На какое-то время показалось, что я участвую в мистическом триллере.
Иду по кладбищу, и меня кто-то окликает. Оборачиваюсь – никого. Шагаю дальше. И снова оклик. Оборачиваюсь – и вижу, как надгробия превращаются в прозрачные силуэты некогда живых людей. Меня начинает трясти озноб. Призраки обращаются ко мне.
– Вас зовут.
– Меня? Кто?
– Тот, кто нами командует. Он просит пройти вас на главную аллею.
Силуэты обступают и ведут меня к гранитному монументу.
На вертикально стоящей стеле искусной рукой мастера выбит портрет человека в полный рост. Он в интерьере своего кабинета с характерными деталями обстановки. Мелькнула мысль: талантливая рука поработала над этим надгробием.
Я сразу узнал его. Он запечатлен в том возрасте и в том же кабинете, каким я его увидел семнадцать лет назад. С характерной деталью на столе – перевернутым рогом изобилия, из которого высыпаются золотые монеты.
Портрет выкристаллизовывается из надгробия и приобретает такой же полупрозрачный облик, как и остальные.
– Я Илья Ильич. Помните?
– Да, помню. – Мой голос дребезжит. – Такое не забывается. То был судьбоносный день для страны и для каждого из нас.
У силуэта из камня в глазах сверкнули искорки, похожие на маленькие молнии.
– В 93-ем история предоставила нам шанс, и мы им умело воспользовались. Сделали все, чтобы расчистить дорогу для новой власти. Я контролировал стройиндустрию Москвы. Мои люди вывезли на улицы столицы бетонные блоки для баррикад, демонтировали памятник Дзержинскому и многое другое.
– А что случилось с вами потом?
– Потом начался дележ новой власти. Это самое сложное после всех революций. Вы, журналисты, пустили в обиход точное словечко – разборки. Они и начались. У теневой экономики на руках были огромные суммы наличных денег. Это самый эффективный и взрывоопасный двигатель. Но у нас не хватало политической дальнозоркости. С такими как я, надо было или делить власть или избавляться от нас. Одним дали возможность «бежать» за границу. Других – перестреляли.
– В тот момент в вашем кабинете я почувствовал себя нежелательным свидетелем.
– Да, мой начальник режима после вашего ухода предложил от вас избавиться.
У меня защемило сердце, как и тогда, семнадцать лет назад. От многих избавлялись, убрали бы и меня.
– Но я был против. Мой принцип – за все надо платить. Я чувствовал себя перед вами в неоплатном долгу за дочь.
– Ты что, увидел знакомого? – Это голос моего приятеля.
С ним мы приехали хоронить его родственника. Пока оформляются в конторе бумаги, все вышли из автобуса и разбрелись.
Исчезло видение. Растворились призраки. И стела с портретом стоит на своем месте.
– Да, этот человек был мне знаком. При встрече с его надгробием подо мной как будто качнулась земля. Я не предполагал, что он так рано умер.
– Хорош был у тебя знакомый! Этот ряд надгробий называют «Аллеей воров в законе». Посмотри, сколько нагромождено полированного гранита и мрамора. Эти люди после смерти получили то, чего им так не хватало при жизни. Они вынуждены были жить скрытно, иногда в подполье. Обрати внимание на годы смерти, промежуток от 1993 до двухтысячного. Это герои, так называемой криминальной революции. Все революции с криминальным оттенком. А последняя – без всяких оттенков.
Голос приятеля плавно растворяется и затухает. А я снова оказываюсь в атмосфере мистического триллера и продолжаю диалог с портретом в камне.
– Мой друг, – портрет призадумался, но имени не назвал, – предложил мне бежать за границу. У него в Лондоне уже был налажен бизнес. Но я понадеялся на тех, кто мне в России был так обязан. Подвели. Предали.
Помните моего референта? Уверен, это он отравил меня. Сейчас занимает высокий пост и прибрал мою фирму.
–Почему ты остановился? – зовет меня приятель. – Нас ждут. Что тебя так взволновало?
– Сделал для себя открытие.
– Какое?
– Нигде так не обнажается несправедливость жизни, как на кладбище. Говорят, все равны перед Богом. Где тут равенство? Покажи? Мы хороним сегодня нашего друга в землю только потому, что на этом небольшом клочке земли покоятся его предки. Недавно мой знакомый, весьма заслуженный человек, хоронил жену. А ему говорят – «давай миллион, найдем место накопаем землицы». Кое-как друзья помогли собрать двести тысяч и ему дали место на другом кладбище. В какие же суммы обошлись захоронения на этой аллее? Получается, что справедливости нет даже в загробном мире.
