Есть астматики. Есть маразматики. И есть – парадигматики.
Нынче, при почти-что банализированном процессе "тихого"/гнусненького, в тряпочку), либо же "эстрадного"/во всеуслышанье и всеувиденье) отречения от марксизма тех, кто всю свою "сознательную" жизнь при нем (при-ем, при-ем) ошивался и отирался: одевался, кормился и поился; при почти полном (и почти официальном) табу на самое имена "Маркс", "Энгельс", "Ленин"; при подлючем, тотальном (и кто-то же, – недреманный и неусыпный, – пригляд за этим осуществляет, да притом -как качественно: умеют, когда нужно!) НЕИЗДАНИИ вот уже свыше 15 лет ни единой строчки из теоретического наследия основоположников и творцов НАУЧНОЙ философии, сложилась удивительная, по-своему парадоксальная, ситуация.
С одной стороны, количество отрекшихся, сонмы предателей (включая и нотариально заверенных "марксистов": «коммунистов по профессии») … не перешло в качество "опровержение марксизма". Вот где незадача-то. Сколько ж их: пыхтящих и потеющих нынче на этом поприще неблагородном (да, по большому счету – и благодарном весьма относительно) нынче копошится: и вальяжных, с претензией на академизм уже основательно траченных молью бывших «гранд-философов» советской эпохи, и вонюче-примитивных, выращенных по специальным программам в последнее десятилетие на западные гранты «философских» парвеню, и бесконечно провинциальных, косящих "под интеллигентов" и рассчитывающих на то (прошлое, советское) доверие и почтение, атмосферу научного творчества, душевный уют и материальное благополучие... Утверждающих нечто, диаметрально противоположное тому, что всю свою предыдущую жизнь утверждали. Зовущих в направлении, обратном тому, куда всю жизнь звали и вели. Спешно, до неприличия спешно и суетливо поменявших свою нормальную идеологическую и политическую ориентацию на НЕТРАДИЦИОННУЮ и начавших беспорядочную «духовную» жизнь. "Прозревших"... И, естественно, мгновенно – презревших. Страну ("эту"), историю (прошлое) нашу, культуру, искусство, нравы, людей. Все. Тотально. Такие вот культурные "перверзии". Мутации.
...А оно, количество этого предательства немеренного, этой теоретической клоунады безудержной, этого шизоидального интеллекта, низвергнутого и ныне низвергаемого на "пипляк", НЕ ПЕРЕШЛО, повторяем, в качество опровержения всего опровергаемого, включая и марксизм, и,-ближайшим образом,- его теоретическую сердцевину: научную философию. Не перешло. Да и не могло перейти: законы (принципы) – их ведь не придумывают, не подгадывают "на потребу". Их – открывают. Если же они уже открыты, их никому и ни при каких обстоятельствах не дано "закрыть". Т.е. "закрыть" – можно. Закрыть – нельзя. Никому и никогда. Вот, Вы лично, к примеру, пытались когда-либо отменить действие законов Ома, Бойля-Мариотта, Гей-Люссака, Ньютона... Хоть одного? Попытайтесь. Понапрягайтесь. И, ежели успехом закончится это Ваше предприятие -сообщите. Мне лично. Или – человечеству. В крайнем случае – местной общественности...
Скажу самым ретивым и одержимым: не напрягайтесь. Тех, кому это удалось, до сих пор ищут. Все прогрессивное человечество ищет...
Тогда спрашивается: так зачем же на марксизм-то ручоночки и извилинки поднимать? Борьбу с ним вести (ежели искренние глупцы) или имитировать борьбу (ежели просвещенные лукавцы). Противно ведь. Мартышкин же труд. Да и – скучно неимоверно. Так что – угомонитесь. Меньше материалу для последующих проклятий, издевательств и презрительных насмешек будет.
С другой стороны, сложившаяся ситуация с поразительной отчетливостью и беспощадной точностью высветила две простых истины. Первая (библейская/: «единожды предавший будет предавать всю оставшуюся жизнь». Так что не смотрите на предавших с недоумением и удивлением нормального человека: для них предать – значит «предусмотреть». Вторая (житейская/: "не отрекаются, любя". Т.е., если добротное образование трансформировалось в убеждения и на этом основании – в любовь. А ежели образование имитировалось, скользило по верхушкам, не затрагивая (и не формируя) извилин, а тем более -сердца, души – то и процесс отречения (публичного, эстрадного, карнавального, или – "в тряпочку") происходил вполне безболезненно. Буднично. Без анестезии. Оно ведь НЕ ВХОДИЛО ничего. Так чему же ВЫХОДИТЬ – то???
На одном из последних своих юбилеев (здесь ключевые слова: «последний» и «юбилей» (Пабло Пикассо выступил с таким откровением: «Многие из вас становятся художниками по причинам, имеющим МАЛО ОБЩЕГО с искусством. Люди уже не ищут в искусстве утешения и чего-то высокого. Самая утонченная часть требует нового, оригинального, ЭКСТРАВАГАНТНОГО И СКАНДАЛЬНОГО, и я, начиная от кубизма и далее ДОСТАВЛЯЛ УДОВОЛЬСТВИЕ ЭТИМ ГОСПОДАМ И КРИТИКАМ ВСЕВОЗМОЖНЫМИ ЭКСТРАВАГАНТНОСТЯМИ, КОТОРЫЕ МНЕ ПРИХОДИЛИ В ГОЛОВУ. И ЧЕМ МЕНЬШЕ ИХ ПОНИМАЛИ, ТЕМ БОЛЬШЕ МНОЙ ПОРАЖАЛИСЬ.
И ЧЕМ БОЛЬШЕ Я ЗАБАВЛЯЛСЯ ВСЕМИ ЭТИМИ ИГРАМИ, ВСЕМИ ЭТИМИ ЗАГАДКАМИ, РЕБУСАМИ И АРАБЕСКАМИ, ТЕМ БОЛЬШЕ ПРИХОДИЛА КО МНЕ СЛАВА.
А СЛАВА ДЛЯ ХУДОЖНИКА – ЗНАЧИТ РАСПРОДАЖА, ПРИБЫЛИ, БОГАТСТВА. Сейчас я, как знаете, известен и очень богат, НО, КОГДА Я ОСТАЮСЬ НАЕДИНЕ С САМИМ СОБОЙ, У МЕНЯ НЕ ХВАТАЕТ СМЕЛОСТИ УВИДЕТЬ В СЕБЕ ХУДОЖНИКА В СТАРОМ, ВЕЛИКОМ ЗНАЧЕНИИ ЭТОГО СЛОВА. ДЖОТТО И ТИЦИАН, РЕМБРАНДТ И ГОЙЯ БЫЛИ ВЕЛИКИМИ ХУДОЖНИКАМИ. Я – ВСЕГО ЛИШЬ РАЗВЛЕКАТЕЛЬ ПУБЛИКИ, КОТОРЫЙ ПОНЯЛ СВОЕ ВРЕМЯ. Это мое признание горько и больно, но оно заслуживает того, чтобы быть искренним…». (Цит. по книге: Ю.Власов, Временщики. – М., 2005, стр. 273).
Добавлять здесь нечего. А в «понявших свое время» недостатка, как прежде, так и нынче нет не только в области живописи. А время «свое» – это предыстория. Вот и публика эта сплошь: «пред». Предхудожники, предписатели, предысторики, предфилософы. Далее – везде… (А затем: постхудожники, постписатели, постмодернисты…Так, бесолагам – имитаторам и не удается побывать в художниках и т.д.).
К слову, Пикассо мог предать, соблазняясь славой, деньгами и т.п., свое Дело. Но шушера нынешняя, даже предать не может: она состоит из изначальных имитаторов. Она просто по рождению, по видовой принадлежности – хомо предатель. Ибо: ПРЕД. (А, может, потому и предатель, что «пред»?/…
Разумеется, сам по себе акт предательства (измены, отречения) -это уже финальная стадия чего-то более многоаспектного, неоднозначного и длительного (говоря словами Гегеля: "результат, оставивший позади свою тенденцию"). Чего-то, при определенных условиях зарождающегося, нарастающего и крепнущего. И, видимо, редуцировать этот феномен лишь к его интеллектуальной составляющей – недопустимо. Тут и какие-то эмоциональные состояния и чувства (месть, зависть, ненависть, злорадство, алчность, стяжание, златолюбие, властолюбие, желание угнетать, шкурничество, страх, растерянность, потерянность и т.п./; тут и какие-то, вполне определенные прошлые жизненные практики (личные, либо близких людей), способствовавшие возникновению, нарастанию и укреплению соответствующих мыслей, чувств и поведенческих реакций. Понятно, что если предают что-то (либо кого-то), то всегда – ради чего-то (иного), или кого-то (иного).
И чего (кого) же ради совершаются предательства нынешние в песочнице философской?
В жизнь не поверите: ради «страны заходящего солнца» – США, ради страны, бомбящей нынче все, что стоит не на коленях.
Тьфу, прости Господи.
Почему же предательство банализируется, почему в определенных исторических условиях становится достаточно массовой профессией? Отчасти ответ на этот вопрос содержится в следующем умозаключении. «Сильные побеждают слабых, умные подчиняют сильных… А победу над всеми одерживают подлые. Те, что умеют предавать». (П.Катериничев. Охота на медведя. – М., 2003, стр. 30).
Мораль: сильные должны быть умными, а умные – сильными. Тогда и подлецы сгинут.
Однако же можно констатировать абсолютно очевидное: всегда, везде, во все времена и народы, во всех культурах (бывших, сущих и,-есть полная уверенность,- будущих) предательство оправданию (прощению) НЕ ПОДЛЕЖИТ. "Рим предателям не платит"...
Возможно (не исключаем) подобная проблематика может становиться предметом научного исследования (психологии, психиатрии, социологии, философии). Может – даже станет. Особенно ввиду его,- предательства,-банализации в последнее время. Возможно.
Однако у нас сие явление кроме омерзения и презрения не вызывает ровным счетом никаких реакций, чувств и эмоций. И уж тем более – малейшего желания любых по его поводу рефлексий. И если мы вынуждены его упоминать, то исключительно ввиду нашего давнего и устойчивого исследовательского интереса к формам превращенным, к практикам имитаций, включительно и имитаций интеллектуальных. Разумеется, ближайшим образом: имитаций философских.
Позавчера имитировали умозрительные философские конструкты (т.е. имели место имитации, так сказать, первого порядка) Фрейда, Ницше, Шопенгауэра, Гуссерля...
Вчера – таковые Сартра, Фромма, Куна, Тулмина, Фейерабенда, Бердяева, Шестова, Шпенглера, Тойнби...
Сегодня: ах, Деррида! Ах, Бодрияр! Ах, Лиотар! Ах, Фуко! Ах, Рорти! Ах, Делез! Ах, Лакан! Ах, Гваттари! Ах, Джеймисон!..
Любопытно очень: а что завтра-то делать будут имитаторы местного разлива? Ведь они нередко имитируют, повторяем... чистой воды имитаторов. Ну, примерно, как Максим Галкин – Владимира Винокура... Правда, названные герои, в отличие от местных философских имитаторов («филоимитаторов»), делают свое дело иногда вовсе небесталанно.
...А что будут и завтра имитировать – сомнений никаких. Ведь у глупости – пределов нету. Видимо, опять: ах, Смит. Ах, Вессон. Ах, Борхард. Ах, Люгер...
Концептуальный плюрализм заставлял (и нынче заставляет) снобов (а снобизм есть иноформа неполноценности) и снобствующих идиотов «от философии» непрерывно вертеть головой в поисках «новенького», – не секрет, что философские проходимцы всегда выдают себя за первопроходцев, – а это «новенькое», которое массово производили и нынче производят на фабриках мифотворчества – всего-навсего выполняло роль и функцию «тепловых ловушек», которые в обилии выстреливал и выстреливает уходящий мир, уходящий строй, уходящая политическая, экономическая, духовная и социальная «натура», дабы его не настигала разящая, сокрушающая мощь и сила научной методологии, формируемые на этой базе убеждения и диалектико-материалистическая практика.
Несметное количество «философий» есть своеобразная операция искусственной сублимации: есть сознательная форма ЗАМЕЩЕНИЯ феномена отсутствия единой философии.
Иными словами, есть прием из арсенала идеологических наперсточников, философских власовцев, философских сикофантов, истово и неистово обслуживающих в стиле «постмодерн» тотальную декреатизацию, тотальную дегуманизацию общества в современных условиях.
Приведу здесь слова одного небесталанного эксдемократа, вволю поработавшего в восьмидесятые-девяностые пером и извилинами на поприще «десоветизации». Но: прозрел. Бывает. Хочется думать, что искренне и до гроба. Итак.
«По моему глубокому убеждению, мы, сегодняшние, вообще не имеем ни морального, ни исторического права судить советскую эпоху, ибо ломка начала девяностых была неоправданно жестока, нанесла стране непоправимый территориальный, а народу – страшный экономический, нравственный да и политический урон. Других видимых результатов, кроме узкого слоя населения, вырвавшегося за счет других на европейский уровень потребления, эта ломка пока не дала. Что же касается судеб деятелей культуры в наше время, то они тоже не безоблачны. Разве смерть Светланова, по-хамски выгнанного из оркестра в наше либеральное время, не трагична? Разве не чудовищна гибель в середине 90-х народного артиста Ивашова, надорвавшегося в горячем цеху, потому, что ему, «советскому кумиру», принципиально не давали ролей?!
В старорежимные годы подавляющая часть творческой интеллигенции была советской. Да, чуть ли не каждый второй был инакомыслящим. Но не надо путать инакомыслие с диссидентством. Инакомыслие – состояние духа. (Единомыслие всех не как суммированное скудоумие каждого, не как неразличенное, – абстрактное, – тождество, а как единство многообразия, как интеллектуальная полифония, как интегрированное разномыслие, как тождество, различенное в себе, как конкретное тождество. Вот – норма. – Б.Н.). Диссидент – профессия, как правило, неплохо оплачиваемая, хотя временами рискованная. Наша интеллигенция, как и весь народ, была советской в том смысле, что искренне или вынужденно, восторженно или сцепив зубы разделяла советский цивилизационный проект и участвовала в его воплощении. И ничего постыдного в этом нет. Попробуйте получить в Америке кафедру или работу в театре, объявив, что вы не разделяете принципы открытого общества. Да вам не доверят даже класс с недоразвитыми неграми или роль «кушать подано»!
