала облегчение, когда он перестал предъявлять свои супружеские права слишком часто. Может быть, понял, что интимная жизнь давно уже перешла в разряд обязанностей.
***
Ещё не уняв дрожь, Марина направилась в ванну. Стоя под плотным дождём слегка прохладной воды душа, она пыталась охладить жар не только тела, но души.
Странно, но угрызения совести не мучили при воспоминании о муже. Впрочем, это были даже не мысли о муже, а об его размытом образе. Но она испытывала жгучий стыд от своей несдержанности. Когда защемило сердце, волна блаженства начала стремительно нарастать, она не смогла сдержать сладострастного стона, и уже совершенно не контролируя себя, начала извиваться как змея, стараясь не просто слиться с горячим телом Германа, а поглотить, вобрать в себя и запах, и движения, и…
Она почувствовала, как волна возбуждения вновь её захлёстывает. Ей захотелось снова ощутить то, что никогда, до этого, не приходилось испытывать.
Когда среди женщин начинались разговоры о мужчинах, ну не в смысле полового различия, а их способности вызывать в женщине бурные эмоции в момент интимной близости, Марина никак не могла понять, о чём вообще идёт речь.
Ну да. В моменты близости, муж казалось бы, совершенно неожиданно, начинал вдруг учащённо дышать, активизироваться и издавать странные звуки, похожие на мычание и упругая, тёплая струя, ворвавшись, начинала щекотать, но… муж, тяжело дыша, отваливался…
Позже, понимая, где-то на интуитивном уровне, что она тоже должна проявлять какие-то, эмоции, Марина, чутко улавливая нужные моменты, повторяла поведение мужа. То есть, учащала дыхание, воспроизводила какие-то, звуки, и… искренне считала, что это, какая-то, игра, правила которой необходимо соблюдать. Для психологического равновесия. Что испытывал муж, она не понимала, как и не понимала, что ей крупно не повезло. Прожив почти пятнадцать лет в браке, она так и не познала, что такое оргазм.
Это она поняла только сейчас, прислушиваясь к собственному организму и пытаясь охладить разгорячённое тело.
И вдруг поймала себя на мысли, что, как раз, напротив. Ей везло до встречи с Германом. Её не мучили ни ревность, ни подозрения, ни обиды. Она честно исполняла свой супружеский долг, не терзаясь тайными желаниями получить больше, почувствовать острее, сравнить, и искать того, с кем она сможет получить ещё большее наслаждение. От этих мыслей ей стало страшно. И, как-то, неуютно.
Вечером с работы вернулся муж. Казалось, всё было как всегда. Однако, это только казалось. Марина вдруг остро, до боли в сердце осознала, что никогда, как прежде не будет. Никогда.
Не будет ни спокойной размеренной жизни, ни беззлобного раздражения, ни равнодушного исполнения обязанности благопристойной жены.
На, казалось, совершенно логичный вопрос: «Когда Герман забрал машину», она ответила слишком торопливо. Более торопливо, чем следовало бы,
- Ещё утром…
И спрятала глаза. Повернулась к мужу спиной.
Она ощутила, как бы, почувствовала затылком, как долог был его взгляд.
***
Прошла уже неделя, а Герман всё не звонил. Хотя, расстались они в то роковое, для неё, утро без договорённостей и обязательств, она всё же ждала. Ждала каждую минуту. Но, телефон молчал.
Её жизнь превратилась в ад. Раздражалась она по каждому поводу и без повода. И это было уже не то усталое раздражение, а яростное и негодующее.
Она ловила на себе пристальный взгляд мужа и ждала, что он хоть как-то отреагирует на её, не вполне адекватное поведение. Хоть каким-то образом проявит свои догадки, которые, несомненно, у него появились. Не могли не появиться. Невозможно было не заметить такую разительную в ней перемену.
И вот, уже изнемогшая от неизвестности и ожидания, Марина, наконец, решила прояснить ситуацию у мужа.
Собрав последние остатки самообладания, она, нарочито безразличным голосом, как бы невзначай, спросила
- А, что Герман… Вы с ним больше так и не встречались.
Марине показалось, муж весь напрягся. Он как будто ждал и боялся этого вопроса.
Но ответил спокойно, почти дружелюбно. Однако в голосе появились доселе незнакомые, Марине, нотки. Не то усталость, не то обречённость…
- Он звонил мне. Уехал в Германию.
