Век куклы длится несколько лет, редко – десятков. В первый год ее очень любят. Расчесывают ей волосы, шьют платьица, гладят воротнички. Кукла сидит на самом парадном месте в детской комнате - на пианино, на котором девочка учится играть вальс, но душа куклы часто порхает, подобно розовой бабочке, вокруг ярко освещенной люстры. Через год-два гуттаперчевая барышня уступает свои позиции другой фаворитке, но все еще на виду. Позже бывшая любимица оказывается сидящей в тесной компании других отставных любимцев где-нибудь на шкафу, и еще год может валяться за шкафом, забываемая своей хозяйкой и покрываемая пылью. Потом однажды вечером, пока девочка засыпает, случайно обнаруженную при перестановке мебели игрушку родители заворачивают в газету и засовывают в мусорное ведро. Неприятные запахи смущают куклу, но чего только она не повидала в своей жизни, значит, такая игра, решает она. Сквозь дырку в прорванной газете кукла одни глазом видит кухню, ужинающих за неторопливой беседой маму и папу, и даже пришедшую на минутку выпить перед сном молочка свою девочку. Потом дырка в газете закрывается апельсиновой коркой, и никогда больше кукла уже не увидит людей.
Ночь в мусорном ведре тяжело переносится куклой. Объеденный хвост селедки, попавшей на ее золотые кудри, сильно обижает ее. Но утром ведро вдруг взлетает и опрокидывается в мусоропровод. Кукла летит вниз по какому-то черному туннелю и больно ударяется обо что-то. Но уже через минуту ее сильно бьет по спине прилетевшая с какого-то этажа пустая бутылка. Тяжелые запахи душат куклу, она вне себя от обиды. Машина-мусоровоз оказалась совсем не похожей на ту, из ее первого автомобильного путешествия из магазина домой в большой красивой коробке, устланной атласом и перевязанной пурпурной лентой. В этом мусоровозе ее сначала толкнули лопатой, а потом чем-то невыносимо сдавили, прижав головой к какому-то рваному грязному ботинку и вдавив ручки в пакет гнилых помидоров.
Когда ее выбросили на свалку, стало даже легче. Боковым зрением она видела солнце, уже склонявшееся к вечеру. Вдруг неслышно прибежали две крысы – одна большая, другая поменьше, обнюхали куклу, но, видимо, не найдя в ней ничего для себя интересного, убежали куда-то. Темнело. Внезапно что-то, рыча мотором, надвинулось на нее, закрыв свет от красного солнца, и мощной силой сдвинуло все ее окружение, потащило в сторону и вдруг затолкало грубо вглубь земли. Через минуту куклу сильно сдавило сверху на несколько мгновений, потом немного отпустило. И все замерло. Наступила тишина. На много лет.
Ничего не менялось годами. Лежать кукле было неудобно. В бок ей упиралась какая-то ножка от стула. В руку давил край эмалированной кастрюли. Одна нога лежала в чем-то мокром. Другая, наверное, была оторвана, кукла ее не чувствовала. Но больше всего ей досаждала лопнувшая батарейка, лежащая на ее животе. Из батарейки что-то сочилось и это разъедало пластмассу. Время, казалось, остановилось. Через год резинка в руке лопнула под давлением кастрюли, и рука оторвалась от тела куклы. Через три года ножка от стула, наконец, поддалась и отодвинулась, наверное, прогнила. Батарейка разъела пластмассу на животе и провалилась внутрь вместе с мусором. Через двенадцать лет истлели остатки платья. Кукла почти позабыла о своей жизни среди людей. Через сорок четыре года исчезли последние синтетические волосы. Через семьдесят восемь лет существование куклы, видимо, можно было считать законченным, так как она больше не представляла собой ничего целого, а превратилась в отдельные бесформенные фрагменты. Из семидесяти восьми лет своего существования только шесть лет кукла жила на земле среди людей, и семьдесят два года она просуществовала под землей, на свалке.
