Вернувшись на службу после отпуска, Стояков не узнал своей комнаты: на том месте, где он привык видеть яркий плакат с изображением Аллы Пугачевой, висела икона. Перед ликом Христовым, как и полагается, горела лампадка.
– Кто у нас... это... уверовал? – осторожно спросил Стояков.
– Мы все, – скромно и с достоинством ответила Сараева.
– Все? – не поверил Стояков.
– Пойдем, покурим, – вставая из-за стола, сказал Двоеруков, – я тебе все объясню.
– Директора нового к нам присылают, ты ведь знаешь, – продолжил он уже в коридоре.
– Ну и что?
– А он, оказывается, верующий. Из надежных источников известно. И от других того же требует. То есть, конечно, не требует, но сам понимаешь – директор.
– А я всегда был верующим, – задумчиво сказал Стояков, – с самого детства.
В это время к ним подошел Лежаев из соседнего отдела:
– Слыхали, мужики, директор-то наш новый вовсе не православный, а баптист.
– Я тоже баптист, – не растерялся Стояков.
– Как хорошо! – воскликнул Лежаев. – Ты нам сейчас все и расскажешь. Как у вас, у баптистов, иконы такие же или нет? А крестики нательные вы носите или как?
– Стыдно, что вы не знаете! – обиженно сказал Стояков и поспешил удалиться, поскольку сам ничего этого не знал.
На следующий день новый директор не появился, но зато пришла бывшая сотрудница, пенсионерка Ольга Григорьевна и заявила, что ей доподлинно известно, новый директор – кришнаит. У нее, у Ольги Григорьевны, сын тоже кришнаит и состоит с директором в одном братстве.
Все сотрудники хорошо знали Ольгу Григорьевну, – не верить ей было нельзя. Сараева сняла с окна штору и стала заворачиваться в нее, как в индийское сари.
– Харе Кришна! – прокричал Двоеруков.
– Кришна харе! – бодро ответил Стояков и вскинул над головой руку в пионерском салюте.