-Уехал?! – Марина не смогла сдержать возгласа, но тут же осеклась.
- То есть, я хотела спросить… хотела сказать… ну, почему не улетел, а именно уехал…
- Да, не знаю. Решил ехать своим ходом.
- Что, так вдруг-то
- Ну, почему «вдруг». Поездка была запланирована. Ты думаешь, почему я его к себе затащил, даже не предупредив тебя. Я ж знаю, как ты этого не любишь…
Он вдруг смолк, так и не окончив фразы, словно поперхнулся.
Наступила неловкая пауза…
- Ну, ладно… я пожалуй пойду… спать… Завтра трудный день… А, ты…
Марина, погружённая в себя, даже не слышала, вопроса. Или же, сделала вид, что не слышит.
Муж, не дождавшись ответа, как-то, сгорбившись, и вроде бы, враз постаревший, побрёл в спальню.
Всю эту неделю они с мужем спали отдельно. В принципе, в этом не было ничего странного или удивительного. Марина нередко, засидевшись допоздна за компьютером, ложилась прямо в кабинете, на кушетке. В действительности, она всегда очень внимательно следила за делами мужа, негласно, если можно так сказать, контролировала, отслеживала изменения в нормативно-правовой базе, и в случае появления их, всегда подготавливала выборку важных, и тоном, не терпящим возражений, провозглашала:
- Это то, что ты знать обязан…
В общем, он был для неё и мужем, и сыном одновременно. Хотя и был её чуть старше. Но, он скорее, по своему складу, был ведомый. То есть, очень старательный и ответственный исполнитель…
Но «начальник» из него «никакой». Он был слишком лоялен. Ко всем. Поэтому, она сама лично нашла ему исполнительного директора. Однако, участвовать в делах напрямую – отказалась. И была уверена, что, наблюдая вот так, «из-за кулис», она принесёт больше пользы и мужу, и делу. Она не была тщеславной, честолюбивой. Ей важно было, чтобы «дело делалось». А кто «пожинает лавры»…
После того, как умер их малыш, Марина впала в глубочайшую депрессию. Намеренно ли, или же действительно мужу сложно было в чём-то, разобраться без неё, но он постоянно обращался к Марине
- Лапушка, ну-ка, глянь в своих талмутах…
И «лапушка» начинала рыться, искать и находить то, что требовалось. Кроме того, именно книги тогда, в тот страшный период, остановили её на краю пропасти, в которую она готова была уже ринуться.
Она читала запоем. Она глотала книги, как алкоголик «опрокидывает» рюмку за рюмкой. А, поскольку она совсем лишилась ночного сна (она боялась даже свет выключать), то книги были её единственным спасением. Всё смешалось. День и ночь. Ночь она читала, день отсыпалась.
Но, постепенно она пришла в себя и вернулась в обычный свой образ. Жизнь потекла своим чередом.
***
Уже месяц Марина жила, как в бреду. От звонка, до звонка. От встречи до встречи с Германом. Встречи были почти ежедневными, но краткосрочными. Слишком, краткосрочными. Где-то, на уровне подсознания Марина понимала, что всё происходящее напоминало случку…
Но даже для животных присущ какой-то, ритуал…
У них же с Германом всё случалось стремительно. Едва он прикасался к ней, как её начинала бить мелкая дрожь и она уже плохо соображала, что происходило.
Потом… потом он быстро одевался, чмокал её в щёку и исчезал.
Она чувствовала, понимала, что всё это мерзко и грязно, но ничего не могла с собой поделать. Ещё с полчаса, после ухода Германа, она сидела неподвижно, затем медленно одевалась, как бы оттягивая время ухода, как будто надеялась, что Герман вернётся. И вновь ждала звонка. И, вновь бежала по его первому зову.
Спустя месяц она так ничего и не знала о Германе.
Муж как-то, обмолвился, что жена Германа живёт в Германии. Этим и обусловлены его частые поездки в эту страну.
Марина медленно брела по аллее парка. Домой идти не хотелось. Тягучая и напряжённая тишина, царившая в доме, не то, чтобы уж очень её тяготила, но где-то, глубоко-глубоко шевелилось чувство вины. Нельзя сказать, что ей было стыдно. Скорее, как-то, неуютно. Ведь она всегда была такой правильной…
Скорее для самоуспокоения, из глубин памяти она вытягивала то время, когда муж вёл себя точно также по отношению к ней. И вот теперь они квиты.