Что же произошло потом? А потом советский проект, действительно во многом уже не отвечавший вызовам времени, свернули. Свернули, если помните, ради ускорения, ради большей духовной свободы, ради социальной справедливости. Что из этого вышло, все мы знаем. Новый проект, если он и есть, нам вот уже тридцать лет боятся показать, словно это голова Медузы Горгоны. Увидим – обледенеем. Ясно одно: произошедшее в стране – шариковщина наоборот. Ведь, в сущности, тоже отобрали и поделили. Но, в отличие от событий семидесятилетней давности, когда многие отобрали у немногих, теперь немногие (оч-чень немногие. – Б.Н.) отобрали у многих и тоже поделили. Точнее, до сих пор делят со стрельбой, взрывами, а ухваченное норовят утащить за бугор и там зарыть, как кость. Шариковы ведь не только Каутского читают, но и Джеффри Сакса…».) Поляков Ю. Зачем вы, мастера культуры?. – http:/www.lgz.ru) archives/html_arch/lg292005/Polosy/1_9.htm).
Но … опоздали-с, господа. Сегодня уже нельзя гнуть одних, без того, что в обозримой перспективе не придется загнуться всем. В том числе и т.н. хозяевам нынешней жизни. «Хозяевам мира».
… А все потому, что… исчерпала свои возможности война. Как явление мировое. Как мировая война.
Исчерпала. Подвела под белы руки всех к краю пропасти рукотворного Апокалипсиса. И кто сказал, а уж тем более доказал, что русские (шире – все, назначенные в «виноватые») боятся такой перспективы более, нежели америкосы (все, кто числит себя в «хозяевах жизни»)?!! Там их даже не миллиард (т.н. золотой). Это – для лохов. Для отвода глаз и внимания. Там их – миллионов 50-70. Вспомните, кого спасали и кто спасся («а кого оставили наедине со своими проблемами») давеча в США после урагана «Катрина»…
Остановимся несколько подробней на сегодняшних «очарованных и восторженных»: вчерашние, а уж тем более – позавчерашние уже основательно трачены молью, завьяли, покрылись пылью, порасли травой забвенья (я – об обьектах восторгов, предпочтений и обожаний: субъекты (в жизни не поверите) зачастую... одни и те же. Во, живучесть. Во, непотопляемость. Во, пассионарность. Во, способность к мимикрии. Ему (ей/: "имитатор". Он (она/: "Божья роса"...
...Именно в преподавательском корпусе и именно в среде «обществоведов» в советское время появилось, расплодилось обильно, ошивалось и бурно имитировало кипучую деятельность огромное количество субъектов, весь капитал которых состоял в энергии по неистовой, рьяной «защите идеологической чистоты марксизма». И больше за душой (и в голове) – ничегошеньки. Именно эта мразь хуже всего знала свой предмет, была откровенно слабой в методическом, ибо-абсолютно яловой в методологическом (научном) отношении. А посему – начисто лишенной убеждений. Но их истовая и даже неистовая, всегда подчеркнуто публичная, демонстративная «верность идеологическим установкам», ихняя постоянная, демонстративная, полуистерическая «преданность идеалам» и «делу партии» (раньше, уверен: «делу Сталина») как бы извиняла, как бы компенсировала профессиональную немощь и беспомощность т.е. – полное невежество в самом этом «деле». Их побаивались и опасались. Старались с ними не связываться: они отменно умели испортить, а то и покалечить жизнь другим, используя наветы, анонимки, доносы в «директивные» и «компетентные» органы и т.д. Более того, пристроившись в общественные и политические организации, они зачастую, даже в существенной мере, определяли стиль жизни и моральную атмосферу («моральный климат») преподавательского коллектива (факультета, кафедры). И эта же сволочь при накате контрреволюции в конце 80-х, начале 90-х г.г. первой… предала. Вот где простор для психиатрической научной мысли!
Впрочем, это касается не только «философской песочницы». За наблюдением уже цитированного ваше Ю.Полякова, в современной России «… сформировалась новая культурная номенклатура, в которую вошли частично уставшие от подполья андеграундники, отчасти остепенившиеся диссиденты, в известной мере эмигранты, наезжающие в Россию, когда соскучатся по уличной узнаваемости, но в основном, конечно, в нее набежали баловни прежнего режима, отказавшиеся от своего прошлого с простодушием кота Матроскина. Их непроходящие обиды на советскую власть сводятся в основном к тому, что вместо обещанного Трудового Красного Знамени им к юбилею вручили всего-навсего «веселых ребят» – орден «Знак Почета». Любопытно, но такие знаковые фигуры диссидентства и инакомыслия, как Солженицын, Зиновьев, Синявский, Бородин, Кублановский, Максимов, и другие, в эту новую элиту не вошли. Оно понятно: либеральному номенклатурщику так же непозволительно сомневаться в правильности ныне выбранного курса, как прежнему партноменклатурщику в верности ленинского учения. А возможно, еще непозволительнее». (Поляков Ю. Зачем вы, мастера культуры? – http:/www.lgz.ru) archives/html_arch/lg292005/Polosy/1_9.htm).
Так вот, остановимся маленько на предмете ихнего нынешнего очарованья: на философском постмодерне. На причинах, а, самое главное: целях и задачах именно этого и такого "очарованья" и "восторга". Здесь и теперь. Ибо индустрия мифотворчества неспонтанного (включая и философское) НИКОГДА не являлась результатом "бессознательного", "порыва", "метафизики наличия" и пр./до бесконечности) дребедени, но всегда: строгим исполнением не менее строгого и трезвого социального заказа. Кто заказывает? Не догадываетесь?? Правильно, кто ее, эту шушеру околонаучную кормит, тот ее и танцует... Кто кормит, предварительно вскормив? Мир уходящий. Как? А вы не поняли, почему был поднят такой визг поросячий, когда в России принимался и был принят оперативно закон о неправительственных организациях? Этих общаках и резидентурах чужеземных. Этих питомниках и заповедниках диссиды вонючей.
Однако, прежде чем немного конкретнее: о философском постмодерне – одно общее замечание. Дабы предупредить подозрение, упрек и обвинение в «явном предубеждении», "сознательном игнорировании", "активном неприятии", "беспочвенных подозрениях", «негибкости» и пр., и пр. Словом: в «ортодоксальном», "замшелом", "рудиментарном", "маргинальном" и прочая марксизме.
Принадлежность к марксизму и его философии – это не привилегия, и, разумеется – не индульгенция. Это – единственный способ жить в НАУЧНОЙ философии и жить научной философией. Не донаучной, не антинаучной, не вненаучной, но – научной. Одной-единственной. Как то единственно науке надлежит и подобает. Присуще. Есть ее имманентным качеством.
Так вот, суть замечания сводится к следующему. Любые из названных и упомянутых (и, разумеется, все неназванные) представителей тех или иных философских течений, школ, направлений, философем, доктрин, версий, идей и т.п., если они только (ихние построения) несут малейший потенциал, малейшую крупицу научности, должны быть (потенциал, крупица) восприняты, актуализированы, распредмечены в контексте одной-единственной: НАУЧНОЙ (мировой, общечеловеческой) философии. И это не есть милость либо одолжение, им со стороны научной философии оказанное и оказываемое. Это есть непременное условие ее бытия в качестве научной философии. Ее самое. А посему, повторяем и подчеркиваем: ценность (добротность, истинность, полезность, красота) любого построения, называющего себя философским, определяется единственно содержащимся в нем вышеозначенным потенциалом и его возможностью быть воспринятым (актуализированным, распредмеченным) научной философией. И если философ-профессионал, в силу своей специализации занят его (потенциала) актуализацией в контексте научной философии – ради Бога. Специализируйся хоть по Делезу, хоть по Фоме Аквинскому, хоть по Юркевичу. Ты есть философ. Ты есть исследователь. И семь тебе футов под килем. И ветер тебе в паруса.
Ежели же отношения эти строятся на любых иных основаниях и действия эти подчинены любым иным (включая конспиративные и потаенные) замыслам и целям – в самом лучшем случае ты: имитатор, производитель информационного,- «философского»,- шума. Ты – торговец ароматом от кушаний? Не обессудь: ты всегда (и то – в лучшем случае) будешь взамен, как вознаграждение получать звон от монет. Даже если у тебя нынче за труды твои "праведные" карманы оттопыриваются от "зелени"...
...Вы только прогуляйтесь этой галереей, вы только посмотрите на этот паноптикум "развенчателей", "ниспровергателей", а вообще-то – банальных предателей.
Кто они такие?!!
Закомплексованные недоучки и полуучки. Социальный (и, разумеется – научный) маргинез. Недостоверные люди. «Бывшие люди».
Люди, несущие в себе генетический комплекс страха и мести. Комплекс неполноценности. И – вырастающий на их основе всепоглощающий комплекс алчности. В сущности – примитивное жлобовье.
Разумеется, если это несчастье, брызжущее отравленной слюной в микрофон р/с "Свобода", TV "5-й канал" и т.п. СМДИ (средств массовой дезинформации), вожделенно танцующее канкан на костях своих предков, на святынях своей "бывшей" Родины сравнит выдаваемый ему ХОЗЯИНОМ гонорар с заработной платой нынешнего украинского академика (шахтера, врача, учителя, водителя), он с еще большим энтузиазмом и упоением продолжит свое дело иудино. Да вот только пусть всегда помнит (ни на мгновенье не забывает), что это именно у них (академика, шахтера, врача, учителя, водителя) ОТОБРАНО (похищено, экспроприировано, отнято, отчуждено) в результате тех порядков, которые нынче установлены в "этой" стране и в укрепление коих он вносит посильную лепту своим ретивым "духовным служением".
А откуда же сволочь (о ней смотри ниже) берется людская? И почему?
... Потому как – НЕВЕЖЕСТВО. А уж от него к трусости и подлости – рукой подать.
Потому как – не учились, а «проходили», не вникали, а «конспектировали заданные страницы», не напрягали (одновременно образовывая его) свой ум, а запоминали цитаты, не постигали искусство и науку проникать в сущность, возвышая свой интеллект до уровня РАЗУМА, а чисто рассудочно «схватывали», сводя все к «характерным чертам». Вот критическая масса этих «черт» и обернулась в урочный час чудовищным выбросом ЧЕРТОВЩИНЫ. ДЬЯВОЛЬЩИНЫ. САТАНИЗМА.
Так и случилось, что в голове у большинства людей вместо идей – идеологические стереотипы, т.н. «бренды». Что ж удивляться, если вместо нормального, добротного – сбрендившее сознание? Клиповое сознание, которое вовсю внедряет вчера и нынче в «электорат», в «население» обдумавшаяся и обчитанная «интеллигенция», отрабатывая 30 сребреников. А электорат для них – кто? Это – одноразовый народ. И – не больше.
Телевизор – жвачка для глаз. Попса – жвачка для уха. Постмодерн – жвачка для ума. Впрочем, нет. Не жвачка. От нее хоть и пользы никакой, зато вред минимальный.
Постмодерн – духовный СПИД современности.
Вся история философии, и, в особенности, классической ее формы, есть бесспорным подтверждением и свидетельством того факта, что диалектичность мышления есть первейшее, есть обязательное требование и условие всякого философского мышления, искренне стремящегося быть духовным аналогом, духовной квинтэссенцией жизни эпохи. Недооценка, или тем более – сознательное, намеренное изгнание, – под улюлюканье и свист модернистских и постмодернистских ПРОИЗВОЛьных, умозрительных конструктов псевдодуха, – диалектики из мышления и всего строя практической жизни, – есть намеренный (злонамеренный и злоумышленный) путь одичания, путь озверения. Путь в никуда. Постмодерн – это культурное ничто. А ничто только и может: привести никого в никуда. Этот путь – это путешествие никтожества в ничтожество…
Сознательный (злонамеренный) отказ философии от гуманистического своего предназначения и служения как основного мерила ее научности есть последняя стадия САМОРАСПАДА ДУХА; распада, за которым – абсолютная духовная опустошенность. В онтологическом смысле это – конец цивилизации в земном ее случае, земной суицид. Вернее – рукотворный Апокалипсис.
Постмодерн в этом смысле – это сознательная дерационализация сознания, это бездна кривляний и гримасничаний предварительно расчлененного, разодранного на клочья, фрагментированного духа, НЕПОСРЕДСТВЕННО предшествующая бездне онтологической: самоуничтожению земной цивилизации. Разумеется, уничтожению цивилизации предшествует уничтожение всего человеческого в человеке. Расчеловечивание человека.
"Здраво рассуждать о современном положении мира можно, только уяснив себе факт нового тоталитарного переворота, совершенного сбросившей все "социальные путы" (путаной,- Б.Н.) – новой экономической властью. Полагать, что урезонить эту власть можно посредством таких паллиативных мер, как постепенное улучшение трудового законодательства, совершенствования закона о предприятии, о гарантии вкладов населения и т.п., значит – предаваться утопиям перед лицом надвигающейся грозной реальности. Новая тоталитарная власть неустанно твердит о толерантности (то есть терпимости), но ЕЕ толерантность обладает загадочной избирательностью: речь идет о терпимости именно к пороку, но не к имеющей свои твердые принципы добродетели.
