Операция

 
«Прежде, чем лечь на операцию, приведи в порядок свои земные дела. Возможно, ты еще выживешь».
Бире Амброс


К врачу я попал из-за банальной крапивницы. Мне вкатали  два укола в заднее место, третий в руку и сказали:
-Не смертельно, но неплохо бы показаться аллергологу. Поедите? Это во второй поликлинике.
-Поеду, - согласился я.

Но когда я увидел количество анализов, необходимых для сдачи – мой пыл угас. «Ладно, анализы сдам, а к аллергологу не поеду», - решил я.
-Да, Вам надо сделать УЗИ брюшной полости. Эта услуга платная или придется ждать месяца два.
-Давайте платную.

Через неделю, заплатив двадцать тысяч, я уже был в кабинете УЗИ. Доктор – мужчина небольшого роста очень сосредоточенный долго меня крутил с боку на бок.
-На что жалуетесь? – наконец  спросил он меня.
-Да ни на что не жалуюсь. Спина вот болит, но у меня там проблема с позвоночником.

Я еще хотел пошутить и спросить: «Доктор, скажите, жить буду?», но меня что-то остановило. Может слишком серьезный вид врача. 
-А как печень? – вспомнил я свою давнюю проблему.
-Печень в норме. У Вас потемнение в левой почке. Вам необходимо пойти на консультацию к урологу.

И доктор стал писать заключение осмотра. Потом зарядил в аппарат ленту и распечатал снимок этой самой почки. По его озабоченному виду я понял, что у меня обнаружилось что-то нехорошее. Испуга не было. Мое состояние было ближе к нервному веселью, чем к панике. Я, вдруг, явственно ощутил, что все, что меня окружает, может очень скоро исчезнуть вместе со мной.

 Мозг стал работать ясно и четко. Я не стал гадать, сколько мне осталось. Сколько ни скажи – этого мало. Поэтому нужно использовать все оставшиеся время с максимальной отдачей, хотел сказать пользой, но кто знает, где польза, а где вред?
-Когда выясните, что у Вас, сообщите мне, - попросил на прощание доктор.

Урологом оказался молодой врач. Я думаю араб. С черными глазами и смоляными, чуть вьющимися волосами. Больных он держал на дистанции. К нему просто так, вне очереди не заскочишь. Может быть так и надо? Но в жизни всякое бывает, когда просто необходимо нарушать все правила. Что тогда?

Хорошо у меня был талон, и я к нему попал на законных основаниях. Он внимательно посмотрел на меня. Я стал быстро говорить, что со мной случилось.
-Вы всегда так говорите? – остановил он меня.
-Как? – не понял я.
-Вас не спрашивают, а Вы говорите.
-Понял, молчу.
Доктор прочитал заключение, посмотрел снимок.
-Покажите спину.
-Снимать рубашку?
-Нет, просто поднимите.
Он несколько раз легко ударил меня в области почек.
-Садитесь. Когда сдавали биохимию?
-Во вторник.
-Надо срочно взять анализ в девятой больнице.
-Что-нибудь серьезное?
-Плохо, очень плохо. У Вас может быть рак.
-Но, у меня же ничего не болит!
-Когда будет болеть, будет уже слишком поздно, - и он выписал мне направление на анализы и рентген.
-Как все сделаете, сразу ко мне.

Я попрощался и вышел. Собственно ничего нового я для себя не узнал. Просто почувствовал, что временные рамки моей жизни съежились до осязаемых размеров. Но грусти не было. В голове возникла мысль: « Ты же ратуешь сам за эвтаназию, а тут и ее не надо, все случиться само собой», - и тут же другая мысль: « Может, у меня ничего серьезного и нет. 

Да и вообще, чего печалиться. Мне уже пятьдесят шесть. Дети почти взрослые. Хоть не будет дряхлой старости, да мизерной пенсии. Что хотелось бы еще? Привести свои записи в порядок. Написать все, что вертится в голове. Порыбачить, погулять. Не так много человеку надо по большому счету».