Век фарфоровой чашки длится, возможно, много столетий. Первые несколько лет в нее наливали ароматный чай, отливающий янтарным светом. Ее золотой поясок драгоценно блестел в праздничных огнях свечей. Ее покрытого тончайшей глазурью края осторожно касались, почти целуя, губы женщин, детей, мужчин. Золотые и серебряные ложечки, купаясь в драгоценном чае, вызывали тонкий мелодичный звон. Ручка была искуснейшим образом изогнута и напоминала стебель диковинного растения. После чаепития, чашку аккуратно мыли теплой водой, вытирали чистым полотенцем и ставили в сервант, среди других чашек, блюдец, рюмок, бокалов и разнообразных других важных и нарядных, прекрасных предметов. Из-за стекла буфета чашка с гордостью смотрела на будничную жизнь людей, зная, что обязательно придет праздник и вот тогда…
Когда девочка-гостья нечаянно уронила чашку на ковер, от нее откололась ручка. Хозяйка подняла чашку, улыбнулась девочке и сказала: «Не беда, дорогая. Посуда бьется к счастью». Она отнесла чашку на кухню и, впервые не помыв ее после праздника, опустила в мусорное ведро. Чашка обиделась, но ничего не сказала. Она продолжала отражать блики от абажура, видного ей на потолке кухни. Вдруг в кухню опять вошла хозяйка, но вместо того, чтобы, как ожидала чашка, вытащить ее из ведра, она вдруг вылила ей на голову остатки какого-то остро пахнувшего соуса и присыпала из совка каким-то мусором. Наутро чашка совершила полет в длинном черном туннеле мусоропровода и вскоре попала в пресс мусоровоза. Невыносимое давление раскололо чашку надвое. К вечеру осколки чашки оказались на свалке и вскоре были прикопаны бульдозером. На стенках чашки все еще были заметны следы сладкого чая, который пила девочка-гостья. Привлеченные запахом, на чашку сползлись какие-то насекомые, которые долго неприятно щекотали фарфоровые бока чашки. Через восемь лет глазурь полностью сошла с осколков фарфора, разъеденная кислотной грязью, облепившей их. Осколки чашки сохранялись в земле на месте бывшей свалки еще сто пятьдесят шесть лет. Потом они совсем рассыпались и смешались с землей.
Время жизни магнитофона – чуда техники, составляет лет пятьдесят, на свалке он оказывается года через два-три, где оставшаяся жизнь его состоит в коррозии металла.
Букет роз существует около года, из них он стоит в вазе на столе над землей всего несколько дней.
Все вещи, созданные людьми или попавшие к ним в руки, быстро перекочевывают на свалку, проводя подавляющую часть своей жизни уже там. Лишь в редких случаях вещи падают на естественную землю – в естественную свалку, или опускаются на дно моря – в специальную морскую свалку, ее совсем недавно смогли увидеть люди-аквалангисты. Крайне малая толика вещей сгорает в огне, и поэтому жизнь их быстротечна, как у падающей звезды.
Время существования в этом мире живого организма длится, обычно, миллионы лет. На мгновение только мелькнув на поверхности земли, они погружаются в ее недра и через несколько миллионов лет образуют нефть. Те живые организмы, которые упали на морскую свалку, образуют осадочные породы, которые достигают толщины в несколько километров, превращаясь при подъеме дна в морские острова, например, остров Кипр, высокие берега, горы и другие части земной тверди.
Человек существует десятки, сотни или, иногда, тысячи лет. Из них всего несколько лет или десятков лет он существует над землей. Хочется сказать, что тем человек и отличается от всего прочего - от кукол, вещей, растений и животных, что в момент, когда его перевозят на свалку еще живущие люди, душа его выходит из тела и улетает ввысь – в небо, а потом и далее – в космос! А у вещей нет души, наверное, и ничего такого они не чувствуют.
Но, может быть, это не совсем так. А вдруг, у всех этих миллиардов живых организмов, которые жили, а потом образовали километровые толщи осадочных пород и бесчисленные баррели нефти, душа, все же, была? Но душ гораздо меньше, чем тел, это дефицитная субстанция. И переходят они от живого к живому, продолжая одну бесконечную нить бытия. Отжившие свое тела уходят на свалку, в землю, которая и есть та фабрика, которая сначала производит тела, а после забирает то, что от них осталось, на переделку в новое?