...Мы должны объяснить себе этот парадокс – за ним многое кроется. Все дело в том, что таким образом новый экономический тоталитаризм подрывает твердыни враждебной ему ДУХОВНОЙ ВЛАСТИ. Одни "профилактически" работают над уничтожением всяких условий возрождения крепкой российской государственности, зная, что она НЕ ПРОСТИТ их предательств и преступлений. Другие "профилактически" работают над уничтожением условий духовного возрождения нации, отдавая себе отчет в том, что духовное сопротивление – ОСНОВА СОПРОТИВЛЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО. Излюбленный персонаж, которым новые хозяева хотели бы наводнить общество,- это пресловутый "центрист", всеядный носитель середины. Если кто и находится в последовательной оппозиции духовной власти как таковой, так это центристы, НЕ ВЫНОСЯЩИЕ ГРУЗА ТВЕРДЫХ УБЕЖДЕНИЙ. Центрист – это лицо, всегда повернутое вполоборота и в любую минуту готовое сделать обратное движение. Если гражданское общество в самом деле будет состоять из центристов, то у настоящей духовной власти, являющейся источником и проводником пассионарных идей, исчезнет всякая социальная опора. А духовная власть сегодня признана главным оппонентом нового экономического тоталитаризма. Рынок "политических товаров" уже сложился. "Рынок убеждений" – вещь значительно более проблематичная, во всяком случае, до тех пор, пока «всеядные центристы» не окончательно заполнят сцену. Что же касается носителей девиантного поведения, то они сегодня выступают в роли «профессиональных» противников твердой власти и, следовательно, в качестве союзников новых узурпаторов. Узурпаторы пуще всего боятся церкви, СПОСОБНОЙ СНОВА ВЫГНАТЬ МЕНЯЛ ИЗ ХРАМА. Поэтому истинное противоборство нашего века олицетворяется столкновением не «демократии и тоталитаризма», а экономического тоталитаризма и духовно-религиозного фундаментализма. Только ортодоксально фундаменталистская, духовноупрямая церковь сегодня способна находиться рядом со страждущими, обиженными и угнетенными; церковь реформированная, «адаптированная к современности», обречена оказаться по сю сторону со своими спонсорами – жуирующей средой «новых богатых», мечтающих дополнить «рынок политических товаров» рынком индульгенций.
В этой связи понятной становится ГЛАВНАЯ ПРОВОКАЦИЯ нашего века, направленная на то, чтобы УВЯЗАТЬ терроризм с религиозным фундаментализмом. То обстоятельство, что новые хозяева мира в качестве первой мишени обозначили мусульманский фундаментализм, имеет, разумеется, и свои, слишком земные, причины. По странному СОВПАДЕНИЮ, именно страны, богатые нефтью, ИЗБРАНЫ и мусульманскими фундаменталистами вкупе с террористами, что позволяет СОВМЕСТИТЬ «высокие мотивы» антитеррористической миссии с привычной неоколониальной прагматикой. Однако в антифундаменталистском пафосе строителей «глобального мира» кроется и иное, собственно политическое содержание. Мировая революция (контрреволюция. – Б.Н.) либерализма направлена в первую очередь на то, чтобы В ПРИНЦИПЕ УПРАЗДНИТЬ ДУХОВНУЮ ВЛАСТЬ – инстанцию, от которой исходит неподдельное идейное воодушевление и ободрение всех тех, кого можно считать последним бастионом сопротивления мировым узурпаторам. На одной стороне обособилась «система рынка», то есть круг ПОКУПАЕМЫХ ЛЮДЕЙ, на другой – когорта людей НЕПОКУПАЕМЫХ, хранящих непродаваемые убеждения. Пока такие люди есть, глобальная власть продавцов человеческих душ не может считаться установленной "полностью и окончательно". Неподкупная духовная власть способна питать и власть государственную, противостоящую экспансии "политического рынка". Поэтому ставится задача УНИЧТОЖЕНИЯ духовной власти, служащей источником загадочного упрямства "протестного электората" и "внесистемной оппозиции". Речь идет именно об этом: не о смене одной духовной власти (идеологии, церкви и т.п.) другою, а об УСТРАНЕНИИ духовного измерения нашего бытия, растворяемого в едком бульйоне всеядности. Всеядному человеку предназначается ЗАМЕНИТЬ человека с принципами как архаичного фундаменталиста и антиплюралиста. В ЭТОМ СМЫСЛЕ ФИЛОСОФИЯ ПОСТМОДЕРНИЗМА, РЕШИВШАЯСЯ "НАВСЕГДА УСТРАНИТЬ" ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ ПОЛЮСОВ ДОБРА И ЗЛА, ИСТИНЫ И ЛЖИ, ПРЕКРАСНОГО И БЕЗОБРАЗНОГО, ЗДОРОВОГО И ПАТОЛОГИЧЕСКОГО, СОВМЕСТИВ ЭТИ ПОЛЯРНОСТИ ВО ВМЕСТИТЕЛЬНОЙ ДУШЕ "ЦЕНТРИСТА" КАК ЕДИНСТВЕННО СОВРЕМЕННОГО ТИПА, ВЫСТУПАЕТ КАК НОВОЕ УЧЕНИЕ ОБ ОТРИЦАНИИ ДУХОВНОЙ ВЛАСТИ". ( Панарин А.С. Стратегическая нестабильность в XXI веке,- М.,2003, стр. 472 -474)
Конечно, можно и лаконичнее охарактеризовать этот, переливающийся всеми цветами радуги, духовный, – мыльный, – пузырь постпозитивизма, – вслед за высочайшей культуры философской автором, Генрихом Степановичем Батищевым: постпозитивизм, это «заразительная и примитивная вульгарность.»
Основания, на которых базируется мышление и чувствование постмодерна вполне соответствует такому способу функционирования современной жизни, когда пропасть между культурной культурой и антикультурой, между сущностными (долженствующими) и реально практикуемыми формами жизни преодолевается не на путях сознательно осуществляемого диалектического противоречия (диалектического процесса) в основании самой практики, не на путях доразвития последней до универсальной меры культурного бытия, представленного в классической философской традиции в форме СИНТЕЗА пользы, истины, добра и красоты, а на путях и средствами намеренного, целенаправленного РАЗРУШЕНИЯ самого масштаба универсальности. Масштаба целостности. Масштаба действительного гуманизма, наконец.
Мышление (и чувствование) постмодерна объявляет (прокламирует) надуманным и недостоверным содержание категорий пользы, истины, добра и красоты, приносит должное и сущность, сущность и существование а, в случае их совпадения – действительность, – в жертву реальности. ТАКОЙ реальности. Наличной реальности. Буржуазной реальности.
Именно поэтому столь энергичны и перманентны неправедные упражнения с диалектикой – этим стержнем классической духовной культуры, – ведь в материалистической диалектике, в классике духа, аккумулируется непреходящее содержание преходящего исторического опыта, – именно поэтому столь упорны и последовательны попытки ее умертвить. Именно поэтому ее настырно пытались и упорно пытаются сделать «какой-то» (в отличие от ее единственно состоятельной, – МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ, – формы): «трагической» (Либерт), «негативной» (Адорно), «патетической» (Кьеркегор) «диалектической теологей» (Тиллих), подменить синергетикой и т.д. – до бесконечности. Дурной, разумеется, бесконечности. Ведь у глупости – пределов нету.
Весьма примечательный и характерный факт: сам Серен Кьеркегор,
которого в известных кругах, – в узком кругу ограниченных лиц, – принято считать и называть основоположником, творцом, метром, столпом и т.п. экзистенциализма в предисловии к своей книге "Страх и трепет" вполне искренне и еще полноценно (в этот период у него еще не было справки о "ку-ку", о "того", о "сдвиге по фазе") писал, что нисколько не является философом, а выступает только в качестве писателя-любителя, который не создает ни системы, ни даже очерков системы; не записывается в систему и не дописывает к системе.
Посему философом его может назвать только эпоха, ПОТЕРЯВШАЯ ВСЯКОЕ ПОНЯТИЕ О ФИЛОСОФИИ, всякий стыд и срам, а посему называющая философией ВСЯКИЙ, вызываемый к жизни ДИСКУРС. Заметим, к слову, что буквальный перевод термина "дискурс" с латыни – "блуждать". Однако же в его нынешних, постмодернистских смыслах, интерпретациях и истолкованиях это, безусловно, уже не блуждание, но БЛУД. Блуд-на-духе...
Так вот, та эпоха и "потеряла". И назвала. С.Кьеркегора – родоначальником, а величайшую духовную мистификацию современности, – экзистенциализм, – философией… А сколько же подобных мистификаций ума помельче да пожиже дают «первопроходимцам» средства для сносного существования нынче. И для собственно продуцентов сего товару и для бесчисленной рати «ведов», «истолкователей», «интерпретаторов», «критиков», «коментаторов»… Паразитов чистой воды.
Зачем ее пытаются сделать «какой-то»? А с одной – единственной целью: дабы сделать (объявить) НИКАКОЙ. Т.е. сознательно желают осуществить над материалистической диалектикой акт эвтаназии. Собственно, даже не эвтаназии, а акт намеренного убийства, ибо эвтаназия все же предполагает и невыносимые муки и просьбу самого умученного больного. Здесь же это пытаються проделать из-за угла со вполне жизнеспособным, совершенно здоровым образованием. Пытаются проделать это со всей земной цивилизацией. Сначала – намеренно заразить духовным СПИДом, лишив иммунитета против антикультуры, против суррогат-культуры, против «культурного» постмодерна, ослабив, а затем объявить: «неизлечимо больной».
По существу, перед нами – процесс идеологической фашизации. Предшествующий фашизации тотальной: экономической, политической, социальной.
Фашизм не может быть украинским, русским, либо французским. Как не был он в свое время итальянским, немецким, испанским, португальским.
Фашизм есть «последний довод», есть последний агрумент буржуазного мира, есть крайняя форма охранительной реакции уходящего строя. Капитализма.
Постмодерн шагает по планете…
Помните еще Марксово пророчество и предупреждение о НЕВЕЖЕСТВЕ как ДЕМОНИЧЕСКОЙ силе? И о том, ЧТО неизменно бывает его, невежества, следствием? То-то же.
Вырождение идеологии и власти в СССР шло еще и по тому направлению, что изрекали мысли шамкающие, задыхающиеся, либо просто самодовольные партрожи, а вкладывали их им в голову и в уста – несметные полчища «замов», «помов», «референтов», «советников», «спичрайтеров» и прочей гнуси, которая ваяла очередной многотомник «Ленинским курсом» для очередного генсека. Изрекал Брежнев, а истинными эксКУРСОВОДАМИ были более чем сомнительные субъекты вроде Бурлацкого, Чаковского, Фалина, Фролова, Медведева, Дзасохова, Шахназарова...
... А сегодня? Как назовут «собр. соч.» очередного «главного» «коммуниста по профессии» новые прихлебатели?
«Ленинским фарватером»?
«Ленинской бороздой»?
«Ленинскими тропами»?
... Идиоты.
И чего ж удивляться тому, что косяки «нотариально заверенных марксистов» и «коммунистов по профессии» – все эти яковлевы, замятины, загладины, медведевы, дзасоховы, фроловы, шахназаровы, афанасьевы, гайдары, волкогоновы, абалкины, заславские, аганбегяны, лацисы, ойзерманы и прочие кравчуки с бурбулисами густо пошли на нерест предательством, на идеологическое обеспечение контрреволюции, спели погребальную мессу сатанинскую по нашей стране. Причем спели ее так же искренне и с такой же непосредственностью, как всю свою прежнюю «сознательную» жизнь пели осанну научному коммунизму: кто в соответствующих отделах ЦК, кто в редакциях оч-чень солидных партийных изданий, кто с вузовских кафедр. Но: и то была с их стороны – имитация и лицемерие. И это – тоже.
Звон погребальный по гибели СССР, социализма, Советской власти и сама эта гибель, – как вы догадываетесь, – вещи несколько разные. И доверять этим патентованным, профессиональным иудам (каждый из них, если успеет, может начинать писать мемуары под общим названием: «Измена – мое ремесло») – не стоит. Эксперты подобного рода столь же компетентны в оценке теоретических положений марксизма и убеждений коммунистов, той партии, в которой они «служили», ежемесячно получали за это зарплату и прочие материальные блага того дела, которые они предали, сколь компетентен дезертир в оценке боевого духа той армии, из которой он сбежал. Пусть ихние нынешние хозяева примут в расчет это обстоятельство. «Единожды предавший...». А, впрочем, они, хозяева ихние, это давно и прекрасно знают: «Рим предателям не платит». (Спросите у Льва Ройтмана, у Тенгиза Гудавы и прочих «борцов за свободу» со «Свободы», что делают хозяева с «использованной» диссидой. Они вам с искренним возмущением ответят: «то же, что и с использованным контрацептивом»).
…Удивляться надобно другому. Почему нынче, в условиях, когда практика уже, казалось бы, по самое некуда научила, к чему приводит коммунистов и коммунистическое движение пренебрежение научной теорией, требованием непрерывного творческого ее развития, недооценка фактора необходимости наличия безупречной (деалектико-материалистической) методологии, к ней, науке со стороны нынешнего партийного официоза отношение – прежнее.
...Никакое.
К слову сказать, не стоит забывать вещи хотя и очевидные, но от этого не перестающие быть принципиальными.
Скажем, такую: «все развивается». И, можно вполне согласится с Ю.Поляковым в его выводе о том, что вскорости произойдет радикальный поворот от сложившегося (злонамеренно сформированного) восприятия и отношения к советскому проекту, к советской цивилизации. И советы дельные дает.
«Прежде всего надо перестать морочить людей, и, заламывая в телеэфире руки, оценивать жестокость и непримиримость революционного периода с точки зрения норм стабильной государственности. Никто же не оценивает Варфоломеевскую ночь или Гражданскую войну в Америке с точки зрения уголовных норм нынешнего Евросоюза! Надо признать (если брать сферу культуры), что такие разные по происхождению и взглядам литераторы, как Н.Гумилев, М.Меньшиков, А.Ганин, В.Шаламов, И. Бабель, М.Кольцов и многие другие, стали жертвами одной и той же революции, но только разных ее этапов, растянувшихся, как и во времена Великой французской, на десятилетия. Поэтому на Соловецком камне, установленном при Лубьянке, следует честно и прямо написать: «Сожранным революцией. Со скорбью. От потомков.» А может быть, на месте Железного Феликса (что, в первопрестольной иных мест мало? – Б.Н.) как раз и воздвигнуть горький монумент всем жертвам – и белым, и красным, и просто тем, кто волей случая угодил в жернова обновления. И затягивать с этим не следует, так как неумолимо приближается то время, когда решительно встанет вопрос о строительстве другого печального мемориала – жертвам перестройки и рыночных реформ.
