А завтра снова обычный день, обычный урок русского языка. Пятиклассники по заданию Нины Петровны выполняли упражнение. Настроение у Коли Сологуба преотличное. Он тихонько мурлыкал себе под нос мелодию песни «Последняя электричка». Вдруг в воздух взмыла его рука:
- Нина Петровна! В упражнении спрашивают фамилию и имя. Это я знаю. Второй вопрос: где родился? А я не знаю. Что написать?
Действительно, что посоветовать маленькому детдомовцу, прошлое которого покрыто мраком? Пока Нина думала над вопросом, посыпались советы одноклассников:
- А ты напиши, что под забором!
- Нет, лучше в Африке, ты на негра похож!
- Да ну, какой он негр? Он чукча!
- Сам ты чукча!
- Дурак!
Коля бурно реагировал на советы и оскорбления, швыряя в советчиков учебники и тетради, пуская в ход кулаки. Началась потасовка, каждый кричал что-то своё, у каждого был свой вопрос. Навязчивый сон, постоянно снившийся летом, сбывается. Нина ужаснулась своей педагогической ошибке. Как она могла дать детдомовским детям такое упражнение? Нужно было что-то делать.
- Тихо, дети, тихо! – Нина слегка повысила голос. – Давайте поможем Коле найти выход из положения.
Это был ещё один способ переложить ответственность на других – излюбленный приём учителей: не знаешь сам – спроси у детей. Скажут правильно – хорошо, неправильно – это же дети, что с них взять? Зато учительский авторитет сохранишь.
- Давайте напишем, что родились в Степановке. Ведь мы здесь почти с рождения живём, - раздался звонкий девичий голос с последней парты.
Эта мысль показалась Нине спасительной, и она ухватилась за неё, как утопающий за соломинку.
- Правильно, Валя. Давайте так и напишем. С какой буквы нужно написать название деревни?
Но на время притихший Коля не согласился:
- Нина Петровна, это же неправда! Получается, что Вы учите говорить неправду!
Поскольку запасы педагогического таланта Нины были исчерпаны, она не нашла ничего другого, как обрушить праведный гнев на голову бедного Коли. В голосе зазвучал металл:
- Так, Сологуб, встал, вышел из-за парты, собрал учебники, подал мне дневник и сел за последнюю парту. Я ставлю тебе за урок «2».
Коля молча повиновался. Он протянул Нине Петровне дневник, едва сдерживая слёзы. По-прежнему молча, низко опустив голову, едва переставляя ноги, двинулся к последней парте и здесь, обхватив голову руками, дал волю слезам.
Зазвенел спасительный звонок, и Нина, как это делают неопытные учителя, упражнение, невыполненное в классе, задала на дом, оставив детей с трудностями наедине. Класс почти опустел, только Коля Сологуб не покинул своё место, да дежурная по классу Таня Лебедева приводила в порядок доску.
- А что ты, Коля, не идёшь домой? На кого обижаешься? Обижаться нужно на себя. Следующий раз так не делай, - сделала Нина попытку к примирению сторон, произнося избитые, трафаретные фразы, за которые стало стыдно.
Никакой реакции не последовало. Тогда Таня, кстати, без капли сочувствия мальчишке, разъяснила причину его поведения:
- Нина Петровна, сегодня у Кольки день рождения, и сегодня, в пятницу, завуч детдома проверяет оценки в дневнике. У Кольки в дневнике – «2», значит, его будут бить и в кино идти не разрешат. Вот поэтому он и плачет.
Нина покраснела. В повседневной суете она забыла, что так и не разобралась до конца, кто и за что в детдоме бьёт детей. Ответ на этот вопрос пришёл сам, и никакого разбирательства не потребовалось. Ну, вот, дождалась. Нина пришла в ужас. Как она могла стать причиной слёз несчастного обездоленного паренька?! Как она могла лишить одинокого ребёнка радости в день рождения?! И после этого считать себя учителем? Нина никогда не делала того, что осуждала её совесть. А совесть не только осуждала Нину, она вопила, требовала исправить ошибку и сделать это немедленно.
- Нина Петровна, - раздался спасительный голос Тани, - а Вы исправьте оценку в дневнике. И всё будет нормально.