На следующий день я сделал рентген почки. Снимок только подтвердил  наихудшие предположения – опухоль оказалась огромной, в десять сантиметров. Мой уролог уехал на похороны своей тещи и я, опять же случайно, заехал к своему старому другу Александру на его новое место работы в первой клинической больнице. Там мне окончательный диагноз поставил профессор Пилатович. Он внимательно рассмотрел мои снимки и показал мне, где у меня опухоль
-Только операция, молодой человек. Сейчас, как раз вернулся с международного симпозиума профессор Суконко, - он взял телефон и набрал его номер.

После непродолжительного разговора он продолжил. - В понедельник в девять утра будьте в Боровлянах в институте имени Александрова.

От Пилатовича я, наверное, вышел в ступоре. Саша меня ждал. Он  усадил меня в кресло и стал выговаривать, как ребенку:
-Женя, операция необходима. Ты мужик. Ты все выдержишь.
-Саша, как только кому-то сделают операцию, через пол года, максимум, человек умирает. Возьми Тамаза, с кем я работал.
-У Тамаза был рак желудка. А это совсем другое. Я тебе раньше не говорил, но у моей жены Ирины было поражено три органа, и она, тем не менее, прожила еще пять лет.
-Только благодаря тебе Саша.
-Какая разница, главное, что жила. И пошла бы еще на любые операции, чтобы прожить еще хоть чуть-чуть…

Вечером Жанна собрала детей и сообщила им, что мне предстоит серьезная операция. Можно, конечно, не делать ее, а ждать, когда ситуация ухудшится настолько, что будет поздно. А можно сейчас сделать, пока все анализы хорошие, но все равно есть риск. В любой операции есть риск.

 Жанна говорила, чуть сдерживая слезы. Мне стало, бесконечно жаль мою бедную супругу. Она открывалась мне совсем с другой стороны. На семейном совете решили, что операции быть. До понедельника оставалось четыре дня. Целых четыре дня! Но как это мало, когда на кону вся жизнь!

Жанна тут же на работе взяла отпуск на три недели. Я тоже написал заявление на отпуск до понедельника. Мой директор подошел с пониманием к моим проблемам:
-Лечитесь и выздоравливайте, Евгений Викторович. Если что-то будет нужно – обращайтесь.

На следующий день мы с Жанной навестили моих родителей. Я все же решил сказать маме, что ложусь на операцию. Она обняла меня и спокойно произнесла:
-Все у тебя, сыночек, будет хорошо. Я всегда буду с тобой.
Лет сорок назад у нее самой была очень сложная операция. Так, что мама знает, что это такое. Отец в свои восемьдесят четыре уже не адекватен. Он так и не понял, что мне предстоит. Мы сели за стол. Жанна чуть расслабилась среди близких и выглядела совсем потерянной. У мамы нашлись слова поддержки и для нее.

Я, конечно, понимаю разумом, что резать надо, но где-то внутри сидит сомнение. Как в законах Мерфи: «Не чини то, что работает». У меня пока все работает, а как будет потом? С другой стороны, чего мне еще хотеть от жизни? Любящая жена, дети и родственники. Верные друзья. Сколько людей желает мне здоровья и удачи! Я не могу их подвести. Но, но, но…

 В каждой, даже менее сложной операции есть риск, пусть маленький, но риск. Поэтому я за то, чтобы до операции увидеться с самыми дорогими мне людьми. Я позвонил Василию и предложил в эту субботу собраться в бане. Раз в месяц мы паримся у него на даче. Он только спросил:
-Как обычно?
-Да, может, будет еще Миша, ты его знаешь.

В субботу с  утра я со своими сыновьями собрались в фотоателье. Я давно хотел с ними сфотографироваться, все не находилось времени, ну а сейчас сам бог велел. Девушка-фотограф завела нас сначала в один павильон, но мой средний сын Дмитрий со своими двумя метрами роста никак там не вписывался.

Нас повели во второй павильон. Меня посадили на скамью, Диму согнули, а Виктор и Александр стояли позади меня. Младший Александр уже перерос  и меня и Виктора. Жаль, что Виктор не надел майорскую форму, ну да ладно. Потом я сфотографировался сам, так, на всякий случай, чтобы не искать портрет, если придется. Не дай бог, о таких мыслях узнала бы Жанна! Я в разговоре по телефону пошутил, мол «вскрытие покажет». Жанна в слезы. Насилу успокоил. Но что делать? Будучи в армии, мы постоянно так  шутили, если кто-то начинал жаловаться на свое здоровье. Конечно, шутить так в двадцать лет, когда вся жизнь впереди, это одно, и совсем другое, когда тебе пятьдесят шесть и предстоит удаление почки.