Но для начала неплохо бы объявить хотя бы временный мораторий на обличение тоталитаризма. Нет, не потому, что он был хорош. Он был ужасен. А потому, что при оценке той эпохи берется в качестве «объективной» не точка зрения дворян, крестьян или пролетариев и даже не условно-собирательное мнение народа, а позиция тех «советских элитариев», в своем большинстве «пламенных революционеров», которые, запустив в 20-е маховик репрессий, в конце 30-х проиграли политическую схватку с «замечательным грузином» и отправились из просторных арбатских квартир в подвалы Лубьянки. Собственно, именно точка зрения выживших и воротившихся в элиту арбатских детей была сначала робко обозначена «шестидесятниками», а позже, в 90-е, стала почти государственной идеологией». (Стала религией мести и уничтожения «этой» страны и «этого» строя. – Б.Н.). (Ю.Поляков, Зачем вы, мастера культуры? – http:/www.lgz.ru/archives/html_arch/lg292005/Polosy/1_9.htm
… В советские времена тучные стада уже оперенных (остепененных) и еще только оперявшихся "марксистов по профессии" буквально выбили, вытолкли (укр.: витолочили) до грунта голого теоретическое поле марксизма. Любая свежая травинка, веточка, листочек склевывались мгновенно. Ну, примерно, как это происходит в огражденном пространстве двора сельского, где содержат курей...
Нынче там, на теоретической территории марксизма – заповедник. Нетронутая: буйная, роскошная "растительность": тучные стада непуганных и сытых ... тем, проблем, задач, вопросов, сюжетов, идей философских. Наросло за 15 лет. После "великого исхода" (после паскудства массового предательства и отречения) из научной философии люда околофилософского. После бегства образованцев философских. Аж обидно, что добро такое – немногим. Не то, чтобы избранным, а, так скажем: нормальным. Не предавшим. Себя, других, Дело свое. В сущности: все и всех.
К нынешним же, смятенно толкущимся на каменном, бесплодном, голом как колено теоретическом плато постмодернистских мифем и мифологем отарам «философствующих» баранов – чувство смешанное. Гадливости и брезгливости. Поделом. Это был – их выбор. Добровольный. И выбор этот СОВПАЛ с предательством. А вот ЗА предательством, ПОСЛЕ предательства выбора уже нет (и никогда не будет) ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ.
Есть и будет «инструкция сотрудника фонда, центра, р/с "Свобода", НТВ, «Эры»... Поди теперь, демократ долбаный, нарушь ее. Поиграйся в свободу и демократию, порассуждай о правах человека.
Почему мы до сих пор еще (во всех отношениях и измерениях) не обнищали и не одичали окончательно? В т.ч. интеллектуально, методологически, мировоззренчески, философски? Потому единственно, что мы еще до сих пор живем на марксистских батарейках. Стоим на фундаменте добротной (научно-безупречной) философии. На остатках, на реминисценциях, на воспоминаниях. На вздохах. На всхлипах... Но ... живем. Такой вот потенциал. Такая сила инерции. Такая тайна. Такая загадка.
Вот когда окончательно будут вытравлены, будут контрой вымараны из жизни нашей (вашей) эти остатки, вот тогда – реальный гаплык. Полный и окончательный. Одичание. Озверение. Догадываюсь, что озверевший человек – существенно хуже животного...
А сейчас послушаем умных и честных людей. ( Их ведь тоже не печатают нынче. Значит, необходимо цитировать друг друга).
"В России, … чтобы закрепить достигнутый "успех" и свести к минимальному уровню возможное сопротивление, политическая "элита" поставила себе на службу идеологию постмодернизма. (Разумеется, не только в России.- Б.Н.).
Что такое постмодернизм? Его основные посылки состоят в следующем:
- отказ от понятия истины. Истина – это только слово;
- все уже сказано, любой новый текст – не более, чем цитата;
- текст не отображает реальности, а создает ее, причем даже не одну, а множество параллельных, виртуальных реальностей;
- то, что мы принимаем за действительность, на самом деле всего лишь представление о ней, которое к тому же зависит от точки зрения;
- утрата авторитетных и доступных разуму стандартов добра, истины и прекрасного;
- недоверие ко всему рациональному.
...С этой точки зрения постмодернизм – весьма эффективное средство борьбы за власть над обществом. Используя его "принципы", власть стремится овладеть индустрией культуры, поставить под свой контроль СМИ, чтобы НАВЯЗАТЬ обществу тот образ мышления, который в наибольшей степени отвечает потребностям ее идеологии. ПОСТМОДЕРН – ЭТО ДЕМОБИЛИЗУЮЩАЯ ФИЛОСОФИЯ РАСТЕРЯННОСТИ. Внедрение принципов этой философии в наше общественное сознание помогает нынешней компрадорской политической "элите" удерживать власть". (Лесков Д.В. Постмодерн русской идеи () Философия хозяйства. Альманах, №5 (29), М.,2003, с.87 (.
Во времена, когда наука в загоне и опале, когда интеллект научный подвергается последовательному остракизму, когда постмодерн правит повсюду свой бал нечестивый, то есть во времена нынешние, когда во всю мощь и почти без сбоев работает индустрия тотального мифотворчества, когда процесс злонамеренного манипулирования сознанием и чувствами людей банализирован, когда мечты и надежды "маленьких русских", "маленьких украинцев", " маленьких узбеков" (далее везде) назначаются, едва ли не статус национальной идеи обрел императив: "даешь политкорректность".
Вот раньше, когда еще не был успешно осуществлен намеренный развод означающего с означаемым, референта со знаком, когда они еще совпадали (а это и есть, кто еще смутно помнит: истина), когда имела место напряженная поступь научного познания, а не бездна бесконечно пошлых в своем провинциализме интеллектуальных ужимок, лукавого фиглярства, подмигиваний, перемигиваний и кривляний порочного в своей сути, ублюдочного по происхождению и сервильного по своему функциональному предназначению интеллекта; так вот, в те времена все наши люди были задавлены тоталитаризмом, развращены полным отсутствием демократии и вдобавок до смерти запуганы коммунистами, которые хотели, которые вознамерились утвердить действительный гуманизм в форме практической всеобщности, т.е. замыслили погрузить их в кошмар социального равенства, в пучину сплошной грамотности, коварно вознамерились навязать людям режим тотальной социальной справедливости, возвратить человеческое достоинство, уважение к себе и другим, уничтожить любые (экономические, политические, идеологические и пр.) основания, которые детерминировали появление и воспроизводство превращенных и отчужденных форм жизнебытия каждого, многих и всех, ликвидировать условия, низводящие человека к средству, к товару среди товаров, к пролетарию – так вот, в те кошмарные и кромешные времена у нас начисто отсутствовали не только колбаса, керосин, спички и соль но и,-не то что сказать, даже подумать страшно: политкорректность. Тогда воров и жуликов так и называли. А, оказывается, надо: предприниматели. Проституток – бабочки. Убийц – киллеры. Буржуев – олигархи. Бандитов – моджахеды. Врагов смертельных – стратегические партнеры. Воровство в особо крупных размерах – перестройка и реформирование. Оголтелую дезинформацию, диффамации и доносы публичные – гласность. Предательство и измену -гибкость и находчивость. Право умереть от голода и холода, право быть нищим духом, душой и телом – либерализм. Торговлю краденой красотой -эстетика. Намеренную и плановую деиндустриализацию страны под заунывный скулеж вполне определенного и все более легко узнаваемого контингента о гибнущей природе – экология и движение "зеленых". Отчаянный протест угнетенных – «терроризм». Бесцеремонную и брутальную экспансию американизма – глобализация. Безнаказанный (до поры, до времени, разумеется) системный государственный терроризм по отношению к более слабым и менее защищенным суверенным странам и народам – экспорт демократии и общечеловеческих ценностей. Политиканство – политика. Ликвидный бизнес – экономика. Философство – философия... Понятно, что ряд можно продолжать практически до бесконечности. То есть, у процесса утверждения политкорректности – необозримые горизонты и большие перспективы.
… Есть религия. Одним из признаков ее (сущей в форме «монотеизма») есть церковь – администрация, клир, институциальное оформление религии.
Однако же при определенных условиях верующего приучают любить, чтить и почитать не столько Бога (или Сына его единородного), сколько… церковь. Религиозную администрацию. Клир . Ну, и разумеется – клириков.
… Есть общество. Если принять его за целое (за «организм»), то следует согласиться с тем, что государство – это «орган», возникающий на определенном этапе эволюции «организма» и призванный выполнять вполне определенные функции.
Однако при определенных условиях происходит любопытная весьма инверсия: не государство служит обществу, но общество – государству. Организм – органу. Не слабо, правда?
…Есть цель, идея, средства, отношения, условия, результаты, которые в общем виде могут определятся как «действительный гуманизм» или, что то же самое – «действительный коммунизм». И есть политическая партия: коммунистическая партия. Однажды мы как почти-что очевидность воспринимаем тезис (призыв, императив): «мы служим делу коммунистической партии». ?!! Может, все же, это партия служит утверждению в обществе дела? Дела действительного гуманизма.
Вот и выходит, что при определенных условиях «коммунист по профессии», «государственный человек» и «клирик» одно и то же суть…
Строго говоря, все вышесказанное – иллюстрация к одному и тому же скучному и банальному сюжету: к разворачиванию, к актуализации потенциала формы превращенной. К инверсии формы и содержания, к объективированию видимости и кажимости. К фетишизации ставших (наличных) форм социального бытия. К недопущению трансформации реальности в действительность, деятельности в творчество. Субъекта – в субъектность. К субъективному отказу развитию ... в развитии.
И в этой связи – о власти. О государстве. Немножко.
Итак – феномен власти. Государственной. Политической. Сиречь – в первую очередь: государства феномен. Что сие есть? Откуда пошло-возникло, каковы его исторические типы и формы, функции, органы, способы и методы осуществления (реализации) государственной власти и т.д. и т.п. Словом: в чем состоит-заключается СУЩНОСТЬ государства и государственной власти?
Собственно, ответ, и ответ достаточно исчерпывающий почти на все эти вопросы (говоря "исчерпывающий", имею в виду: научно-безупречный) существует уже, по крайней мере, целое столетие. Существует-то давно, да кто ж им сегодня интересуется? Ну, разумеется, и прежде интересовались и продолжают: с одной стороны – бывшие нотариально заверенные марксисты (политологи, социологи, экономисты, философы/; слегка: огромная орава чиновничья, кормящаяся нынче возле кормушки "государственная власть"; несметное по численности племя юристов ПРИДУМЫВАЮЩИХ, ПИШУЩИХ, ПРИНИМАЮЩИХ, а затем самозабвенно (мера самозабвенности определяется исключительно размером гонорара) отстаивающих написанное, придуманное и принятое; с особым тщанием, я бы сказал – с трепетом священным: вся буржуазная обслуга идеологическая, шушера надстроечная (которая, как показала практика последнего десятилетия, без особого напряжения, почти органически трансформировалась в СССР,- значит, была буржуазной по нутру своему, – в ШУШЕРУ ПЕРЕСТРОЕЧНУЮ).
...Интересоваться? Это же ж труд какой себе на плечи (извилины и сердце) взвалить надобно. Знать, и что там у Платона древнего о государстве сказано. И у ученика его разлюбезного – у Стагирита (Аристотеля). И у Гоббса. И у Ламетри. И у Кондильяка. И у Руссо. И у Гегеля... Словом, надобно первым делом столом с огромной столешницей обзавестись (прежде, чем в практическую политику соваться), дабы на столе на том поместились и НАСТОЛЬНЫМИ стали труды сотен авторов: от Полибия до В.И.Ленина. Да и после Владимира Ильича не все же продавали и продают дух и душу дьяволу (прежде за красные, нынче – за мутно- зеленые...). Из тех, из нотариально заверенных марксистов... Из ИМЛов и ВПШ, из идеологических отделов ЦК (ОК, ГК, РК) и ВКШ которые. Не все. Далеко не все.
И среди первых на столе том, разумеется: "Государь" Н.Макиавелли. "Левиафан" Т.Гоббса. Не говоря уж о (послушайте, как звучат, притом прямо в названии: "Происхождение семьи, частной собственности и государства". Это – Ф.Энгельс. Или: "О государстве", "Государство и революция". Это уже – В.И.Ленин. А вот работа К.Маркса "К критике гегелевской философии права"... Читали? Изучали?? Поняли???
Ах, "проходили"... Вот потому и выросли – ПРОХОДИМЦАМИ. Политическими. Партийными. Профсоюзными. Советскими. Комсомольскими. Прочими.