Детдомовские дети... Из-за страха быть наказанными, они научились способам самозащиты. Среди них на первом плане умение лгать, изворачиваться, притворяться, предавать. Как правило, это помогало: на какое-то время давало отсрочку наказания, - но наносило непоправимый вред, калеча их души. Ложь становилась идеологией на каждый день, помогая выжить в безжалостном мире, где побеждает тот, кто выстрелит первым, а выстрелит первым тот, у кого есть ружьё.
- И всё будет нормально…- повторила Нина вслед за ученицей. - Конечно, исправить - и дело с концом.
Вариант был один. Других предложений не было. Как под гипнозом, Нина подошла к последней парте. Коля сжался в комочек. По его смуглым щекам мутными потоками текли слёзы, а чёрные глаза-бусинки смотрели так жалобно, что хотелось зарыдать вместе с мальчиком, разделив горе на двоих. Позволить мальчику заметить её смятение Нина не могла. «Улыбайся, - приказала она себе! Если человек улыбается, никто и не заметит, что у него сжалось сердце». Нина постаралась улыбнуться:
- Давай сюда, Коля, дневник.
Открыв нужную страницу, она исправила красной пастой двойку на пятёрку и ещё раз расписалась. Совершив «должностное преступление», Нина ласково потрепала Колю по щеке:
- Не унывай, малыш, всё будет хорошо. Приходи завтра ко мне в гости, будем праздновать твой день рождения. Знаешь, где я живу?
Кто в Степановке это не знал? В одно мгновенье дневник оказался в школьной сумке, слёзы высохли, огромный улыбающийся рот обнажил два ряда безукоризненных ослепительно белых зубов:
- Спасибо, Нина Петровна! До свидания! Обязательно приду!
Звонкий голос Кольки несколько секунд гулким эхом отдавался в пустом школьном коридоре:
- Приду-ду-ду…
Нина устало опустилась на стул. Сколько всего произошло в течение одного часа! Правильно ли она поступила? Думать об этом не хотелось. Да и о чём думать? Она давно решила, что главное в её педагогической деятельности – растущий человек и его Жизнь. Выполняя учительский долг, с помощью учебного предмета выявлять образ человека, просвещать его, создавать условия для развёртывания, совершенствования или коррекции физических, духовных, нравственных и умственных качеств ребёнка – вот основная задача. Так её учили, так должна учить и она. Правда, пока это у неё плохо получалось.
Детей в детдоме продолжали наказывать. А Нина поговорила и забыла. Ей стало стыдно за себя. На то, что она сумела разбудить совесть Ильи, Нина не надеялась. Самое страшное, что бил детей не только он, но и воспитатели. Валя Ситникова неделю ходила с забинтованной рукой - воспитательница ударила ножницами. Всё. Пора от разговоров перейти к действиям. Нужно сначала поговорить Рудольфом Алидовичем. Он мужик добрый - поймёт.
Завуч удивился, что Нина Петровна обратилась именно к нему:
- А директор на что? - и тут же, не дожидаясь ответа, продолжил:
- Ты бы, дочка, не лезла не в своё дело. И до тебя здесь люди работали и после тебя работать будут. Детдом – не наша епархия. И нечего в чужой монастырь со своим уставом лезть. Все, кому надо, об этом давным-давно знают. Ну и что из этого? Как было, так и есть, так и будет. У Миши Разумного всё схвачено. Детдом считается лучшим в крае. Соображаешь? Ну, соображай, соображай и вывод делай. Молчишь? Хочешь, я сделаю? И снова, не дожидаясь ответа Нины, высоко поднял вверх указательный палец и подытожил: «Каждый сверчок, знай свой шесток! То-то!»
При всём уважении к завучу Нина не могла с ним согласиться. Она помнила глаза Коли Сологуба, переполненные страхом:
- Простите, Рудольф Алидович, за беспокойство.
А теперь - домой. Завтра воскресенье. Завтра у неё важный гость. Нужно приготовиться к встрече. Нужно сделать так, чтобы ребёнку понравилось. Это у двенадцатилетнего мальчишки первый в жизни день рождения.