Она пыталась вызвать чувство злорадства. Мол, вот теперь побудь в моей шкуре… Но в голову, в тот же момент вползала мысль: «С каждым поступают так, как он сам это позволяет»…
Она сама позволяла ему изменять ей…
Теперь он позволяет…
Иначе, чем объяснить его молчание. Не может быть, чтобы он ни о чём не догадывался. Однажды она назвала его Германом. Случайно. Потому что все мысли в последний месяц заняты только им. А, точнее, даже не столько им, сколько воспоминаниями о тех сладострастных моментах…
Но муж никак не отреагировал.
Марина несколько раз порывалась поговорить с мужем. Но он уходил от разговора. Приходя с работы, он наскоро ужинал, скороговоркой бормотал: «Спасибо», и скрывался в кабинете.
Марина понимала, что так долго продолжаться не может и нужно на что-то, решаться. Она чётко осознавала, что Герман не питает к ней никаких чувств. Она одна из тех, кто был у него до неё, а возможно, что есть и сейчас, так сказать, параллельно. Но сделать шаг к разрыву она не могла. Это было выше её сил.
В голове постоянно вертелись строки из песни. Как молитва. Как заклинание: «Я тебя разлюбила, но боюсь огорчить»…
Она всячески оправдывала себя тем, что не может, не имеет права оставить мужа сама. Он должен принять решение. Ведь, в конце концов, это она ему изменяет. И он – мужчина. Ему решать. Мириться с этим, или…
Если бы только Герман позвал её. Если бы только предложил оставить мужа…
Но, Герман молчал.
***
Ласково светило солнышко. Весело журчали ручьи, но Марину не радовал приход весны. Она всё больше и больше тяготилась своим двойственным положением. И хотя встречи с Германом были всё столь же бурными и страстными, и ей страшна была мысль, что эти встречи вот-вот могут прекратиться, точнее, сказать, должны прекратиться, потому что у них нет будущего, мрачно на душе было не от этого.
Она остро чувствовала давящую тоску одиночества. Она отгородилась от мужа стеной молчания и полного равнодушия, как ей казалось. Она неистово впихивала в голову мысль, что они просто живут под одной крышей, как соседи. Развод, делёжка имущества, раздел бизнеса… это так мелко, противно. Хотя можно было бы развестись и через ЗАГС. Ведь детей у них не было. Нужно было только согласие обоих супругов. А, вот с «согласием» была большая «напряжёнка». Хотя, может быть, это она сама и выдумала.
Муж благородно ежемесячно оставлял определённую сумму на продукты, на её счёт стабильно «капали» проценты от общих, с мужем инвестиций…
Судя по поступающим суммам, дела у мужа, а точнее, у них с мужем, шли неплохо. Даже не смотря на то, что она перестала контролировать его «деятельность».
«Ну, хоть чему-то, я его научила» - она горько усмехнулась внезапно возникшей мысли.
Тяжело поднимаясь по лестнице, Марина вдруг почувствовала, как странно и неприятно её охватывает волна тревоги. Безотчетно она ускорила шаг. К дверям квартиры она уже почти бежала. Торопливо открыв дверь, она замерла. Посреди коридора, в какой-то, неестественной позе, лежал муж. Ноги стали ватными. Она ощутила жуткий холодок страха, и вросла в пол, не имея возможности сдвинуться с места…
- О, Господи… Жив, или… - она с трудом оторвалась от пола, и как во сне, шаркая ногами, подошла к мужу.
- Надо же вызвать «Скорую» - пятясь, не отрывая взгляда от распростёртого тела, она на ощупь набрала «03»…
Дальше всё было, как в тумане. Врач «скорой» о чём-то, спрашивал, она что-то, отвечала. Потом её отодвинули…
Смутно помнит вой сирены и бледное, перекосившееся лицо мужа.
Диагноз прозвучал, как приговор без права обжалования.
Инсульт.
И вдруг, острая боль, как острие ножа, пронзила сердце.
«О, Господи… Ведь это же он, её Костик… - память услужливо вытянула из своих закоулков день их знакомства.