– Для такого открытия тебе не надо было столько учиться и жить до шестидесяти лет. Со времен фараонов мало что изменилось в ритуале погребений. Разница только в материальном достатке уходящих в иной мир.
– Ты врач, Юрий, хирург. Материалист. А я гуманитарий. Лично мне свойственно идеализировать мир. Я хочу верить в справедливость.
Объехав Европу, я посетил несколько Пантеонов. Прикасался ладонью к надгробиям многих выдающихся людей. И нигде не испытывал такого душевного дискомфорта, как на наших кладбищах. Может быть, за исключением Новодевичьего. Там имена, отражающие славу страны. А что мы видим здесь? Аллея нуворишей, криминальных авторитетов.
Мы ускорили шаг.
– И все же. Что тебя так взволновало?
– Не сейчас. Как-нибудь – расскажу.
Спустя время, приятель приехал ко мне на дачу.
– Ты обещал рассказать о каком-то триллере.
– Как же. Помню. Приготовься слушать. Если что покажется неправдоподобным, считай все моей выдумкой, сном, фантазией.
Приятель стал разводить костер. Разложил шампуры. Я настроился на волну далеких событий.
– Вспомни октябрь 1993 года.
– Как же, как же. ГКЧП… Танки на улицах… Баррикады… Белый Дом…
– Я вижу, у тебя те дни смешались в одну кучу. А для меня октябрь 1993- го остался в памяти конкретными картинами и незатухающей болью. И чем дальше по времени, тем сложнее про все забыть.
Так и быть. Слушай.
– В тот день, точнее в тот вечер, я отправился на работу на телецентр. У меня была ночная монтажная смена. Днем, как правило, я спал, семья была на даче. Вышел на остановку. Троллейбусы, автобусы не ходят. Я пошел пешком в сторону телецентра. Это занимает от моего дома до работы минут 35–40 .
По дороге рассчитываю проголосовать, но и машин тоже нет. Наконец на полпути остановилась «шкода». И какое везение. За рулем сотрудница из моей редакции. Она узнала меня и притормозила. Я сел на заднее сидение. Спрашиваю:
– Вероника, почему не ходит транспорт?
– Ты что, ничего не знаешь?
– А что надо знать? Я днем спал. У меня ночная смена монтажа.
– В Москве беспорядки. Возле Мэрии и Белого дома стрельба.
– Ах, вот оно что. Во сне мне показалось, что я слышал стрельбу. Значит, стреляли не во сне. Это очень плохо. В Москве, куда ни выстрелишь, в кого-то попадешь.
Рядом с Вероникой сидела девушка с длинными белыми волосами. Когда она поворачивалась к Веронике, я видел ее красивый профиль. На меня она ни разу не оглянулась.
– У меня проблема, – жалуется Вероника, – довести дочь моей подруги до офиса отца и сдать на руки. Его адрес – в новых домах на Королева. А вся Москва сегодня перекрыта. Я кое-как переулками-закоулками добралась до Шереметьевской.
– Дальше я помогу. Никто лучше меня не знает «проселочных» дорог вокруг Останкино. Я еще помню, как на месте телебашни было тепличное хозяйство.
Наконец добрались до улицы Королева. Мы увидели большое движение людей, что не характерно для этого района. Машин не пропускают. Советую Веронике отъехать назад и обогнуть телебашню слева. Поехали. Но возле телецентра выезд на Хованскую улицу снова оказался перекрытым. Мы оставили девушку в машине, а сами пошли уговаривать постового разрешить проезд дальше. Приготовили удостоверения «Гостелерадио». Но милиционер сказал, что может пропустить нас дальше только пешком.
Мы повернули к машине.
– Кто эта девушка?
– Я уже говорила. Дочь моей подруги. Отец – влиятельный человек в Москве. Девочка учится за границей. Когда приезжает в Россию, отец приставляет к ней охрану. Девица своенравная. Сегодня она сбежала от секьюрити, чтобы повидаться со своим молодым человеком. Родителям он не нравится.
Народ все прибывал к телецентру.
– Вы ждите меня на этом месте, а я припаркую машину. Доверяю девочку тебе.
Я спросил блондинку, – Как зовут?
– Лика. – Ответила она без каких-либо эмоций. Вопрос – ответ. Как мяч от стенки.