Сначала – "приходили во власть". Кого выдвигали. Кто сам с отменным обонянием – устремленно пер во власть на запах собственности. Кого волна обстоятельств (комсомольская либо руховская) вбрасывала в околовластные и властные орбиты. Кто канючил: "Дядя, дай порулить". Иногда давали... Итак: сначала "приходили". И становились "приходимцами". Потом (и довольно быстро) – входили во вкус и трансформировались – в ПРОХОДИМЦЕВ. Особенно открыто, нахраписто, самозабвенно устремляется во власть это племя маргинальное, этот отравленный вирусом недостоверности, видимости и имитаторства контингент раз в 4 (четыре) года, когда объявляются "всеобщие, равные и демократические". Это ж надо их всех послушать, почитать, увидеть... Получить заряд косноязычия, тщеславия непомерного, алчности, с трудом скрываемой, жлобства безудержного, провинциализма вонючего, лицемерия невиданного от этих «потенциалов». Впрочем, какой-никакой шанс стать "актуалами" (из кандидатов превратиться в депутатов) был у них лишь в 1994 (имея в виду Украину) году. В годы последующие они своей массовостью и суетливостью лишь создавали, – и нынче создают, – массовку. Мандаты делились, – и делятся, – хладнокровно в совсем других местах и совсем другими людьми. Дурачки продолжали (и продолжают) "выдвигать и излагать предвыборные программы". Дружно ходить на выборы. Закулиса рассаживала (и рассаживает) в руководящие кресла своих людей. Демократия цвела, укреплялась и прекрасно пахла... Правда запах этот вонью зовется, но прикормленная медийная мешпуха денно и нощно уверяла (и уверяет) что: «шанель №5». Обыватель – верил. И – верит. Он ведь, обыватель советский, не говоря уж о постсоветском – даже не "проходил". Он – надежный резерв проходимцев. Ибо – темный. Необразованный. Толпа. Он – моль социальная, живущая в складках строя (и буржуазного, и социалистического). Может, то, что я здесь говорю (а для меня это – очевидность) кому-то покажется обидным и несправедливым. Ладно, допускаю. Но – предлагаю тест на политическую "вшивость", т.е. тупость. Или, от противного -на отсутствие оных. Итак, я привожу навскидку список из 19-ти авторов (и работ), а вы, быстро, отвечаете: "читал", "не читал". Кто половину читал, перед теми я готов (хоть персонально, хоть публично -извиниться). Кто не читал: извините, то я про вас еще хорошо думаю, что: "обыватели", "толпа"... Вы еще хуже. Вы – поголовье. Впрочем, ситуация обратимая и поправимая: ноги в руки, деньги в бумажник и – на Петровку, на книжный рынок. Не мешкая, еще можно успеть что-то изменить к лучшему... Итак:
1. Муамар Каддафи "ЗЕЛЕНАЯ КНИГА",- М.,2000
2. Петр Кропоткин "СОВРЕМЕННАЯ НАУКА И АНАРХИЯ",- М.,1990
3. Вильгельм Райх "ПСИХОЛОГИЯ МАСС И ФАШИЗМ".- С-Пет.,1997
4. Игорь Фроянов "ПОГРУЖЕНИЕ В БЕЗДНУ",- М.,2002
5. Макс Штирнер "ЕДИНСТВЕННЫЙ И ЕГО СОБСТВЕННОСТЬ",-
М.,2001
6.Юрий Мухин "ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ДЕМОКРАТИИ В
ДЕРЬМОКРАТИЮ И ДОРОГА ОБРАТНО".- М.,1993
7. Сергей Кара-Мурза "СОВЕТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ".- М.,2001
8. Генрих Батищев "ВВЕДЕНИЕ В ДИАЛЕКТИКУ ТВОРЧЕСТВА".- С-
Пет., 1997
9. Владимир Бушин "ЧЕСТЬ И БЕСЧЕСТИЕ НАЦИИ".- М.,1999
10. Михаил Бакунин "ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ И АНАРХИЯ".- М.,1989
11.Александр Зиновьев "ГИБЕЛЬ РУССКОГО КОММУНИЗМА".-
М,2001
12. Берроуз Данэм "ГИГАНТ В ЦЕПЯХ",- М.,1984
13. Сергей Красиков "ВОЗЛЕ ВОЖДЕЙ".-М.,1997
14. Михаил Лифшиц «В МИРЕ ЭСТЕТИКИ".-М.1985
15. Андрей Ильин "ДИВЕРСИЯ".- М., 2000
16. Галина Давыдова "ДИАЛЕКТИКА И ТВОРЧЕСТВО".- М.,1976.
17. Александр Панарин «ИСКУШЕНИЕ ГЛОБАЛИЗМОМ». – М., 2000.
18. Александр Панарин «ПРАВОСЛАВНАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ В ГЛОБАЛЬНОМ МИРЕ». – М., 2003
19. Александр Панарин «СТРАТЕГИЧЕСКАЯ НЕСТАБИЛЬНОСТЬ В ХХІ ВЕКЕ», – М., 2003
Впрочем, даже если вы прочтете все вышеназванные и иные, неназванные книги, вы еще просто – интеллектуал. Если проштудируете системно все сущие источники по данной проблематике от Полибия до Новикова, вы – интеллектуал с образованием (образованный интеллектуал). А вот ежели прочитанное пропитается совестью и честью, и подвигнет вас на практическое утверждение ДЕЙСТВИТЕЛЬНОГО ГУМАНИЗМА, вы – ИНТЕЛЛИГЕНТ. Коммунист. Гуманист. Впрочем, не надо трех слов. Это – одно и то же суть. Вот тогда все и будет предельно политкорректно.
А сейчас о сути постмодерна основательно и комплексно. Устами одного из величайших социальных философов современности, – Александра Сергеевича Панарина.
«У нас никто еще не занимался анализом истоков постмодернистского сознания, хотя адепты постмодерна уже пытаются завладеть рядом ключевых позиций в некоторых областях духовного производства. Впрочем, заниматься анализом истоков того, чему присягают в безусловной верности – не дело адептов.
Думается, общим основанием нынешнего постмодернистского сдвига в культуре является всеобщая разбалансированность сознания, разрывающегося между опытом наличного и опытом желаемого и, чтобы не сойти от этого с ума, занявшегося развенчанием того и другого, утверждением позиции тотального релятивизма. Постмодернистский тезис о «пародийном модусе» современного существования явно указывает на отмеченные истоки. На первом этапе речь всегда идет не о пародии, а о старательном копировании чужой судьбы и культуры. Пародийным статусом сначала наделяется своя собственная, «покидаемая» культура и – в более общем виде – покидаемые социальные практики, которые мечтают сменить на «престижные». Это можно расценить как последнюю попытку и надежду, связанные с предыдущим, модернистским проектом. Постмодернистский этап – это уже вторая стадия, наступающая вслед за пониманием, что ни надежно приобщиться к эталонному опыту, ни вернуться к прежнему, покинутому современной раздвоенной личности не дано. И тогда пародийным статусом наделяется и фактическая и эталонная группа, и сам субъект, постоянно мечущийся между ними. Вот тогда и возникает «постмодернистская чувствительность», характеризующаяся радикальной «эпистемологической неуверенностью». В чем же состоит эта пресловутая «неуверенность»? В интересующей нас политической области ее можно оценить по контрасту с классической либеральной парадигмой, в верности которой наши реформаторы и сегодня клянутся, не сознаваясь (себе или, скорее всего, другим) в том, что давно уже подвергли ее радикальной постмодернистской ревизии. Кстати сказать, настоящими центрами постмодернистской чувствительности сегодня являются не культуры Запада, а вестернизирующиеся культуры ближней периферии, к каким принадлежит и постсоветская. Западный человек больше живет «у себя дома» – в условиях значительно большего совпадения между фактической и «референтной» принадлежностью, чем западнические адепты стран периферии. В этом смысле он более или менее счастливый провинциал, которому нет нужды сверять свое поведение по далеким эталонам. Отсюда вытекает тот парадокс, что традиционалистская цельность и нерефлективность существования сегодня больше характеризует Запад, чем Восток, а в особенности то междумирье, в котором пребываем мы с вами.
Итак, на каких постулатах покоилась либеральная классика? Надо признать, что либеральный «дискурс» натуралистичен. В основе этой модели мира лежит «естественный человек» с «естественными потребностями». Ключевое понятие политической классики – интерес включает в себя обе эти презумпции: вечного «естественного человека» и «естественные», то есть никем не внушенные, не манипулируемые, имманентные потребности. Общество столь же естественно делится на группы, основные из которых являются стоимостнообразующими, политэкономическими – представляющими землю, труд и капитал. Эти устойчивые группы в политической сфере представлены партиями. Роль этих партий – представлять указанные группы в системе государственной власти и следить за соблюдением баланса их интересов. На этих презумпциях естественности, имманентности и устойчивости строится теория представительной демократии.
В основе своей она глубоко рационалистична, так как предполагает, что:
а)люди хорошо знают, в чем состоит их настоящий интерес;
б)они умеют подчинять свои импульсы и желания долговременным интересам;
в)они не затрудняются в отыскании наиболее адекватных средств, ведущих к удовлетворению этих интересов.
Вот эти презумпции классического либерального рационализма в первую очередь и атакует философия постмодерна. Она, с одной стороны, дезавуирует натурные сущности, касающиеся естественных потребностей естественного человека, с другой – статус последнего в качестве суверенного субъекта, обладающего рациональным знанием, соединяющим здравый смысл с обретениями жизненного опыта.
Одним из исходных концептов постмодернистской философии является желание. В нем слились фрейдистское бессознательное (либидо) с эффектами старого субъективного идеализма, выносящего объективный мир за скобки. Желание – вовсе не то, что интерес. Интерес структурируется объективно, посредством сочетания устойчивых потребностей с социальными средствами их удовлетворения – надлежащим социальным статусом, реальным участием в решениях и т.п. Словом, речь идет об антропологической субстанции и ее социальных атрибутах.
Желание же относится к тому, что на данный момент может оказаться субъективно приемлемым. В терминах старой классической философии – это пограничная сфера «вторичных» качеств, где реальное и иллюзорное, наличное и кажущееся переплетены и способны меняться местами. Одновременно желание имеет психологический статус фрейдистского бессознательного – темной стихийной силы, только и ждущей случая вырваться из-под контроля сознания. Причем, если сам Фрейд «желал успеха» сознанию в борьбе с подсознанием, то постмодернисты вслед за своими предшественниками неофрейдистами стоят на стороне подсознания, желая защитить его от тирании сознания. Ясно, что здесь не может идти речи о каких-то стратегиях подчинения импульсивных желаний рационально выверенному интересу. Вот в этом пункте философия постмодернизма попадает в ловушку характерного парадокса, желая освободить либидо от рационалистической репрессии. Эта философия не освобождает личность, а отдает ее во власть господствующей системе манипулирования. Дело в том, что желание, в отличие от интереса, отличается крайней прихотливостью и, самое главное, поддается технике замещения. Желание поддается многообразным символическим удовлетворениям, чаще всего не имеющим никакого отношения к реальным интересам личности. Не случайно расхожий афоризм постмодернистской «культуры публичности» (принадлежащий американскому литературоведу С. Фишу) гласит: «бессмысленно заботиться о том, чтобы быть правым, главное – быть интересным». Приглядимся к феномену Жириновского: этот мастер политической клоунады никогда не заботился о том, чтобы быть правым, свою цель он видел в том, чтобы оставаться «интересным». С точки зрения классической представительской рациональности Жириновский давно уже должен был бы быть исключенным из большой политики – слишком систематически он занимает позиции, прямо противоположные социальным заказам оппозиционного электората, которому он морочит голову. Заявив о себе как оппозиционер компрадоркого режима, готовый ни перед чем не останавливаться ради защиты «Великой России», он последовательно и в Государственной думе и вне ее следовал прямой указке Кремля и защищал интересы олигархов. Что же в этом случае оставалось на долю его электората? Оставалось символическое удовлетворение более или менее подсознательных желаний, поддающихся замещениям в хлестком слове и эпатажном поведении политического скомороха.
Все политические технологии, используемые режимом Б. Н. Ельцина, основывались на главном постулате постмодернистского дискурса – на подмене обозначаемого обозначающим, объективных показателей, относящихся к реальной социальной действительности, знаками.
Постмодернизм в этом отношении базируется на принципе, сформулированном одним из создателей структурной лингвистики Ф. де Соссюром: «означающее немотивировано, то есть произвольно по отношению к данному означаемому, с которым у него нет в действительности никакой естественной связи»1. (Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М., 1977. С.101).
Формализованная лингвистика Соссюра борется с влиянием референта – обозначаемой в языке реальности, отягчающей знаковую систему языка «натурными привязками.» Поэтому лингвисты, следующие за Соссюром, и считают исключение референта необходимым условием развития лингвистики.
Сказанное вполне можно отнести к современной политологии. Исключение таких референтов, как объективный классовый интерес, классовый социальный заказ, классовая (групповая) политическая воля, не говоря уже о таких презираемых «метафизических псевдосущностях», как объективные законы общественного развития, стало условием необычайно быстрого развития инструментального политического знания, готовящего рецепты для политических технологий.
Здесь мы сталкиваемся еще с одним парадоксом, касающимся удивительного родства либеральной политической классики с третируемым ныне «историческим материализмом». Исторический материализм (как и его облегченная политологическая версия – научный коммунизм) опирался на те же презумпции, что и классический либерализм: об объективных интересах различных общественных групп, о том, что эти интересы находят адекватное отражение в политическом сознании, которое формирует свои социальные заказы и политические проекты, об общественной эволюции как естественноисторическом процессе, подчиняющемся строгим законам и т.п. Различие с либерализмом касалось не столько мировоззренческо-методологических презумпций, относящихся к окружающей социальной реальности, сколько классовых симпатий и антипатий.
С высоты открытий постмодернизма эти презумпции объективности и репрезентативности кажутся сегодня предельной наивностью, унаследованной от старой эпохи. На основе установок постмодерна осуществляется тотальная реконструкция практической политики и всей системы властных технологий. При этом трагикомедийность ситуации состоит в том, что новоиспеченные университетские политологи как правило и не подозревают об этом и пекут свои опусы со старанием копировальщиков, воспроизводящих давно уже забытую либеральную классику, касающуюся гражданского общества, правового государства, неотчуждаемых прав человека, формальностей политического представительства и пр. Все это сегодня может служить только усыплению общественного сознания страны, которую хотят уверить в том, что с победой над тоталитаризмом главные ее беды кончились и теперь все зависит от того, насколько точно оно скопирует представительскую политическую систему западных демократий. На самом деле речь идет не о представительстве, а о производстве политического порядка, который не столько отражает некую объективную действительность или законы прогресса, сколько выражает своекорыстную волю новых властителей и тех, кто их контролирует извне.
Натуралистическая теория отражения на самом деле мало что объясняет; более эвристичной и, главное, приспособленной для технологического отношения к политической действительности является постмодернистская теория производства, построенная на семиотических презумпциях. Для читателя, далекого от лингвистических тем, поясню: семантика – это раздел лингвистики, занимающийся значением слов (то есть в известном смысле наследующий классическую теорию отражения), семиотика – раздел, занимающийся исследованием знаковых систем. Их различие основано на различии обозначаемого и обозначающего. Так вот, постструктурализм как одно из течений постмодернизма посягает на то, чтобы утвердить независимость знаковой вселенной от реальности обозначаемого. Применительно к политике это означает, что такие референты, с которыми политическая классика сверяла и теорию, и повседневное поведение политического класса – объективные интересы, объективные законы и тенденции, волю и социальный заказ электората и т.п.– сегодня отодвигаются в сторону. Репрезентативные функции политиков, выступавших прежде с императивными мандатами, заполненными рационально мыслящими избирателями, заменяются функциями по производству второй, знаковой реальности или, выражаясь на современном жаргоне, «виртуального мира». «Постмодернистская чувствительность» сегодня не менее характерна для профессиональных политиков новейшей формации, чем для профессиональных лингвистов, литературоведов и философов постструктуралистской выучки.