Она отчётливо вспомнила его восхищённо-смущённый взгляд, который она случайно поймала на себе. Это было на дне рождения её близкой подруги, Светланы. Костик был её сводным братом. Весь вечер Светка над ним подтрунивала. Он смущался, краснел, пытался неловко отшучиваться. Наверно, вот эта его, незащищённость, что ли, и привлекла её внимание.
Уже спустя две недели они подали заявление в ЗАГС. А ещё через месяц сыграли свадьбу.
Марина всегда считала, что это она сама женила на себе Константина. Сам бы он в жизни не осмелился сделать ей предложение.
Как-то, гуляя и проходя мимо ЗАГСа, Марина предложила Косте.
- А, давай подадим заявление. Вот все удивятся. Господи, ну не поживётся, долго ли разойтись. Делов-то…
Костя согласился.
***
Герман позвонил на следующий день после случившегося. Костя находился в реанимации после операции. К нему не пускали. Марина томилась в четырёх стенах, боясь отойти от телефона. И, хотя она оставила и номер мобильного всем кому можно было, в больнице, всё равно боялась выйти из квартиры: вдруг позвонят.
Герман предложил встретиться.
- Как ты можешь, в такой момент – Марина задохнулась от возмущения.
- А что изменилось? Разве ты не этого хотела, полной свободы? – Герман как-то, недобро усмехнулся.
- Ты… ты… - Марина не находила слов.
И вдруг резануло: «А ведь он прав. Со стороны так и кажется»…
Но в трубку произнесла:
- Ты ошибаешься. Я и так чувствовала себя свободной. Он не был мне помехой…
- Ну-ну…
- Во всяком случае, если я и хотела полной свободы и от обязательств, то не такой ценой
- Конечно, если не принимать во внимание бизнес. А, ведь бы пришлось делить и его.
Марина вдруг, до боли в сердце, мозгах, зубах, почувствовала, что ей нечего возразить. Чтобы она сейчас ни говорила, всё бессмысленно и звучало бы как оправдание. Уж перед кем – перед кем, но нм перед Германом она оправдывать не будет. И пусть он думает, что ему заблагорассудится. Это его проблема, не её. Странно, подобные мысли принесли ей облегчение. Она как будто освободилась от неведомых колдовских чар. Как будто пелена сползла с её разума, и она ужаснулась самой себе…
Пауза затянулась.
- Ладно, как будешь, готова, позвонишь сама – Герман опять усмехнулся.
Марину всю трясло. Но это была уже не та рожь, которую вызывал Герман лишь своим прикосновением.
«Боже мой» - мысли путались, наскакивая друг на друга, - «Где ж были мои глаза…»
«А чего ты ожидала» - мозг услужливо воспроизводил картинки их, с Германом встреч, и беспощадно, с каким-то, остервенением, пыталась прорваться мысль: «Это ты, и только ты виновата в том, что произошло с Костиком. Это тебе было всё равно, с кем он спал. А ему не всё равно. Ты никогда не любила его. Ты подчёркивала своё превосходство над ним. Всегда старалась подчеркнуть, что он должен быть счастлив только от одной мысли, что ты выбрала его…
А, почему ты его выбрала? Потому он был удобен. Конечно, он же не переставал тобой восхищаться. Он боготворил тебя и боялся потерять. Да. Он не совсем умелым был в постели. Но ведь, когда вы поженились, он был девственником. У него было опыта общения с женщинами».
- Но и у меня не было опыта общения с мужчинами – Марина и не заметила, что отвечает своим мыслям вслух, - Я же не изменяла ему… все эти годы…
- Не изменяла – отвечал женщине кто-то, из подсознания. Но и проявила полное равнодушие, когда узнала, что у него кто-то, появился. Кроме того, ведь ты же женщина. И если ты считала, что вправе во всём руководить им, могла бы поруководить и здесь…
А ты, благосклонно разрешала себя любить… Ты хоть раз попыталась понять, что он чувствует, что ощущает? Ты натягивала «маску» добродетели и была уверена, что он без тебя пропадёт. Что он ни на что ни способен… без тебя».