В то время слова «модель», «звезда» – только входили в речевой обиход. Но они лучше всего определили бы облик этого юного создания. Одета во все импортное и модное. Мини юбка подчеркивала длину и форму ног. Тонкая талия, аромат духов. Но самым поразительным в этой очаровательной девушке было, пожалуй, лицо. Словно камея, выточенная искусной рукой мастера. Кожа как будто подсвечивалась изнутри. И в то же время оно излучало надменность. Девочкам с такой внешностью обычно гадалки предсказывают удачное замужество.
– В каком классе?
– Я учусь в Лондоне. В колледже.
И снова вопрос – ответ, как игра в пинг-понг.
Подумалось. Вот откуда взгляд свысока. Чьи дети тогда учились за границей? Дипломатов. Политиков. Скрытых олигархов.
Ни о чем больше не спрашиваю. Пытаюсь сосредоточиться на предстоящем монтаже. Если сравнивать мою работу с шахтерским трудом, то мне предстояло за одну ночь нарубить пять норм угля.
Да, забыл о главном. Возле телецентра гудела и хаотично перемещалась огромная толпа. Кое-где мелькали красные флаги. Отдельные группы митинговали. Выкрикивались лозунги. К сборищам митингующих людей мы, телевизионщики, давно привыкли. Разница лишь в количестве. В тот вечер возле телецентра собралось очень много народа.
Оглядываюсь по сторонам. Замечаю на крыше главного корпуса людей с оружием. Во мне что-то дрогнуло. Опыт работы в горячих точках и на учениях не прошел даром. Предчувствие опасности во мне обостренное. Интуиция подсказывает – люди с оружием над толпой – не к добру.
И тут что-то произошло перед входом в телецентр. Толпа всей массой качнулась. Почему-то вокруг нас все бросились бежать. Что-то кричали. Слов не разобрать. И этим потоком унесло Лику. Первое – мой испуг. Девчонка, почти иностранка. Не сможет выбраться. Затопчут. Я бросился за ней. Это был инстинктивный порыв взрослого человека, спасающего тонущего ребенка. Я бросился поперек селевого потока несущихся серых тел, где стоило чуть оступиться и тебя затопчет безучастный бегущий люд. Дважды получил чувствительные тумаки в бок и спину. Наконец догнал Лику и крепко схватил за руку.
– Ты что! От меня ни на шаг! У толпы жуткая особенность – она безучастна к отдельно взятой личности!
В глазах Лики смятение, испуг.
Искать Веронику в возникшем водовороте было бесполезно.
И снова боковым зрением улавливаю перемещение по крыше телецентра людей в масках. Раздались выстрелы. Трассеры ударили в ограждение подземного перехода в то место, где за несколько секунд до этого, я догнал Лику. Мне приходилось слышать рассказы солдат побывавших в горячих точках, будто иногда они видели пули летящие прямо в них. Мне всегда казалось это психологическим шоковым миражом. Но в тот момент я сам испытал нечто подобное. Заслоняю Лику и вместе падаем на асфальт. В трех метрах от нас вижу лежащего оператора с включенной видеокамерой. Я узнал его. Это был репортер известной иностранной телекомпании. Он выглянул из-за ограды подземного перехода и пополз дальше, толкая по асфальту включенную видеокамеру. Вдруг послышался хлопок, и мы увидели, как от его камеры отлетели осколки корпуса. Оператор стал всматриваться в ту сторону, откуда стреляли. Вдруг от следующего хлопка его голова резко упала на опрокинутую камеру.
Я был потрясен. Лика дрожала всем телом.
– Похоже, что снайпер убирает нежелательных свидетелей, – шепчу спутнице, – толпа не в счет. У тысячи очевидцев будет тысяча разных пересказов увиденного. А вот камера с профессиональным оператором, самый достоверный обличительный документ. Нам надо отсюда быстрее убираться.
Крепко держу дрожащую руку Лики. Отползаем в подземный переход и перебегаем на другую сторону улицы. Огибаем главный корпус телецентра. Позади гул толпы и топот ног. Как ни странно, на Хованской улице полный контраст происходящему у центрального входа. Из парка как будто дохнуло тишиной и покоем. С этой стороны тоже есть вход в здание. Рассчитываю войти и позвонить родителям девушки. В моем удостоверении отметка о круглосуточном пропуске в телецентр. У входа усиленный наряд милиции.
Объясняю ситуацию, что иду на монтаж. Со мной участница передачи. Но ей не успели выписать пропуск. Бюро пропусков закрыто.
– Ничем не можем помочь. Вас можем пропустить, а девушку – никак. Отвечает старший по званию.