Постструктуралисты утверждают, что для любого человека как существа, сформированного культурой, реальностью, с которой он имеет дело, являются не факты и феномены действительности, а тот или иной культурный текст. Нам кажется, что мы воспринимаем объективную реальность и говорим ее голосом или, с других позиций, голосом нашего внутреннего «я», аффицированного этой реальностью. На самом деле «нами говорит» тот или иной культурный текст. Мы менее аффицированы так называемой объективной действительностью, которая в постструктурализме стала чем-то меньшим, чем кантианская «вещь в себе» – тенью теней, а текстами культуры, которая формирует все наши ментальные реакции. Положение к тому же осложняется тем, что текстов, погружающих человека в свое условное пространство, сегодня великое множество и они гетерогенны – не согласуются друг с другом. Отсюда понятие «интертекстуальности» – взаимной наложенности множества текстов, которые легитимируются не по критерию своей соотнесенности с реальностью, но по критерию соотнесенности с другими, «авторитетными» текстами. Можно своей политикой разорить страну, довести до реального обнищания большинство ее населения, лишить его элементарных благ цивилизации и при этом не без успеха легитимировать эту политику со ссылкой на авторитетный текст либерализма, западного общественного мнения и т.п. Если вы обращаетесь с реальностью как с реальностью, на вас автоматически наваливается масса обязательств, которые вам предстоит выполнять – или признать свою несостоятельность. Но если вы обращаетесь с реальностью как с полисемантическим (вбирающим массу не согласованных между собой значений) текстом, то вы можете перевернуть перспективу и вместо забот о своей репрезентативности – соответствии объективным требованиям реальности – позаботиться о реконструкции этой реальности, подгонке ее под свои интересы, свое поведение, свои практики. Одно дело, если народ воспринимается в политике как реальный суверен, воля которого репрезентируется в деятельности различных политиков. Другое дело, если с ним работают как с полисемантическим текстом, в котором можно по желанию актуализировать то те, то другие смыслы, тасовать или даже вырывать страницы, озвучивать одно и замалчивать другое и т.п.
Интертекстуальность как рабочее понятие практикующего политика предполагает постановку на месте реальных социальных референтов совокупности тщательно отбираемых цитат. Так, для подготовки эффективных технологий в работе с электоратом, последний классифицируется не в соответствии с реальным многообразием его интересов, спецификой социального статуса и материального положения, а в соответствии с заранее подобранной текстовой структурой. Скажем, реально обездоленную и ограбленную часть населения вы «реидентифицируете», заменив эту реальность одиозно воспринимаемым общественностью «коммунистическим текстом». Позаботьтесь о том, чтобы эти обездоленные говорили сами или, что надежнее, настойчиво говорили о них не в терминах социально-экономической реальности, а в стереотипных терминах уже скомпрометированного, «архаичного» текста. Пусть эти обездоленные побольше говорят не о своих поруганных правах и фактических злоупотреблениях, допущенных в отношении их властью, а о марксизме-ленинизме, диктатуре пролетариата, классовой борьбе, советском образе жизни и т.п. Поставьте на место электората умело артикулированную текстуальность, реакцию на которую со стороны современной культуры и влиятельного общественного мнения вы заранее можете просчитать – и вы получаете реванш политической технологии над действительностью. Точно так же вам надлежит действовать в отношении действий власти – если это ваша власть. Поменьше старайтесь ссылаться на конкретные практические результаты ее деятельности – вас могут уличить в подтасовках. Совсем другое дело, если действия власти и саму власть вам удалось подать как приемлемый и престижный демократический текст. Власть организует принятие в жизнь демократической конституции, власть озабочена правами человека, власть вступает в партнерские отношения с Западом, власть строит рыночные отношения и т.п. Подчеркнутые лексемы означают манипулятивно значимые артикуляции «властного текста», позволяющие увлечь общественный политический дискурс в сторону от обескураживающих свидетельств опыта. Если вы уверены, что тот или иной текст получил легитимацию в культуре и обладает свойствами приемлемости, то достаточно представить действия власти как соответствующие данному тексту и как его озвучивание – и власть сама станет восприниматься как легитимная. На долю реальной действительности останется всего лишь то, что у Жака Дерриды получило название «следа». «След» – это глохнущее воспоминание, вытесняемое свежей наличностью сконструированного текста. Политика воспринимается как письмо, в котором есть «двусмысленное присутствие – отсутствие следа... исходная возможность всех тех альтернативных различий, которые прежняя «онтотео-телеологоцентристская» эпоха считала изначальными и самоподразумевающимися».
Здесь требуется ряд пояснений. Онтология и онтологическая установка есть обращение к бытию в его первичности и автономности по отношению к нашему субъективному сознанию, теоцентризм означает веру в высшие ценности (по истокам своим – религиозные), телеоцентризм отражает веру в суверенного субъекта, ставящего перед собой цели и умеющего отвечать на вопрос «для чего?» или «во имя чего?», логоцентризм – веру в то, что действительность подчиняется рационально познаваемым законам.
Постмодернизм онтологию подменяет семиологией, экраном языка, надежно и радикально отделяющим нас от сырого материала действительности, о котором никто из нас, растворенных в текстах культуры, ничего вразумительного сказать не в состоянии.
Не менее радикально он расправляется и с высшими ценностями. В многотекстовой действительности, где тексты то и дело противоречат друг другу, мы давно уже отчаялись не только выделить «истинный» текст среди огромного множества ложных, но даже отобрать желаемый нами текст, ибо сами наши желания слишком быстро меняются и мы уже не знаем, чего, собственно, мы по-настоящему желаем. Там, где нет центрального смыслового текста, не может быть и высших ценностей – есть только симультанные импульсы, спровоцированные мозаикой провоцирующих наше сознание текстов. Вместо былой цельности сознания, воодушевленного главной идеей и связанной с ней системой приоритетов, мы постоянно ощущаем некоторый неудобный «зазор», или диссонанс между текстами, мешающий нам с упоением отдаться чему бы то ни было – любовному чувству, чтению любимой книги, политической идеологии и т.д. Мы осуществляем деконструкцию, или деятельность различения, остужающую наши чувства и пристрастия. «Различение,– говорит Деррида,– это то, благодаря чему движение означивания оказывается возможным лишь тогда, когда каждый элемент, именуемый «наличным» и являющийся на сцене настоящего, соотносится с чем-то иным, нежели он сам, хранит в себе отголосок, порождаемый звучанием прошлого элемента и в то же время разрушается вибрацией собственного отношения к элементу будущего...».
«Различение» выступает одновременно и как яд, отравляющий все наши чувства и, одновременно, как противоядие от энтузиазма, который столько раз подводил нас в XX веке.
Подрыв позиций логоцентризма, предполагает совсем иное отношение к действительности, чем то, к которому нас приучала классическая культура. Применительно к политике это наглядно выражается в контрасте между установками
классического либерализма и нынешнего «либерального» постмодернизма.
Обратим внимание на то, сколько внимания уделяют современные политические технологии так называемому имиджмейкерству – конструированию «нужного образа»
политика. Классика требует, чтобы политик-депутат, член парламента, глава исполнительной власти и т.п. выполнял представительские, или репрезентативные функции, то есть озвучивал голос избирателя и представлял его интересы в системе власти. Политик здесь – более или менее пассивный реципиент или, если угодно, чуткий медиум, улавливающий импульсы снизу, со стороны электората. Современ-
ный постмодернистский политик вступает не в репрезентативное, а в технологическо-волюнтаристское отношение к окружающей среде. Отсюда – заботы о конструировании имиджа. Имидж – тонкая и двусмысленная социально-психологическая конструкция, относящаяся не к определенности объективного интереса, а к двусмысленности желания.
Желание не только отличается подвижностью и гибкостью; главное в нем то, что оно открыто манипулированию и «желает» быть манипулируемым. Психологии желания претит классическая прозрачность и рациональность, оно включает ту двусмысленность, которая связана с ситуацией встречи соблазнителя и соблазняемого, желания которого пробуждаются в ответ на провокации соблазнителя. Вот почему имиджмейкеры так заботятся о харизме политика.
С точки зрения классической рациональности харизма – одиозное понятие, ибо предполагает отказ от ситуации взвешенного рационального выбора в пользу групповых аффектаций. Классического избирателя больше заботил не чарующий имидж политика, а его представительская надежность – верность полученному наказу. Сама теория рационального выбора предлагает остуженное сознание, четко осознающее свои интересы и покупающее политический товар не под впечатлением от его упаковки или дизайна, а по квалифицированным функциональным критериям. Современные модификации теории рационального выбора делают уступку манипулятивным практикам, различая первичные нужды, которые не подвержены манипуляциям со стороны рекламы, пропаганды и проч., и вторичные, по поводу которых потребитель готов более или менее сознательно вступить в игру с профессиональными обольстителями.
Современная имиджелогия идет дальше по этому пути, стремясь смазать всякое различие между первичными (реальными) и спровоцированными потребностями, следуя в этом отношении установкам постмодернизма, требующего снять вопрос о «референте», то есть об объективной действительности.
Сама политическая система в постмодернистской парадигме интерпретируется семиотически – как текст, не имеющий одного, единственно правильного толкования. Как это контрастирует с прежним системно-функциональным подходом (Т. Парсонс), предполагающим строгую однозначность предписаний, ролей и функций! «Бюрократическая рациональность» М. Вебера также запрещала многозначность интерпретаций и предполагала механически точное претворение в жизнь «буквы закона». Особую пикантность ситуации придает тот факт, что совсем недавно адепты правового государства подвергли уничтожающей критике волюнтаризм «социалистического судопроизводства», при котором судьи руководствуются не буквой закона, а «своим социалистическим правосознанием».
И вдруг, оказывается, постсоветские строители правового государства пустились в такой произвол, по сравнению с которым комиссарское правотворчество кажется пределом немецкого педантизма. Ни в основном законе, ни в уголовном кодексе практически нет таких статей, которые поддавались бы однозначной интерпретации и не содержали намеренных пробелов, отдающих практику на откуп подкупленной «герменевтике». Скажут, при чем здесь философия постмодерна, когда речь идет о нечистых намерениях властных элит, намеренно создающих лакуны в праве для своих теневых практик? Однако здесь находит подтверждение основная презумпция постструктурализма: любой феномен эмпирического опыта проявляется в контексте культуры. И теневые практики и поблажки им со стороны судопроизводства встречались всегда, но одно дело, когда все это не имеет культурной санкции, не находит себе алиби в господствующих текстах культуры, другое – когда это алиби прямо вытекает из насаждаемой сверху «постмодернистской чувствительности».
Упразднение такого «референта» как избиратель и превращение политических практик в независимый текст, который создают профессионалы от политики, прослеживается на всех уровнях.
О какой «репрезентативной» (представительской) функции политики может идти речь, если получившие скандальную известность столичные деятели, не имеющие никаких шансов быть избранными на месте, избираются в Чукотском национальном округе или в Карачаево-Черкессии, где они до того никогда не бывали. Ясно, что в этом случае мы имеем дело не с политикой в ее представительской функции, призванной отражать опыт, чаяния и интересы избирателей, а с политикой как «текстом», творимым профессионалами в их собственных целях.
В этих условиях теряется основная смысловая и юридическая дихотомия политики, связанная с делением на политическое большинство и политическое меньшинство. Мы видим как партия власти, не имеющая никаких шансов завоевать поддержку большинства и тем самым легитимно подтвердить свои полномочия, начинает хитроумно дробиться на массу якобы самостоятельных партий и групп, многим из которых поручается роль «оппозиционеров». После того как эти «оппозиционеры» проходят в Думу, делегируемые избирателями именно в качестве оппозиционеров, они затем заявляют, что поддерживают партию власти и ее кандидата в президенты. Можно ли при этом говорить о воле избирателя и представительских функциях политики? Нет, здесь мы имеем дело с производством заранее заданного результата, который достигается за счет последовательной «деконструкции» всего однозначно интерпретируемого и насаждением многозначности, амбивалентности – «игры смыслов», в которой профессионалы неизбежно обставят «великого дилетанта» демократической классики – избирателя.
Нельзя смешивать постмодернистскую «игру» с процедурами рационального демократического выбора. Рациональный выбор всегда осуществляется в терминах двузначной логики, где действуют основополагающие законы тождества, противоречия, исключенного третьего. Постмодернистские игры разрушают рационалистический дискурс, вводя мефистофельски подмигивающее «третье», которому в нормальной логике нет места. Постструктуралистский мэтр Ж. Деррида заявляет о разрушении рационалистической матрицы культуры, в которой оппозиции и дилеммы носят однозначный характер. В культурной матрице постмодерна имеет место «бесконечная игра» противоположных терминов: сознательное/бессознательное, бытие/небытие, означаемое/означающее, правда/вымысел, прекрасное/безобразное, сущность/кажимость и т.п. Мало того, что постмодернизм постулирует неуловимое взаимопроникновение этих терминов, бесконечно «пятнающих» друг друга. Он неизменно склоняется на «левую», мефистофельскую сторону, ее «рафинированную многозначность» против «правого» ряда морали и культуры. Иными словами, отрицательным понятиям, означающим «бессознательное», «небытие», «вымысел», «безобразное», «кажимость» отдается явное предпочтение. В них, как нас пытаются уверить, больше содержательного плюрализма, рафинированной многозначности и даже терпимости, чем в фундаменталистской однозначности того, что олицетворяет истину и правоту. Иными словами, порок не только имеет перед добродетелью преимущества многомерности, но даже и преимущества плюралистической терпимости («живи и жить давай другим»). А самое главное, порок гораздо более приспособлен к стратегическим играм и игровым ситуациям нашей греховной современности, чем добродетель с ее жесткой двузначной логикой реализма, где императив символического замещения сущего должным причудливо сочетался с неприятием авангардистской эстетики, и в политике, где такой референт как народ то ставился в центр дискурса, то исчезал, подменяясь авангардистской символикой, относящейся к партии. Эти рецидивы политического натурализма в самом деле сковывали профессиональное творчество политического класса, давно уже тяготящегося ограничениями, вытекающими из необходимости считаться с «косной действительностью» как в теоретическом плане, так и в форме идеологически заявленных обязательств перед народом. Новые демократы глобализма упразднили эти старые обязательства ибо «глобальный мир», в отличие от реальностей национального бытия,– это, скорее, конструкт изощренного сознания, которому нельзя подыскать прямого «референта» из мира непреложных фактов.