После ателье, я завез детей домой, собрал банные принадлежности и заехал за Мишей, моим студенческим товарищем. Мы подружились на почве бокса. Оба выступали за сборную университета. Миша тогда был чуть легче меня, но в спаррингах был жестким и мог хорошо ударить. Чувствовалась школа «Трудовых резервов». Я бывший «Спартаковец». У нас манера вести бой была более интеллигентная, но мы тоже могли хорошо бить. Мы с ним давно не виделись, но когда он узнал, что мне предстоит, отложил все свои дела.

Баня прошла как обычно, может только чуть больше пили за мое здоровье. Да еще произошел небольшой инцидент с Глушаковым. Он парень хороший, но когда перепьет, его начинает нести черти куда. Перед баней мы немного выпили. Ну, чтобы пар был легче. Все в парилке, а мы с Игорем сидим в предбаннике. Он мне:
-Женя, я тебя завтра отведу к своему батюшке. Ты с ним поговоришь и тебе ничего резать не надо.
-Игорь, к батюшке подъехать, конечно, можно, но от операции это не спасет.
-Ты, наверное, не понял. Операцию тебе делать нельзя.
Его настойчивость начала выводить меня. Я уже настроился на операцию, отбросив все сомнения, а тут давят на больной мозоль.
-Игорь, давай прекратим этот разговор. Операция неизбежна. И точка.
-Вот тебе люди в резиновых перчатках там что-то вырежут, а оно опять вырастет.
-Игорь, заткнись! Если ты еще слово скажешь, я тебя ударю, - но он гнул свое.
-Операция бесполезна…
Мой кулак, описав дугу, врезался ему в челюсть. Черная густая бородка смягчила удар, но все равно его затылок с глухим звуком впечатался в бревенчатую стену. На губах у Игоря появилась капелька крови. Он сидел и смотрел на меня без злобы, с каким-то сожалением, как смотрят родители на своих нерадивых детей.
-Ну, ты же знаешь, что я прав, - произнес он медленно и спокойно.
Я не знал, что с ним делать. Мой пыл пропал, но и слушать его я не хотел.
-Игорь, я ударил тебя любя. Хорошо, что я не впечатлительный. Но, если бы ты кому-то перед операцией такое при мне сказал – я бы тебя убил.
К счастью в это время из парилки вышел Миша, и наш разговор сам по себе закончился.
На следующее утро, при прощании, я извинился перед Игорем. Он пожал мне руку:
-Ты, тоже меня прости. Счастливо.

В понедельник утром за мной заехал мой тесть Петр Антонович. Вещи в больницу были уже собраны, я  поцеловал Жанну и вышел за порог дома. У меня начинался новый тревожный период моей жизни. Петр Антонович проводил меня до корпуса и когда мы прощались, я увидел у него на глазах слезы.

-Ваша вторая палата, - сказала мне медсестра, взглянув на мои бумаги.
Я пошел по коридору. Во многих палатах двери была раскрыты и в каждой по четыре кровати. Кто-то из больных лежал под капельницей, кто-то читал, а некоторые расхаживали по коридору с какими-то трубками, торчащими из-под одежды. Я нашел свою палату. Она оказалась одноместной! Вряд ли это получилось случайно, но я не стал вникать в эту проблему.

  Вечером позвонил Володя  из Гродно. Как только он узнал, где я и по какому поводу – сразу хотел ехать ко мне.
-Деньги нужны? – первым делом спросил он.
-Нет, Володя, не нужны. Деньги есть. Ты лучше Жанне позвони. Телефон запиши.
-У меня есть. Позвоню.
Потом раздался звонок от Саши. Он бодрым голосом спросил:
-Как дела папа?
-Морально готовлюсь, - ответил я как можно веселее, но все же в моей интонации что-то выдало мое тревожное состояние.
Саша заплакал и сквозь слезы произнес:
-Папочка я тебя так сильно люблю…
-Сынок, ну что ты. Все будет хорошо, - пытался я его успокоить, хотя у меня самого ком стоял в горле.
-Ты мне обещаешь? Не подведи…
Бедный ребенок! Как его пробило. Нет, плохо ли, хорошо ли, но выползать из этой ситуации надо. Все, только позитив. Готовиться только к выздоровлению.

