Бытовые сказки-притчи 1

                СОДЕРЖАНИЕ:   
               
                1  Обычный союз необычных существ или белое и чёрное
                2  Кого оплакивает Туман слезами рос своих
                3  Притча про глиняные сосуды
                4  Пыльная История
                5  Гниль
                6  Рукавички
                7  Сказка про бабушкины спицы
                8  Про Дверь
                9  Кто важнее или спор из деревянной Шкатулки
                10 Гелиевая Свеча и её Огонёк
                11 Разболтавшаяся дверная Ручка
                12 Зима Печатной Машинки
                13 Мыльный Пузырь
                14 Про Тряпицу и ржавый Гвоздь
                15 Лоскутки и шёлковая нить
                16 Мечта парафиновой Свечи
                17 Про то, как медный тазик исцелился от зависти
                28 Сказание про атласную Ленточку
                19 Кисточка
                20 Топоринная повесть
                21 Сказка про свет потухшего фонаря

               

ОБЫЧНЫЙ СОЮЗ НЕОБЫЧНЫХ СУЩЕСТВ или БЕЛОЕ И ЧЁРНОЕ

На письменном столе, в жёлтом свете настольной лампы, лежал обычный Лист белой бумаги. Одиноко и тоскливо шелестел он, поглядывая на искусственный жёлтый луч лампы, пытаясь обогреть свою безупречно белую пустоту тусклым освещением светильника. В плоском своём существовании белый бумажный Лист был очень несчастен и одинок, хотя весь был белый - белый и не имел в существе своём ни капельки нечистоты. Вот лежал он себе на столе и печалился о судьбе своей бумажной, иногда шурша от невыносимой тоски. И вдруг, когда была ночь и бездушная лампа уснула, бумажный Лист услышал из темноты чей-то робкий голос:

-Привет, белый! - пропУльпал кто-то совсем рядом из тёмного угла.

-Привет, - с боязливой осторожностью прошелестел белый бумажный Лист в ответ.

-Грустишь? - пузырящимся голосом снова спросил некто из темноты.

-Грущу... - тяжело вздохнул Лист, белизною своею отражая лунное свечение.

-А почему грустишь? - продолжал булькать приятный голос из темноты, - Ты ж такой ровный, гладенький, беленький, лёгенький... Эх, не то что я...
 
- А кто ты? - набравшись смелости, прошуршал Лист, вглядываясь белизною своею в темноту.

-Я-то? - горько усмехнулся некто из затенённого угла стола, - Да Чернила я! Чёрные Чернила! Настолько чёрные, что ты меня даже не видишь! Сижу себе в банке, потому что я такие жидкие, что сами по себе быть не могу...

-Ой, - подивился белый Лист, - так вас, Чернила, много?

-Что ты! - пропУльпали Чернила, - Я одни - просто Чернила, но во мне много-много чёрных капелек, которые, если выплеснуть меня из банки, растекутся по столу, по полу и всё испачкают чернотой так, что ни за какие коврижки не избавиться от моей черноты! Поэтому сижу я тут, в баночке, в тёмном углу и плачу...

-А почему ты плачешь? - проникся белой Лист своей бумажной душой состраданием к чёрным Чернилам.

-Ну а что мне ещё делать? - пузырились Чернила, - Одиноко мне тут, в этой банке. Всё во мне - чернота, так что жизнь не мила!

-Постой, - просиял вдруг белизною белый Лист, - Так, получается, что мы оба с тобой одиноки! Слушай, а давай будем вместе, а?

-Ты что, - пропУльпали Чернила, - издеваешься? Ты весь такой белый-белый, гладкий-гладкий, послушный, покладистый, а я... Я - чернее тьмы и я не умею быть покладистыми...
Я теку как вода и ничего с этим поделать не могу!

-Ну и что?! - не соглашался бумажный Лист с Чернилами, - Моей жизни бумажной - белой и покладистой, хватит на двоих, поверь! Возьми и наполни мою белую ровную пустоту своею жидкой чернотой и, может быть, нам не будет одиноко! Никогда!

Сказав это, белый бумажный Лист легонько заскользил по поверхности стола к затенённому углу, где стояла баночка с Чернилами. Чёрные Чернила, аккуратными поцелуями ложились на гладкое ровное белоснежное лицо бумажного Листа, запечатлевая в его белой душе свои чёрные мечты, свои чёрные печали, свои чёрные ошибки, свою чёрную боль, свою чёрную радость...
Белый же Лист, принимая в себя повесть чёрных Чернил, казалось, становился ещё белее. На фоне аккуратных буковок чёрных Чернил, писавших на челе белого Листа чёрную свою судьбу, бумажный Лист становился объёмнее и тяжелее.

Утром, когда проснулось солнце и сказка, притворившись былью, исчезла, человек подошёл к столу и обнаружил на нём чудесную рукопись. Он, читая изумительную историю жизни, историю любви, историю союза не сочетаемого, долго не мог понять, кто же успел, вторгнувшись в его дом, написать такое, чего он никогда бы не смог не то что выразить, а даже представить!

Между тем, Чернила и белый бумажный Лист, став одной судьбою, больше не разлучались, проникшись один существом другого. Эти двое, чёрные Чернила и белый бумажный Лист сумели создать мир, в котором доныне живут такие краски и формы, о существовании каких мало кто подозревает!