Что мне оставалось делать? Вероника потерялась. В здание не войти. Звонить неоткуда, телефонов-автоматов поблизости нет. Единственный вариант – бежать на улицу Королева и искать офис отца Лики.
Ускоренным шагом направляемся в сторону Шереметьевского дворца. Примерно на пол-пути с Ликой началась истерика. Рыдания навзрыд, повизгивания, крупная дрожь. Отдаю ей свой платок. Накинул на плечи свою ветровку.
– Я впервые увидела убийство человека не на экране, а в жизни, – трясущимися губами бормочет Лика.
Пытаюсь успокоить ее. Но сам под впечатлением только что пережитого.
– Я много видел смертей с близкого расстояния. На землетрясении в Армении. Но там виной всему было стихийное бедствие. А когда убийство происходит вот так как сегодня – потрясает психику, испепеляет сознание.
Мы двинулись дальше. Постепенно всхлипывания затихли.
И только сейчас обратил внимание, что не я держу ее за руку, а она крепко ухватилась за меня. И с присущей юной психологии резкой перемене состояний вдруг спросила:
– Вы в Лондоне бывали?
– Не приходилось. Хотя очень хочется. Моя дочь мечтает учиться в лондонской школе дизайна.
– Пусть приезжает. Я покажу ей Лондон, каким его знаю только я. У меня в колледже много друзей и мы на праздники иногда ставим русскую классику. Сейчас репетируем «Чайку» Чехова. Я играю Нину Заречную.
– Интересно.
Возле дворца–музея Шереметьева нас еще раз остановил наряд вооруженных людей в камуфлированной форме. Определить, к каким силовым структурам они относились, невозможно. На них не было никаких знаков отличия. Снова достаю пропуск, объясняю, что я корреспондент телевидения, девушка участница программы, ее помяли в толпе, она чувствует себя плохо, и что я должен передать ее родителям, они живут в новых домах, а сам должен вернуться на работу.
Лику обмерили оценивающими взглядами. Не знаю, поверили ли они моим объяснениям. Но один из них сказал:
– Проходи. Будешь возвращаться обязательно через наш пост. Доложишься.
Что-то в обращении ко мне на «ты» насторожило. Во-первых, я старше их, во-вторых, я представитель телевидения, журналист. Значит, это люди не «системы». Ни МВД, ни армии. Скорее всего какие—то наемные охранные структуры.
Я еще раз оглянулся на телецентр. Там раздавались выстрелы. Горел угол ОТРК.
Вот и первый жилой дом на Королева. Лика показала подъезд. Нас окружили люди в черной униформе. Судя по всему, охрана фирмы. Они узнали Лику и собрались довольно бесцеремонно оттеснить ее от меня. Продолжая держать меня за руку, она категорически заявила:
– Мы вместе поднимемся к папе.
Люди расступилась.
Возле лифта мне жестом показали открыть сумку. Вынули и осмотрели видеокассеты. На процедуру проверки я никак не реагировал. Не раз приходилось посещать закрытые учреждения, где проверка личных вещей обязательна.
На последнем этаже один из охранников открыл металлическую дверь и мы вошли в просторный холл. Нас встретила молодая женщина, похожая на старшую сестру Лики. Такая же блондинка и с таким же красивым лицом. Они бросились в объятия друг другу.
– Мы чуть с ума не сошли, когда Вероника позвонила, что потеряла тебя. Но тут же уверила меня, что ты с надежным человеком.
Она повернулась и положила ладонь мне на грудь. В глазах ее блестели слезы.
– Я Ликина мама. Мы с мужем очень благодарны вам.
– Проводите гостя в кабинет.– Обратилась она к мужчине в костюме при галстуке.
Женщины скрылись за одной из дверей, а меня провели в кабинет.
Обращаю внимание на множество цветных фотографий на столе и стенах. Здесь были узнаваемые политические деятели. Известные артисты. По ним догадался, что хозяин кабинета, человек высокого ранга. Мужчина провожатый полушепотом произнес:
– Я референт главы фирмы. Вы Ликиной маме понравились.
Через небольшую паузу бесшумно открылась другая дверь и в кабинет вошел мужчина, старше меня, в черном свитере, в очках. Лицо властное. Взгляд жесткий. Он протянул мне руку. Рукопожатие твердое.
– Я, отец Лики. Илья Ильич.
В ответ я назвал себя и должность на телевидении.
– Лика в двух словах обрисовала ситуацию. Вы проявили смелость и находчивость. Спасли дочь от толпы. Мы вам очень обязаны. Она у нас единственный ребенок, учится в Лондоне. Приехала на мой день рождения, а тут такие события.