- Ну, и чего он не разошёлся. Если я такая плохая. Как ты мне здесь рисуешь – Марина остервенело пыталась, защититься от беспощадной правды, но с горечью понимала, что себя-то, не обманешь…
- Он любил тебя, дурочка. Даже когда изменял. Он хотел разбудить в тебе ревность, которая бы породила любовь. Так бывает. Сначала ревность, а потом пробуждается то, что принято называть любовью, и не самолюбованием, самовлюблённостью. Ты слишком, все эти годы, любила себя, чтобы любить ещё кого-то
- Неправда… Я всегда любила его… по-своему
- Вот именно, по-своему… Себя ты в нём любила…Он был таким, каким ты его хотела видеть. За все эти годы, ты так и не смогла понять, насколько он умён, тактичен, предан. Он принёс себя в жертву ради любви к тебе. Впрочем, тебе этого не понять…
- Это почему же – слезы вдруг как-то, сразу высохли
- Потому что ты так до сих пор и не уяснила, что умный человек никогда не будет подчёркивать своё превосходство над другим человеком. Если он так никчёмен, почему ты столько лет жила с ним? А если не никчёмен, почему боишься признать это?
Внутренний голос замолчал. В голове стоял только шум, через который она едва услышала, что телефон разрывается.
Она схватила трубку и буквально заорала в неё:
- Да-да. Я слушаю.
- Вашего мужа перевели в палату. Вы можете его навестить…
У Марины подкосились ноги.
Ей стало страшно. Страшно от мысли, что вот сейчас они встретятся глазами. Первый раз после того памятного вечера, когда Костик смущённо произнёс:
- Лапушка, а я не один…
***
Марина осторожно заглянула в палату. Костик лежал в палате один. Марина сама настояла на этом, заявив, что деньги роли не играют. Незамедлительно внесла необходимую сумму, хотя оплата отдельной палаты в сутки составляла, как оплата номера в пятизвёздочном отеле. Они, слава Богу, могли себе это позволить.
Голова Кости была перебинтована. Открытыми оставались глаза и перекошенная часть лица. Щетина придавала ещё более жуткое зрелище.
Марина на цыпочках подошла к кровати. Веки его дрогнули. Он медленно открыл глаза. Их взгляды встретились. Говорить он ещё не мог. Но и слов было не нужно. Она смогла прочесть в его глазах всё то, что он никогда бы не решился сказать.
Из её глаз хлынули слёзы. Она почти беззвучно прошептала
- Прости меня… если сможешь…
Он долго и внимательно смотрел ей в глаза. Потом его веки медленно опустились, спрятав то, что творилось у него на душе. Наверно, борьба была нелёгкой. Но вот он поднял веки, и Марина увидела знакомую улыбку в уголках глаз. Её сердце учащённо забилось. Она вдруг поймала себя на мысли, что точно также оно билось и выпрыгивало из груди, когда видела Германа…
Герман.
Он ещё несколько раз звонил ей, просил прощение за те циничные слова, что произнёс, когда позвонил впервые после несчастья, и просил о встрече. Он убеждал, что не может жить без этих встреч. Они ему необходимы.
«Без встреч. А не без меня» - Марина горько усмехнулась. И тут же отогнала назойливую мысль о том, кто стал причиной её безумия.
Нет. Она ни в чём Германа не винила. Она винила только себя.
- Что имеем, не храним. Потерявши плачем – она вдруг поймала на себе взгляд мужа. И поняла, что опять произнесла свои мысли вслух. Покраснела и смутилась. Это ощущение было ей незнакомо, но оказалось, на удивление, приятным. Точнее сказать, каким-то, мягким, чем-то, напоминающим детство. Может быть, своей искренностью?
Она торопливо стала поправлять постель мужа, чувствуя его взгляд, как лучик солнечного зайчика, который то прыгает, то вдруг замирает на месте и начинает чуточку греть.
Она осмелилась вновь встретиться с мужем взглядом и опять увидела, что он улыбается уголками глаз.
Чувство невыразимой благодарности, нежности и чего-то ещё, совершенно незнакомого, вдруг стиснуло её сердце так, что ему, сердцу, стало больно.
Слёзы вновь потекли по щекам, оставляя след на косметике. Но это были уже другие слезы. Слезы очищения, возрождения, рождения чувства, которое принято называть любовью.
Марина вдруг ощутила каждым нервом, каждой жилочкой, насколько ей дорог и близок тот, кто беспомощно лежал на кровати и внимательно следил за каждым её движением. Взгляд его был тёплым, нежным, понимающим, и… мужским.