Французский теоретик постмодерна Ж.-Ф. Лиотар определяет его как последовательное недоверие в отношении метарассказов.
Под «метарассказами» постмодернисты понимают вырабатываемые в каждой культуре центральные смыслообразующие тексты, легитимирующие различные общественные практики по критериям истины, добра и красоты. То, что добро должно победить зло, правда восторжествовать, а порок быть наказанным, вовсе не следует из эмпирического опыта, как убедительно показал уже Кант. Эти преимущества постулируются культурой, которой без подобного постулата суждено открыть шлюзы зла, гнездящегося в человеке. Почему же постмодернизм выступает против этих постулатов? Одно из объяснений этого прямо связано с тоталитарным опытом XX века. Вдохновительные метарассказы культуры стали источником экзальтированных политических движений – массовой эсхатологии, связанной с верой в последнюю битву добра со злом и породившей такое зло, какое прежде трудно было даже помыслить. Подведя баланс тысячелетнему манихейству культуры, верящей великим «метарассказам», постмодернисты заключают, что банальное зло, рассыпанное в грехах повседневности, ничто по сравнению со злом, как изнанкой Великого Добра, Великой Правды и Великого Освобождения.
И вот постмодернизм приступил к уничтожению «метарассказов». Любое долженствование, обращенное к нашей действительности в целом и ждущее великого финала истории – торжество коммунизма или либерализма, бесклассо-
вого общества или прав человека, совершенного равенства или полной свободы, постмодернизм считает опаснейшей претензией, которую необходимо дезавуировать.
Если выбирать между нигилизмом и восторженностью, плутоватой изворотливостью и прямолинейной честностью, беспринципностью и принципиальностью, циничной всеядностью безверия и чистой пламенной верой, то нет никакого сомнения в том, что постмодернисты отдадут предпочтение
первому перед вторым. Они подозревают добродетель в тоталитарной догматической нетерпимости, тогда как пороку приписывают циничную терпимость и всеядность – современный эквивалент старого либерального плюрализма.
В бывшем Советском Союзе постмодернисты видят воплощенный «метарассказ» – деспотический миф о конечном торжестве классово истолкованного добра. Дело, разумеется, не в конкретных истолкованиях этого Великого Добра -
их можно заменять вместе со сменой великих учений. Дело в самой установке на окончательную победу так или иначе истолкованных воплощений разумности, праведности и справедливости. До тех пор, пока подобная установка сохраняется, будут воздвигаться новые тоталитарные империи, готовые подчинять весь мир своим великим проектам.
Можно согласиться с постмодернистами как в том, что в основу строительства советской сверхдержавы действительно был заложен коммунистический «метарассказ» о счастливом финале истории, так и в том, что смерть этого мета-
рассказа оказалась главной причиной гибели сверхдержавы. Постмодернисты видят свою задачу в выполнении профилактической работы, направленной на подрыв самой способности культуры порождать метарассказы и способности индивидов проникаться ими. Постмодернисты предпочитают шизофреническую расщепленность сознания параноидальной одержимости. Вот как об этом пишут авторы книги «Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип»: «Мы живем в век парциальных объектов, кирпичей, которые были разбиты вдребезги, и их остатков. Мы уже больше не верим в
миф о существовании фрагментов, которые, подобно обломкам античных статуй, ждут последнего, кто подвернется, чтобы их заново склеить и воссоздать ту же самую цельность и целостность образа оригинала. Мы больше не верим в первичную целостность или конечную тотальность, ожидающую нас в будущем».
Отсюда – специфическая бдительность постмодернистской «иронии», мгновенно мобилизующейся в ответ на появление каких-либо признаков старого идеологического или морального воодушевления, связанного с верой в смысл истории, в высшие ценности, в значение героизма и жертвенности. Постмодернизм отказывает морали в праве быть источником легитимности. В горизонте постмодерна легитимны любые практики, если они связаны с эффективностью и технологичностью. (Помните всем известные заявления о полезности мафии, заменившей «нерасторопное государство» в экономической сфере и даже в области наведения порядка?) «В чем же может заключаться легитимность в эпоху метарассказа? Критерий оперативности технологичен, он не подходит для суждения об истинности или ложности» (Ж. – Ф. Лиотар).
Традиционный тип морально-религиозного пафоса ставится под подозрение по причине своей установки на моно-субъектностъ, воплощаемую в главенствующий идее, учении, кодексе. Словом, постмодернисты в своеобразной форме восстанавливают дохристианскую политеистическую установку в культуре, не смущающуюся тем, что боги ссорятся меду собой. Ссора богов дает шанс человеческому хитроумию – по принципу «сдержек и противовесов».
«...Единственная позитивность, приемлемая в современную эпоху – увеличение количества языков, логик, различных сил воздействия. Поли-лог: плюрализация рациональности как ответ на кризис западного разума».
Постмодернизм подстрекает к действию все то, что «оттачивает нашу чувствительность к различиям и усиливает нашу способность выносить взаимонесоразмерность».
Таким образом, постмодернистский дискурс прямо обязывает нас всюду поддерживать силы дробления единого, ибо единое и цельное считается главным препятствием для тех универсальных «меновых практик (или практик разменивания)», которым всецело отдаются современные глобальные кочевники – граждане мира.
Однако пока еще теоретики постмодерна так и не высказались по поводу тех парадоксов и эффектов бумеранга, которыми оказалась чревата их деконструктивистская программа.
Когда весь политический и культурный авангард был всецело сосредоточен на том, чтобы свалить «тоталитарного «монстра» в лице СССР – стратегия дробления «единого» казалась оправданной и теоретически и практически. Самое главное – в ней видели развитие эмансипаторских импульсов модерна, связанных с беспрепятственной самореализацией субъекта, неподответственного кому бы то ни было.
Начались повальные «деконструкции», «децентрализации» и «дезорганизации» единого имперского пространства. Новая федеральная власть сама выступала инициатором бесчисленных фрагментаций, децентрализаций и деконструкций, ибо наверху встретились и стали сотрудничать две силы: демократических энтузиастов, часто не ведающих, что творят, и циников приватизации, показавших замечательное умение конвертировать новые свободы во всевозможные неподконтрольные дивиденды.
И вот, когда сначала постсоветское пространство, а затем и пространство Российской Федерации стало дробиться на бесчисленные автономии, обнаружилось, что этот радикальный постмодерн обернулся контр-модерном. Единое большое пространство – ареал Просвещения – сменилось множеством глухих и замкнутых этнократических пространств, где ставятся эксперименты по реставрации архаики племенного вождизма, религиозной нетерпимости, ксенофобии, тотального попрания прав личности. Как пишет один зоркий иностранный наблюдатель, «на политической карте России появилось несколько десятков корпоративно-олигархических режимов, которые превратили в фарс конституционные права граждан, свободные выборы, свободу печати и независимость суда. Варианты этих режимов составляют широкий спектр, в котором слабо чувствуется присутствие демократии, а, наоборот, преобладают режимы открыто феодальные, режимы, которые можно назвать мафиозно-криминальными, режимы с доминированием одной религиозной конфессии, полицейские режимы». Къеза Дж. Федеральное самоубийство «Москва», 1999, № 10 С 127-128
Зададимся вопросом, почему это произошло. Почему на место старого монолитного тоталитаризма пришла не демократия, а множество рассогласованных и разнузданных тоталитарных практик? Почему на место концентрированного государственного насилия, сосредоточенного в руках всесильного центра, встало насилие криминализированной повседневности, спущенное вниз, в недра общества? У правящих «либералов» ответ на это, кажется готов. Он поразительно напоминает старые ответы большевизма, объясняющего свои провалы давлением «капиталистических пережитков». Теперь место «пережитков капитализма» заняли «пережитки социализма», и нам заявляют прямо: настоящий рынок и
настоящая демократия восторжествуют тогда, когда «это» поколение уйдет со сцены – вопрос в том, как ему быстрее помочь в этом. Наши «глобалисты», более не чувствующие себя окончательно связанными с российской землей и традицией, могут себе позволить такие рассуждения. Эти полководцы демократии смотрят на территорию собственной страны с глобальной высоты: они готовы перемещать народы, очищая дефицитные территории для лучшей расы, которая отчасти должна прийти из будущего, отчасти – с западной стороны, приготовившейся для геополитического броска на Восток». (Панарин А.С. Искушение глобализмом. – М., 2000, стр. 184-203).
И еще штрих к портрету того же явления, но уже некогнитивными средствами доказательства.
"Ни к чему не относиться серьезно. Не искать истины и совершенства. Не стремиться к недостижимому. Все возможное уже состоялось в истории и культуре человечества. Повторять. Варьировать. Быть искушенным.
Романтическая искренность интонации смешна. Откровение отталкивает и пугает, займемся низанием бисера, плетением завитушек из фраз. Будем сами себя раскручивать.
Поэзия – не духовный подвиг, а "бизнес". Поэт (художник) – не пророк и мученик, а человек, который "сделал себя сам".
Постмодерн низводит творчество до постоянного перепева и стеба над культурными достижениями предшествующих эпох.
Эпоха постмодерна – это когда все переворачивается. Когда в КВН пародируют пародистов. Когда в шоу более трех недель видишь одни и те же слоняющиеся, обалдевшие от оплаченного безделья физиономии двадцатилетних парней и девушек, каждый из которых жаждет выиграть 12 кг золота. Как и кого надо обьегорить, чтобы выхватить этот клад, не совсем понятно, но это и не суть важно, потому как чужое дело -не наше дело.
Суета сует.
Это эпоха постмодерна. Все уже было, нет ничего нового, остается только цитировать определенный набор авторов, ну, может, чуть-чуть искажая первоисточник.
...Давая характеристику постмодерну, назовем ряд его признаков: фрагментарность, поверхностность, отсутствие психологических и символических глубин, положительная ирония, утверждающая плюралистическую вселенную, смешение жанров, высокого и низкого (возвышенного и низменного), театральность, работа на публику, обязательный учет аудитории.
Любой порядок, общность, сознательное творческое усилие отвергается человеком постмодерна как насилие, репрессия, от которых он стремится освободится". (Лисинкер А. Страна развитого постмодернизма.-Г-та "Известия" от 28.04.04, К., 2004).
Это была лапидарная характеристика ЧТО?
Теперь, столь же сжато: ДЛЯ КАКИХ ЦЕЛЕЙ?
"Принципы либерального языка и стадии глобализации:
- МОНДИАЛИЗМ, планетарная унификация государств, народов, культур, в социальном, экономическом, политическом смысле. Создание мирового государства и мирового правительства.
-
- АТЛАНТИЗМ, стратегическая доминация Запада, распространение (экспансия) западной социально-политической матрицы (либеральная демократия) на весь мир, превращение вооруженных сил США в мирового жандарма.
-
- ФИНАНСОВАЯ ЭКОНОМИКА ("новая экономика", "неоэкономика", "турбокапитализм", "экономика постиндустриального общества") как последняя и наивысшая стадия развития рынка. Электронно-биржевые спекуляции здесь важнее реального производства.
-
- РЕАЛЬНАЯ ДОМИНАЦИЯ КАПИТАЛА – капитал полностью поглощает труд и превращает его в пассивный объект.
-
- КОНЦЕПЦИЯ "БОГАТОГО СЕВЕРА" – неравномерное распределение центров финансового, политического, экономического и стратегического контроля в пользу развитых стран – США и Западной Европы, вынесение индустриального производства, центров добычи и переработки ресурсов в третий мир.
-
- КОНЦЕПЦИЯ "ЗОЛОТОГО МИЛЛИАРДА". В сложной ситуации нового мира после "конца истории" (Ф.Фукуяма) выжить сможет не все человечество, но только его технологически высокоразвитая часть. А также региональная экономическая и политическая элита, сумевшая интегрироваться в мондиалистский истеблишмент.
-
- ТОТАЛЬНАЯ АТОМИЗАЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. Всеобщее смешение отменяет существующие расы и нации, разрушает религии, любые коллективные ансамбли и сообщества. Все люди становятся неопределенной расы, без корней, культуры и т.д. Культуры и национальности можно будет менять как атрибуты одежды. Индивидуализм, нарциссизм становятся главными ориентирами.
-
- УНИСЕКС. Полное уравнивание полов между собой, легитимация перверсий и трансгендерных операций, признание гомосексуальных браков.
- ГЕННАЯ ИНЖЕНЕРИЯ. Создание квазичеловеческих существ и биомутантов.
-ТОТАЛЬНАЯ ИНФОРМАТИЗАЦИЯ И ВИРТУАЛИЗАЦИЯ ЖИЗНИ. Перевод деятельности в сетевую виртуальную сферу коммуникаций.
"НОВОЕ КОЧЕВНИЧЕСТВО". Полный отрыв от почвы. Отсутствие границ, виз, таможенного контроля.
- ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ НОМЕР (ИНН) и его более развитые аналоги, кредитная карта, паспорт, телефон и т.п. – заменяет личность, становится "протезом" "я".
- ПАЦИФИЗМ. Вместо национальных армий и возможных войн – мировая полиция, которая борется против всех, недовольных либеральной парадигмой". (Дугин А.Г. Философия политики () Философия хозяйства. Альманах.- №5 (29), М.,2003, с.215 – 216 (.