Света отнеслась к затее скептически:
- Не пойму тебя, Нин. Зачем тратить на этого оболтуса и время, и деньги. Тоже мне Макаренко. Я не помню, не знаю случая, чтобы кто-то кого-то перевоспитал. На яблоне груши не вырастут, как ни старайся. Обидела ты этого Колю, но не нарочно же, сделай ему, как говорят немцы, драхенфуттер, и делу конец.
- Что сделать? – не поняла Нина.
- Драхенфуттер, - повторила Света, - что дословно переводится «драконий корм». Сунула подарок (коробку конфет, торт или шоколадку), – дракона накормила, и всё в порядке.
- Всё, драконий корм отменяется, завтра будем угощать очень одинокого, очень жалкого, очень несчастного человечка. Что там у нас есть съедобное? – прекратила полемику Нина.
Внеплановая ревизия подтвердила наличие буханки ржаного хлеба, двухсот граммов сливочного масла, килограмма сахара и пачки грузинского чая. Как самая молодая, немного посопротивлявшись, Тонька отправилась в магазин за вафельным тортом. Света достала из чемодана тщательно оберегаемый ею магнитофон «Весна», не очень удачно пошутив: «Какая ж песня без баяна?» Потом, приставив ладонь к воображаемому козырьку воображаемой фуражки, отрапортовала:
- Разрешите доложить, народ к разврату мелкому … ой, извините, к приёму высокого гостя готов!
Коля Сологуб в гости пришёл не один, прихватил друга, маленького рыженького веснушчатого мальчика – Василька. Чувствуя себя неловко (всё-таки его не приглашали, а незваный гость хуже татарина, так всегда говорила воспитательница Мария Ивановна), Васёк переминался с ноги на ногу, не зная, как поступить: сделать шаг вперёд или бежать со всех ног, пока не дали пинка. Но, увидев на лицах учителей приветливые улыбки, распрямил плечи, почувствовал себя увереннее и даже счёл возможным распахнуть огромные голубые глаза, обрамлённые длинными рыжими ресницами
. Было видно, что к встрече мальчишки готовились: рубашки белые, старенькие брюки отглажены, волосы приглажены. Одним словом, высший класс. Правда, Коля старательно прикрывал ладошкой отсутствующую на пиджачке пуговицу... Но это такая мелочь!
- Здравствуйте, а мы пришли, вдвоём пришли. Не прогоните? Это Вася – мой лучший друг. Какой день рождения без лучшего друга, правда? – заискивал Коля, заглядывая Нине в глаза.
- Проходите, гости дорогие! Всегда вам рады. Светлана Фёдоровна, включайте музыку! Прошу всех за стол! – не проговорила, а пропела Нина Петровна, приветливо улыбаясь.
На столе стояли пол-литровые эмалированные кружки со сладким чаем, большие куски хлеба намазаны толстым слоем масла, вафельный торт нарезан тонкими ровными полосками. Чем богаты, тем и рады! Навались!
Гости действительно навалились на еду. Нина не успевала наливать чай, Света резать хлеб, Тоня намазывать масло. Насыщаясь, постепенно мальчишки стали терять интерес к еде. Наконец, когда с тарелки исчез последний кусок хлеба, а о том, что торт существовал, можно было догадаться только по картонной коробке, которая стояла на столе, Вася сказал, обращаясь к другу:
- Вот бы каждый день так, скажи, Коль?
Тот, дожёвывая краюшку, одобрительно кивнул головой. Потом пацаны лихо отплясывали под популярную тогда «Ладу» танцы неизвестного происхождения, высоко подпрыгивая, размахивая руками, часто не попадая в такт, но от всей души. Учителя составили им компанию.
Расставаясь, Васёк долго нерешительно смотрел на Нину, порываясь что-то сказать, но не хватало смелости. И только на улице, когда Нина вышла их проводить, всё-таки набрался мужества и попросил:
- Нина Петровна, узнайте, пожалуйста, когда у меня день рождения.
- Конечно, Вася, узнаю, - пообещала Нина.
А про себя подумала:
- Ну, вот, ни одного приятного слова детям не сказали, а ещё учителя. Общение заменили обжираловкой. Когда только поумнеем?