Марина вдруг почувствовала себя такой слабой, беззащитной, что ей хотелось спрятаться в этом взгляде от окружающей действительности, от сегодняшней реальности.. Слёзы вновь предательски заполнили её глаза, готовые вот-вот брызнуть… Это были слёзы глубокой благодарности и признания. Признания в том, что он, её муж, самый мудрый мужчина на свете…
***
Костя медленно, но уверенно шёл на поправку. Операция прошла удачно. Профессор, после тщательно осмотра и изучения снимков МРТ, сказал Марине, что Косте повезло. Задержись помощь хоть на полчаса, мозг был бы повреждён настолько, что восстановление многих функций было бы невозможно, и процесс был бы необратимым.
А, так, сейчас всё зависит от ухода и желания самого больного вернуться к жизни. Нормальной жизни. Хотя, и с определёнными ограничениями.
Улыбнулся и добавил:
- Не теряйте надежды, милочка. Мозг до сих пор остаётся загадкой. А любовь делает чудеса. Вы уж мне поверьте.
И Марина поверила.
Сначала вернулась речь. Она была медленной и нечленораздельной, но Марина подбадривающее кивала, давая понять, что всё поняла, из того, что он хотел сказать. Она и вправду всё понимала.
Потом они учились ходить. А точнее сказать, бегать.
Как только Косте разрешили вставать, и он почувствовал, что ноги его «держат», он попытался сделать шаг и потерял равновесие. Марина едва успела подхватить его и «перенаправить» падение на кровать.
Но тут она вспомнила.
Её двоюродная сестра жила в засыпном бараке. Зимой, пол был очень холодным, практически, ледяным. И она своего маленького сынишку на пол не пускала. Малыш находился либо в своей кроватке, либо ползал по их, с мужем двуспальной кровати, по которой у него получалось передвигаться перебежками. Это была как игра. С одного края кровати Серёжка (так звали племянника Марины) стремительно перемещался на другой край. И так до изнеможения. Потом спал крепким сном с чувством выполненного долга. Ребёнку уже исполнилось одиннадцать месяцев, он довольно шустро бегал по кровати, но по полу не приходилось.
На день седьмого ноября (был такой праздник) они поехали в гости к свекрови, которая жила в благоустроенной квартире. Серёжку пустили поползать на пол, благо пол был застелен мягким ковром. Малыш вдруг встал на ноги, постоял пару минут и кинулся бегом в другой конец комнаты, очевидно решив, что это просто большая кровать. От неожиданности шлёпнулся. Путь оказался значительно длиннее, чем он ожидал. Но тут же встал, и также бегом отправился обратно. Вот так ребёнок сделал свои первые шаги, хотя шагами их назвать можно с большой натяжкой.
Марина всё это вспомнила и предложила Косте тоже попробовать сделать тоже самое, то есть пробежать то короткое расстояние, от кровати до проёма в двери…
Получилось.
Потом, уже Костя мог «вбежать» в проём двери. Потом «добежать» до туалета…
И вот однажды, когда Марина наблюдала, как Костя тренировал пальцы рук, голову кольнула мысль, которую мозг вытянул её откуда-то, из потайной комнаты, или кладовой памяти.
Сразу после первой встречи с Германом, Марина подумала: «Никогда уже не будет так, как прежде. Никогда».
Тогда она ещё даже не могла предположить, как будет близка к истине.
Жизнь потихоньку возвращалась в нормальное (но не привычное) . В своё время, Марина не ошиблась в человеке, которого порекомендовала мужу в качестве генерального директора. В чём-чём, а в людях она разбираться умела. Дела шли хорошо и без участия Кости. Но было видно, как он соскучился по работе.
Герман…
А, что Герман…
Как раз, в отношении него Марина не питала иллюзий. Это был её выбор. Её решение. Её грех. И только её.
Единственная мысль омрачала ощущение счастья. Неужели необходимо было пройти через всё это, чтобы понять истинную ценность любви…
Наверно, нужно было. Ведь всё познаётся в сравнении.
Мысли, плавно сменяя одна другую, как волны океана в штиль, неторопливо текли в умиротворённом мозгу. Марина чутко прислушивалась к себе и думала о том, что любовь, наверно, действительно творит чудеса.
Одно из таких чудес шевелилось под сердцем.