Однако я должен был сделать еще одно не совсем приятное дело – написать прощальное письмо. Я понимал, что это неправильно с точки зрения позитива, но подстраховаться было просто необходимо.

 Письмо заняло у меня больше часа. Я бы писал еще, но чувствовал, что мои нервы не выдержат и я разрыдаюсь от жалости не к себе, а к моим близким. Я сложил вдвое листы письма в середине тетради и постарался о нем забыть.

 Из окна моей палаты виден въезд во двор, водонапорная башня и старые сосны. На небе почти полная луна. Она притягивает взгляд. Понимаешь, что ее могут видеть тысячи людей одновременно. Она красива, она вечна. Она была за тысячи лет до тебя, и будет так же светиться на черном небе, когда тебя не будет. Когда тебя не будет…

 Через несколько дней у меня операция. Состояние тревожное, но лунный свет завораживает и успокаивает. Вселенная с миллиардами звезд   будет всегда, а твоя жизнь конечна, с этим надо смириться. А днем больше, днем меньше, какая разница.

Утром ко мне зашел мой палатный врач, молодой, небольшого роста с вьющимися светлыми волосами. Он представился:
-Андрей Николаевич. Что у Вас есть еще по Вашему заболеванию?
-Есть рентгеновский снимок.
-Покажите.
Я развернул огромный негатив и указал рукой:
-Вот почка, а это опухоль.
Андрей Николаевич меня поправил:
-Нет, почка здесь, - и он указал пальцем на круглое образование на снимке.
Мне стало не по себе. Или профессор ошибся, где почка, а где опухоль, или мой доктор что-то путает. Я спорить не стал, но в глубине души у меня появилось сомнение в компетенции кого-то из медиков. Я был склонен считать, что ошибается палатный врач.

 На следующее утро я шел по коридору на очередной рентген и встретил своего доктора Андрея Николаевича. Глаза его были красные, нос распухший. Мы поздоровались, и он мне прохрипел:
-Совсем заболел. Иду на больничный.
Я  пожелал ему выздоровления и с радостью подумал, что мне назначат другого врача! Так и произошло.

 В обед ко мне в палату зашел молодой, высокий, интеллигентный парень в очках. Это был мой новый  врач. Он мне сразу понравился, и я перестал беспокоиться об исходе операции.
 
Сегодня меня оперируют. Я проводил взглядом Ивана, двадцатитрехлетнего парня из Бреста. Его вызвали на операцию в девять тридцать. Иван нервничал, перед операцией сбегал на улицу покурить. Уколов безразличия, о которых я ему говорил, нам не сделали. Я пойду после него. Операция по удалению почки длится полтора-два часа. Значит, меня позовут часов в двенадцать. Волновался ли я? Конечно, волновался, но не трусил.

Минуты тянулись долго. Я снял крест с цепочкой, снял перстень и сложил в пакет, туда же кинул мобильник. Хотел все оставить в палате, но передумал, вдруг определят в другое место, какое не стал гадать, и сдал пакет старшей медсестре.

 Прошел час. Потом еще полтора. Ивана не вывозили из операционной. Прибежала медсестра:
-Срочно на второй этаж к терапевту.
Я открыл дверь кабинета. За столом сидела приятная женщина лет пятидесяти.
-Здравствуйте, - поздоровался я, - вроде не волнуюсь, а сердце колотится. Оказывается, нет железных людей.
Доктор померила мне давление.
-Все у Вас хорошо. А что такая реакция – тоже неплохо.
-Спасибо.
Я опять занял свое место в коридоре. Иван был в операционной уже больше трех часов. Наконец я услышал:
-Больного из второй палаты.
-Я тут, - вскочил я со своего кресла.
-Идите вниз в операционную.