Ну, и, наконец, немножко о том контингенте, чьими извилинами, чувствами и руками предполагается все это постмодернистское ... скажем так, «добро», объективировать, опредмечивать, практически реализовывать.
"...Первой начала раздваиваться "интеллигенция", которая, используя средства массовой информации, заразила весь народ. В конце 80-х гг. – начале 90-х "шизовали" все: министры и дворники, академики и артисты, домохозяйки и шахтеры. Все как с цепи сорвались. Никому ничего было не жаль: ни империи, ни СССР, ни Украины, ни Кавказа. Мы – рязанские. А из Франции доносились слова Ж. Делеза: "Разрушай, разрушай. Шизоанализ идет путем разрушения, его задача – полное очищение бессознательного, абсолютное выскабливание".
Ну, мы и выскабливали, очищали. Сначала бессознательное, затем сознательное. В результате мы оказались без памяти, без традиций, без государства. Франция все-таки была структурирована социальным неравенством. В ней шизоанализ был локализован в университетах. А у нас не было противоядия. МЫ ВСЕ ЗАРАЗИЛИСЬ ИДЕОЛОГИЕЙ СОЦИАЛЬНЫХ ОТЩЕПЕНЦЕВ. А поскольку носителем эстетики постмодернизма является извращенец, постольку извращения нужно еще более извратить, чтобы дистанцироваться от постмодернизма, структурируя социальную однородность". (Гиренок Ф.И. Переживет ли Россия Постмодерн? () Философия хозяйства. Альманах.- №6 (30), М.,2003, с. 80-81 (.
"Деление мира на крикливое меньшинство и молчаливое большинство широко известно. Узурпация слова есть предпосылка для всех остальных узурпаций. Только услышанная несправедливость имеет шанс быть принятой во внимание и исправленной. Если же узурпаторам и обидчикам дано говорить не только за себя, но и за тех, чьи права они попирают, мир переполняется НЕВЫСКАЗАННЫМИ обидами, а зло все увереннее шествует, увлекая всех на путь гибели.
Может быть, никогда еще этот разрыв между монопольно говорящими и теми, чей удел – молчание, не был так велик, как сегодня. Проблемы обреченных на молчание не получают своего имени, не обсуждаются, не входят в научный, идеологический и политический арсенал современности. Отсюда – вся фальш современности и ее двойные стандарты. Она то и дело кричит и витийствует не по делу или по ничтожному поводу – и цинично помалкивает, когда речь идет о самом трудном и самом страшном, но прямо затрагивающем узкий слой избранных. Современность может кричать по пустяковым поводам и возбуждать благородное негодование защитников демократии и прав человека – если речь идет об американском журналисте, не получившем визы, или об олигархе, вынуждаемом заполнить декларацию о доходах. Но она невозмутимо молчит, наблюдая ПРЯМОЙ ГЕНОЦИД, голодную смерть детей, замерзание и недоедание миллионов – если они не принадлежат к кругу избранных и не удостоились надлежащего либерально-демократического имени". (Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире.- М.,2003, с.268-269 (.
О том же, – то ли прозрел, то ли совесть замучила, то ли все вместе, – один из активных духовных «перестойщиков» начала 90-х гг., главный редактор «Литературки», писатель Ю.Поляков.
«Сегодня власть наконец-то задумалась о "совестизации" общества и не случайно президент Путин в последнем Послании заговорил о нравственности. В деморализованной, приученной (ПРИУЧЕННОЙ.- Б.Н.) к торжеству кривды стране УДОБНО делить собственность и недра, раздавать суверенитеты, устраивать ЗАВЕДОМЫЕ выборы, но очень трудно повышать рождаемость, запускать механизмы модернизации, собирать налоги, повышать обороноспособность и восстанавливать нормы преданной госслужбы. Общественная нравственность невещественна, ее нельзя пересчитать и спрятать в бумажник, но ее крушение приводит к ТЯЖЕЛЕЙШИМ материальным последствиям для БОЛЬШИНСТВА. У власти, озабоченной «совестизацией», сегодня остается ПОСЛЕДНЕЕ прибежище – ТРАДИЦИОННАЯ РОССИЙСКАЯ (и советская, социалистическая, разумеется.- Б.Н.) КУЛЬТУРА.
Я уже предвижу, как либеральный пессимист, махнув газетой "Известия", усмехнется: «Вы что же, хотите, чтобы государство покупало у мастеров культуры исторический оптимизм и моральную чистоту? Оптом или в розницу?». А почему бы и нет?! Ведь покупало же оно столько лет ИСТОРИЧЕСКУЮ БЕЗЫСХОДНОСТЬ И АМОРАЛИЗМ?
...Но все перемены, о которых я говорю, НЕВОЗМОЖНЫ, если российское телевидение ОСТАНЕТСЯ рассадником нравственного "пофигизма" и социального раздрая. Нет, я не о сокращении развлекательных передач, упаси Бог! Развлекайтесь. Я о том, что электронные СМИ, хотим мы этого или не хотим,- ИНФОРМАЦИОННЫЙ КАРКАС ДЕРЖАВЫ. Они должны обьединять все слои, группы и классы, а на самом деле РАЗЬЕДИНЯЮТ, выпячивая интересы одних и ЗАМАЛЧИВАЯ ИЛИ ВЫСМЕИВАЯ интересы других. За редким исключением, ВСЕ ведущие теле- и радиопередач, посвященных культуре,- земляки, почти родственники, и происходят они из соседних
деревень Нижнее Эксперименталово и Малая Либераловка. Понятно, что в
эфир они тащат лишь то, что ИМ БЛИЗКО. И если они не любят, скажем,
актрису Доронину, певицу Смольянинову или писателя Белова, вы НИКОГДА
не увидите этих людей на экране. "Землякам" плевать, что у названных мастеров миллионы почитателей, «земляки» варганят СВОЮ СОБСТВЕННУЮ виртуальную версию современной российской культуры. Так, если смотреть телевизор, создается впечатление, будто «ЕРОФЕИЗАЦИЯ» охватила всю отечественную литературу, хотя НА САМОМ ДЕЛЕ это всего лишь УЗЕНЬКИЙ, МАЛОПОЧТЕННЫЙ И МАЛОЧИТАЕМЫЙ сектор российской словесности.
Кстати, эта «автономность» электронных СМИ от общественных предпочтений и реалий, а часто и от здравого смысла осталась с той поры, когда «Останкино», словно огромный шприц, (наркотическая игла. – Б.Н.) «обезболивало ложью» тело страны, которою ЛОМАЛИ И РЕЗАЛИ ПО-ЖИВОМУ. Времена, повторяю, изменились, а телевидение и телевизионщики нет или почти нет. Они все еще «делают» новости и не понимают, почему окружающую жизнь, в то числе и духовную, нельзя обкорнать и перемотивировать КАК ХОЧЕТСЯ. На ТВ должны прийти новые люди, ОБЬЕКТИВНЫЕ, СОЦИАЛЬНО-ОТВЕТСТВЕННЫЕ, такие, У КОТОРЫХ СВЕТЛЕЮТ ЛИЦА НЕ ТОЛЬКО ТОГДА, КОГДА ОНИ РАССКАЗЫВАЮТ О ЧЕМ-ТО ХОРОШЕМ, СЛУЧИВШЕМСЯ В АМЕРИКЕ… Уверяю, если это произойдет, если эфир станет оздоровляющим, рождаемость в нашей стране без всяких усилий со стороны Минздрава подскочит…
Да, мы народ, которому необходим позитивный проект, непременно охватывающий ВСЕ общество и учитывающий чаяния ВСЕХ его слоев, а не только бизнес – инфантов, «играющих» в футбольные клубы, пасхальные яйца и партстроительство. БЛАГА, ДОБЫТЫЕ ЗА СЧЕТ ОБЕЗДОЛИВАНИЯ ДРУГИХ, В НАШЕЙ, ТАК И НЕ РАЗРУШЕННОЙ ДО КОНЦА СИСТЕМЕ ЦЕННОСТЕЙ, НЕ ВЫЗЫВАЮТ УВАЖЕНИЯ (очень мягко говоря. – Б.Н.), а только углубляют социально опасную пропасть. Отсутствие футурологического проекта, сплачивающего общество, – главная и очень болезненная проблема современной России.
Таким проектом, на мой взгляд, (разумеется, дело не в «на мой взгляд», а в объективных, а посему – необходимых, неизбежных и неумолимых причинах, обусловливающих НЕОДОЛИМОСТЬ революционного развития никакими, самыми изощренны, изобретательными и подготовленными миром уходящим практиками контрреволюции. – Б.Н.) может стать идея созидательного реванша. Замечено, что после серьезных геополитических поражений (взять, к примеру, Германию и Японию) жажда исторической реабилитации, направленная в разумное русло, дает энергию для замечательного цивилизационного прорыва. (Здесь автор, безусловно незаурядный публицист и литератор, не в состоянии,- диалектического образования маловато,- преодолеть чисто рассудочный, а посему – резонерский уровень осмысления проблемы. Более того, он даже не подозревает (если искренен), что критика, не выводящая за сущностные пределы критикуемого, есть апология последнего.- Б.Н.). Конечно, если не повторять народу каждый день, что он неудачник и самое большее, на что способен- ПОДАВАТЬ АМЕРИКЕ ЕЕ ИМПЕРСКИЕ ТАПОЧКИ.
Так вот, именно творческая интеллигенция благодаря интуитивно-опережающей специфике культуры МОЖЕТ И ОБЯЗАНА начать формировать идеологию и эмоциональную атмосферу этого созидательного реванша. А политики потом присоединятся, да еще и все заслуги себе припишут... Я все-таки надеюсь, что у нынешних "насельников Кремля" есть естественное историческое честолюбие, желание остаться в людской памяти СПАСИТЕЛЯМИ, а не ЛИКВИДАТОРАМИ Отечества.
Интеллигенция же должна начать с искупления собственных грехов пред страной. (Здесь Ю.Поляков не прав категорически: именно сущность "интеллигентности", и, соответственно, интеллигентов, в отличие от «интеллектуалов» в том и состоит, что она КАТЕГОРИЧЕСКИ, по определению НЕСОВМЕСТИМА с подобного рода греховностью, с самой возможностью совершать такие "грехи". Он имеет в виду «люмпен-интеллигентность» и, соответственно – люмпен-интеллигентов.- Б.Н.).
...Иначе возникает жесткий и справедливый вопрос: "ЗАЧЕМ ВЫ, мастера культуры?". Ю.Поляков. Зачем вы, мастера культуры?. – http:/www.lgz.ru) archives/html_arch/lg292005/Polosy/1_9.htm
И еще.
"Контроль над прессой – это контроль над обществом, поскольку подавляющей бездумной части любого общества (толпе) МОЖНО ВНУШИТЬ ЧТО УГОДНО: можно победу выдать за поражение, агрессора за жертву, войну за нефть – за войну ради свободы. Контролировать саму прессу достаточно просто – деньгами. За деньги "свободный журналист" будет вещать то, что прикажут с самым "честным" и "независимым" видом. Более того, если он деньги получает в иностранной валюте или хранит их в другой стране, ему и приказывать не надо – он автоматически будет вести пропагандистскую войну против "своей" страны в пользу того государства, от которого зависит сохранность его денег... Тот же Доренко защитит США ...- ведь у него там поместье, деньги, там его будущая родина. А в России все эти познеры, киселевы, сванидзе находятся в командировке – выполняют боевое задание. Причем для США они все вместе стоят дешевле одного стратегического бомбардировщика, а разрушают и обессиливают Россию эффективнее всех ВВС США – и абсолютно искренне". (Мухин Ю.И. Крестовый поход на Восток.- М., 2004, с. 312 (.
Именно в такие времена и в таких местах происходит отмеченная выше встреча «никого» с «ничем». Никтожества с ничтожестом. Именно тогда и оттуда, обнявшись, они бредут в «никуда». В НИКУДА. В полном согласии с правилами и императивами постмодерна…
И вот, когда слово (а посему: и мысль, и чувство, и дело) украдено, когда на всех идеологических вышках, когда на всех «ветвях» власти, включая и СМДИ "свои люди" рассажены, когда предыдущий неудачный опыт учтен, когда новые сценарии написаны, транши выделены и поделены, дата подгадана (скажем, выборы президентские либо парламентские), вот тогда все это надо сконцентрировать (во времени и пространстве) в одном хронотопе, в одном фокусе (скажем, на каком-нибудь майдане и паре прилегающих улиц) и – можно хоть ежеквартально "революции" осуществлять. Правда, будут подвезены и сойдутся (если умело приглашать) не только "посвященные" и оплаченные. Придут и иные. Они были во все времена и народы. И нынче есть. И завтра будут. О них изумительно – Федор Михайлович Достоевский: "В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки. Я не про тех, так называемых "передовых" говорю, которые всегда спешат прежде всех (главная забота) и хотя очень часто с глупейшею, но все же с определенною более или менее целью. Нет, я говорю лишь про сволочь.
/"СВОЛОЧЬ – все, что сволочено или сволоклось в одно место: бурьян, трава и коренья, сор, сволоченный бороною с пашни; дрянной люд, шатуны, воришки, негодяи, где-либо сошедшиеся". (В.И.Даль, Толковый словарь живого великорусского языка.- М. ,1982, т. ІУ, стр. 155).
Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже и не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, почти всегда подпадает под команду той малой кучки "передовых", которые действуют с ОПРЕДЕЛЕННОЙ целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что, впрочем, тоже случается... В чем состояло наше смутное время и от чего к чему был у нас переход – я не знаю, да и никто, я думаю, не знает – разве вот некоторые посторонние гости. А между тем дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать все священное, тогда как прежде и рта не смели открыть, а первейшие люди, до тех пор благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать". (Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 10-ти тт. М.,1957, Т.7, с. 481 (.
..."Что-то ваша латынь, господа, от меня ускользает...", говаривал незабвенный д’Артаньян всякий раз, когда "передовые" пытались повесить ему на уши очередную порцию макаронных изделий. И "передовые" оставались ни с чем. Или – с дыркой от его шпаги. Таков печальный конечный удел «людишек» во все времена. Включая и «передовых».
(Архив 2007)