Чертополох

   



         Окраина районного центра больше была похожа на неухоженную деревню. Разбитые дороги  с  ухабами выглядели плачевно. На одной из этих улиц, упирающейся в брошенный и разрушенный  свинарник   с высоченными зарослями полыни и лебеды, жил  Данилыч со своей Домашкой. Когда дул ветер с той стороны, стоял    удушливый, но сопровождавший всю их жизнь запах навоза. Вообще это старинное поселение издавна было железнодорожной станцией и имело два названия, и    получалось, кто хотел жил в Коряково, кто хотел  в Ивановке.  Данилыч предпочитал Коряково. Сюда они перебрались сразу после войны, перевезли из хутора Жуково  дом и стали со временем горожанами. Казачьи нравы всё же сохранили.  Дом даже по нынешним временам большой из кругляка, обмазанный и побеленный, на высоком фундаменте. Домашка каждую весну его белила.Хозяйственные постройки из самана разделены на две части, в одной уголь с погребом, в котором хранили овощи, в бочках солёную капусту с мочёными яблоками  и арбузами, в другой части загон для пуховых коз, гордость Домашки. Напротив дома расположилась школа механизации, с большим двором заросшим травой муравой. Здесь на пасху   собирались   уличные ребятишки, играли в лапту и катали яйца.
        Данилыч   с Домашкой с соседями не общались, если только по нужде. А соседи   вечерами собирались на скамейке, то у одного дома, то  у другого. Молодёжь пела песни, кто постарше обсуждали    последние новости, а то и просто сплетничали. Данилыч никогда не выходил к ним,а Домашка выходила за свой  двор и стояла у калитки, вслушиваясь в разговоры, иногда издалека подавая реплики,  не приближаясь к соседям. Вера староверов не  позволяла, хотя  Данилыч был коммунистом со  стажем, но Домашка от веры   не отказалась, но скрывала... Боялась последствий. Между собой они жили плохо. Данилыч любил выпить, а напившись, садился на крыльцо, сначала вспоминал жизнь на хуторе, потом заводил казачьи песни, которые в его исполнении больше походили на вой волка, а затем в остервенении начинал бить Домашку, если она не успевала спрятаться или он находил её. Бил всем, что попадало под руку, табуретка так табуреткой, калечил, не жалея, и с каждым годом всё более ожесточаясь. За пьянство его много раз выгоняли с работы, а потом снова брали, золотые  голова  и руки, за это и прощали. А Домашке куда деться?
     Страшное было время, когда без её согласия  насильно отдали  за Данилыча. Он-то был активистом комсомольским, а потом партийным. А у Домашки сёстры замужем за белогвардейцами, вот и спасались, как могли. Только сёстрам жертва Домашки не помогла. Данилыч сам донёс на них, исполняя долг коммуниста. Одну сестру с шестью детьми сослали на Соловки, где пятеро умерло, смогла сохранить только младшего, другую в Магадан. И для них Домашка стала врагом, а муж вымещал на ней всю свою человеческую ущербность. Она родила восьмерых детей, семерых вырастила битая, перебитая, со сломанным носом, рёбрами. А ей бедной и податься было некуда, пенсия в двенадцать рублей, как прожить? Данилыч  денег не давал и питался отдельно. Только пуховые козы и спасали  её. Начешет пуха, напрядёт пряжи, навяжет платков, продаст – на то и живёт, ещё внукам смотришь, подкинет, сама уж как-нибудь. Из четверых сыновей, трое пошли в отца. Только один жил нормально, но помочь матери не мог  или  не хотел, кто его знает. Три дочери устроили свою судьбу, мужья хорошие попались. Жили в достатке, не знали унижения и побоев.То привезут что-нибудь из одежды, да и денежек подкинут, у самих ведь дети. Только одного человека на белом свете боялся Данилыч, красавицу дочь Александру, копию Домашки,  только смуглую - в него. Нрав у дочери был отцовский. При ней он был ниже травы, тише воды.  Не дай Бог при ней на мать посмотреть косо, не говоря о том, чтобы оскорбить или побить.
     - Батяня! Ты смотри, тронешь маманю,  горько пожалеешь! Вилы видишь?  Насажу! – выговаривала любимица Шурка в каждый приезд домой.
Ох, и горяча  девка, горяча! Куда девалась его смелость? Трусливо бурчал что-то себе под нос. Для Домашки наступали райские дни. Звала дочь мать жить к себе, но Домашка не решилась ехать на север. Очень уж далеко от дома.
      Сядет Домашка за прялку, нахлынут воспоминания, до слёз прошибут. Ведь была первой красавицей: волос кучерявый, чёрный, белолицая с лучистыми серыми глазами, сколько парней сваталось, а отдали на беду  за Данилыча.А теперь и в зеркало посмотреть страшно. Волосы редкие, изверг за волосы таскал, сколько их выдрал… Две жидкие косицы прихватит гребешком, прикроет ситцевым белым платочком в горошек, вот и вся красота. Нос проломленный. Руки от спиц заскорузли, ноги отёкшие.Господи! Зачем на свет народилась? Как только Данилыч выходил на крыльцо выть, все соседи звали Домашку к себе,  прятали, никакого  сладу с ним не было.
      Однажды утром Домашке стало плохо, наверно поднялось давление, попросила воды, а Данилыч даже головы не повернул, не то чтобы скорую помощь вызвать. Так и умерла без помощи на постели. О чём бедная думала перед смертью, теперь уже никто не узнает. Похоронили её на кладбище над озером Подгорным, где часто она пасла  коз. И как будто не жила первая красавица с неимоверно страшной судьбой.   
     А Данилыч недолго горевал, привёл в дом бабку Настю. Никто не узнавал его. Сам  ездил на велосипеде на рынок, покупал бабке Насте подарки, без неё не садился, есть любимые блины с каймаком, не говоря про откидное молоко. Прямо жених! Собрался жениться. Однажды вечером вышел на крыльцо повыть любимую казачью, только рот открыл, тут удар и хватанул. Недолго радость длилась. Похоронили Данилыча рядом с Домашкой. На Домашкиной могилке всё лето цветы цветут, а на могилке Данилыча только чертополох красуется. И сколько дети не сажали цветов, ни один не вырос.
    Эх, Данилыч, Данилыч! Сколько душ загубил, никого не пожалел.  Чертополох в жизни! Чертополох  и на могиле!  Чертополох…