Долгое ожидание сделало свое дело – мне было уже безразлично, как это будет, главное – чтобы быстрей. Это состояние напомнило мне ожидание первого прыжка с парашютом. Для того чтобы прыгнуть, необходимо было к своему парашюту достать запасной, защитный шлем и ботинки на толстой подошве. Мы «перворазники» толпой бежали к приземлившимся парашютистам и снимали с них уже ненужные им принадлежности. Но всегда находился кто-то, кто кричал, что шлем или запаску уже обещали ему. Часа через два такого ожидания я готов был прыгать с самолета уже без парашюта, только бы поскорее закончилось все это.

-Мешок есть для одежды? – услышал я чьи-то слова.
-Есть.
Я прошел к операционным комнатам. Слева располагались две палаты интенсивной терапии. В одной находился Николай – мужчина, которому вчера делали операцию в паху на предстательной железе. В ночь перед операцией он не спал. Я увидел его, выходя из туалета.
-Что не спишь?
-Волнуюсь. Мне сказали, что наркоз наркозом, но все равно все будешь чувствовать.
Я положил руку ему на плечо и уверенно сказал:
-Коля, ни хрена ты чувствовать не будешь. Провалишься в наркоз, а потом, когда проснешься – все будет уже позади.
Николай увидел меня, радостно заулыбался и поднял большой палец вверх:
-Ничего не чувствовал! Ты был прав. Не бойся.

Мимо меня провезли каталку с Иваном. Глаза его были закатаны под лоб. Он ничего не видел. Меня провели дальше, и я услышал:
-Раздевайтесь. Одежду в мешок.
Я, как мне кажется, был спокоен, но вот кто это говорил, вспомнить не могу. Я скинул одежду и  подумал, что в таком нагом виде мы являемся в этот мир, в таком и уходим. Мне дали какую-то хламиду голубого цвета. Я чуть прикрылся:
-Куда дальше? – меня провели в операционную с двумя столами. За одним шла операция полным ходом. Несколько фигур в зеленых халатах и масках склонились над неподвижным телом. Я услышал голос:
-Ложитесь спиной на стол.

Стол оказался узким, покрытый упругими подушками. Мелькнула мысль, что на коже у меня красные пятна, что я совершенно голый…
Я лег на спину. Глаза уперлись в большой круглый операционный светильник.
-Это как полет в космос, – произнес я.
Я не вру. Мне, правда, было интересно. Голова лежала неудобно, и я попросил, чтобы поправили подушку под головой. Мою правую руку привязали к откидному столику.
-Поработайте кулаком.
Я несколько раз сжал пальцы в кулак и мне в вену сделали укол. Потом я увидел над собой перевернутое лицо в марлевой повязке. К моему лицу поднесли желтую маску:
-Сейчас сделайте три глубоких вздоха.

Я вдохнул раз, второй, третий, но ничего не менялось. Может меня наркоз не берет? Но тут я услышал шипение еще какого-то газа…
-Дышите – услышал я как сквозь вату. Я опять увидел желтую маску. Попытался вздохнуть, но не смог. В горле какой-то комок не давал хода воздуху. Вдыхаю еще раз – тот же результат.
«Ни хрена себе задохнуться на операционном столе», – подумал я. Тело было никакое, а голова работала очень четко.
Тут чьи-то руки вывернули мою челюсть вместе с лицом влево.
-Плюй, плюй, - услышал я.

Я пытался сплюнуть, но язык был явно не мой. Наконец мне удалось глотнуть воздух раз, затем еще раз. Как в тумане стали вырисовываться фигуры с неясными контурами. Я пытался сказать девушкам, мне показалось, что это девушки, спасибо и что они лучше всех. Поняли ли они что-то из моего мычания, я не знаю. Меня повезли в палату, но все неслось как в тумане. Я услышал:
-Раз, два.
Несколько рук меня подхватили и перегрузили на кровать. Не успел я порадоваться возвращению, как захрипел и опять стал задыхаться. Я пытался сам повернуть голову в сторону и сплюнуть, но язык не ворочался. Я, наверное, уже терял сознание, потому что в памяти никаких мыслей не осталось. Потом я почувствовал какое-то движение, умелые руки опять развернули мое лицо в сторону и я смог вздохнуть раз потом второй раз…

-Слава Богу! Я дышу! А значит живу…