Через короткую паузу:
– Какую тематику на телевидении ведете?
– Работаю над военными программами.
– Как вы думаете, в сегодняшней ситуации, на чью сторону станет армия?
– За армию, которую я знаю, могу поручиться – ни на чью. К гражданской войне армия не подготовлена ни с какой стороны. У нас армия народная. А народ в дворцовых переворотах никогда не участвовал.
У Ильи Ильича в лице не дрогнул ни один мускул. Но его взгляд просвечивал меня словно рентгеном.
– И еще. Горбачев и Шеварднадзе поставили армию перед фактом – роспуск Варшавского договора, вывод группировки из Восточной Европы. Такие вещи армия высшему партийному руководству не простит. Последнего русского царя, Николая Второго, сдала, как известно, армия.
– В своих суждениях Вы убедительны.
В дверь постучали и позвали Илью Ильича. В открытую на несколько секунд дверь, я увидел группу людей, склонившимися над столом, заваленном бумагами и чертежами. Дверь захлопнулась и.мы с референтом остались одни.
– Просите у Ильи Ильича все, что вам нужно: машину, квартиру, дачный участок, наконец, должность на телевидении. У него неограниченные возможности.
Хозяин кабинета вернулся быстро.
– Как мне Вас отблагодарить? Называйте все, что Вам надо.
– Не беспокойтесь. У меня самого маленькая дочь. Считайте мой поступок бескорыстным порывом души. Уверен, на моем месте Вы поступили бы точно так же. Ваша родительская благодарность всегда будет для меня высшей наградой.
Судя по всему, мой ответ озадачил Илью Ильича. На мгновение, как мне показалось, он растерялся, прошелся по кабинету. Потом принял какое-то решение.
– Я хочу с Вами еще увидеться. Но чуть позже, когда улягутся волнения. К Вам просьба. Никто не должен знать о нашей встрече. О том, как Вы спасли Лику. Если хотите, это даже не просьба, а приказ. Где Вы живете? Мой водитель отвезет Вас домой.
– Но у меня ночной монтаж. Мне нужно вернуться на телецентр.
– Там ситуация напряженная, входы и выходы перекрыты и все работы отменены. Советую вернуться домой. Еще раз благодарю вас.
– У Вас замечательная дочь. Хорошо воспитанная. Это заслуга в первую очередь родителей. Я желаю ей счастливой жизни.
Илья Ильич пожал мне руку.
В этот момент отворилась другая дверь и в кабинет вошли Жена и дочь.
Папа, дочь нашего гостя мечтает учиться в Лондонской школе дизайна. Я хочу подарить ей книгу о Лондоне.
Лика протянула мне увесистый фолиант Отец одобрительно кивнул головой. Женщины на прощание поцеловали меня.
Мы с референтом пошли к лифту.
– У Ильи Ильича правило – за все платить. А Вы от всего отказались. Это его явно озадачило.
Я сел в машину и меня повезли домой.
Приятель вытер о фартук руки:
– Самое время объявить рекламную паузу. Мои птички готовы к употреблению. Предлагаю приступить к дегустации.
Когда мы немного поели, Юрий призадумался.
– Мне одно непонятно. Чем была вызвана просьба хранить молчание? Кто был этот Илья Ильич?
– Сам об этом много передумал. Поначалу я принял офис Ильи Ильича за один из отделов службы госбезопасности. Но уже в кабинете отказался от этой версии. Сам круг людей на фотографиях вокруг хозяина подсказывал другие варианты.
При первой же встрече с Вероникой, я попытался узнать поподробнее о семье Лики. Под большим секретом она поделилась тем, что было известно ей самой. Илья Ильич – один из координаторов переворота. И в зону его влияния входил телецентр. Вскоре от него избавились конкуренты. Его отравили.
Финал повествования такой:
Семья проживает в Лондоне. Лика вышла замуж. На восьмом месяце беременности бывшая любовница мужа столкнула ее с лестницы. Ребенка спасти не удалось. И врачи вынесли приговор – детей у Лики больше не будет. О чем я бесконечно сожалею. У такого цветка нет отростка.
– Если все, что ты рассказал – выдумка, то я отдаю должное твоей творческой фантазии. Садись и пиши исповедь. Сюжет готов.
Но если это правда – то мне грустно. Какое поворотное значение играет в нашей жизни случайность.
– А может это карма управляет нами. То, что древние назвали судьбой.