                21.10.2009г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

КОГО ОПЛАКИВАЕТ ТУМАН СЛЕЗАМИ РОС СВОИХ

Жил на свете Туман. Молод он был и очень робок. Жил он в ущельях скал и в низинах долин, изредка высовываясь наружу. И до того, право слово, Туман тот был скрытный, что никто на его тихую жизнь не обращал никакого внимания. И так случилось, что Туман тот в юности своей влюбился в Стекло. Стекло то прозрачное и гладкое жило в старом доме, который стоял недалеко от той низины, где проживал свою тихую жизнь туман. Тихонечко робкий Туман тот подкрадывался к основанию старенького домика, и заворожённо глядел на оконное Стекло, впитывая в себя каждую капельку его естества! Стекло же то, прозрачной своею жизнью, впитывало в себя все краски окружающего  его мира.

-Ну надо же! - любовался сущностью Стекла Туман, - До чего же Стекло живое! До чего же оно прекрасное! Всю красоту мира вбирает в себя! Вот бы и мне научиться хотя бы маленькую толику жизни отражать своим естеством! Но, увы мне! Сер я и холоден душою своею...

Размышляя так, Туман не переставал любоваться Стеклом каждый день. Каждый день юный тот Туман читал в бездушном Стекле жизнь проплывающих мимо них мгновений во всех их прелестях. Пленённый красотою оттенков жизни, скользящих в плоской душе Стекла, Туман не выдержал и, набравшись смелости, поднялся во весь рост свой и пристал к Стеклу:

-Вот, - молвил он робко бездушному существу, - прекрасно ты, Стекло, так, как прекрасен мир поднебесный во всей его полноте! Прозрачная душа твоя столь светла, что нет в тебе ни капли тени, а я... Я всего лишь Туман седой от юности своей. Существо моё преисполнено унылого естества пресмыкающейся по земле твари... Но, прошу тебя, свет очей моих! Не откажись подарить мне одно лишь мгновение твоего прозрачного взгляда, чтобы я, запечатлев его, смог согреваться им многие-многие годы, покуда не придёт мне время сгинуть прочь с лица бренной земли!

Ничего не ответило Туману бездушное Стекло. оно лишь с высока взглянуло на серебристый лик юного Тумана, отразив собою его прозрачное одеяние. Опечалился Туман:

-Я всё понимаю, Стекло... - осел Туман в ворсинки трав, зелёным ковром росших подле старинного дома, -   Я понимаю, что жалкой своей природой не имею права даже смотреть в чистоту твоей прозрачной души! Но позволь мне, прежде чем уйду, сказать тебе, как сильно я дорожу тобой! - и Туман, вытянувшись прозрачным полотном до самой крыши старого дома, прикоснулся к стекло дыханием своим. Стекло померкло, покрывшись прохладной испариной седого тумана.

-Я всегда буду с тобой! - написал Туман капельками своими на туманном полотне своей испарины, покрывшей Стекло всего лишь на несколько мгновений, - Чтобы не случилось, я всегда буду с тобой! - ещё раз написал Туман и, обессилев, рухнул на травы и стёк маленькими бусинками предрассветной влаги в свою низину.

Стекло же, подставив плоскую свою душу знойному солнцу, тут же позабыло письмена седого в юности своей Тумана. Время шло. Туман, как и прежде любовался красками жизни, находившими своё отражение в плоской прозрачности оконного Стекла. Только теперь, отвергнутый Стеклом, Туман не смел приближаться к хрупкому существу прозрачного Стекла. Он украдкой взирал на него из зарослей диких растений, запечатлевая существом своим всё, что видел.

Случилось как-то, что твердь земная в том месте, где стоял старинный дом, поколебалась. Стекло, не выдержав сего испытание, треснуло и разбилось на множество осколков. Заплакал Туман, существом своим объяв острые осколки Стекла. И днём, и ночью оплакивал он прохладою своею смерть возлюбленного им творения.

-Что плачешь ты, - обратила лик свой Сама Жизнь к седому Туману, - поднимись над землёю и зри, что краски мира, отражавшиеся в плоской душе мёртвого Стекла живы как и прежде! - и Жизнь подняла Туман высоко над землёю. И увидел вдруг Туман всё то, что видел он на прозрачной плоскости Стекла, только более живо, объёмно, размерно!

-То существо, - продолжала говорить Жизнь в сердце седого Тумана, - которое возлюбил ты за красоту жизни, было мертво... Его жалкая плоская душа прикрывалась личиною меняющегося каждое мгновение окружающего его  мира, не имея ничего своего! Ты же, туман, полюбил не Стекло, а то, что видишь сейчас. Так перестань же оплакивать то, что не достойно твоих, исполненных жизнью, слёз! Живи своею любовью полнотой жизни, позабыв о печали к мёртвому.

-Ладно! - ответил робкий туман Жизни, - и скрылся в низине своей.

Там, простившись с прахом прозрачного Стекла, разбившимся на миллион мелких острых осколков при землетрясении, Туман  возродился к новой жизни. Правда о Стекле Туман не забыл. Ибо любовь его существа к плоской душе бездушного Стекла, научила Туман осмысливать всю полноту жизни в её целостности, а не в жалких осколках, нашедших отражение в плоских душах безжизненных веществ. Чтобы помнить это всегда, Туман встречал рассвет каждого нового дня плоскостью Стекла, оставшегося  далеко в прошлом. На рассвете, становясь таким же плоским и хрупким как то Стекло, Туман падал на землю и разбивался о её лицо тысячами осколками утренних рос, оплакивая бездушность оконных стёкол, которые где-то далеко-далеко проживают свои мёртвые жизни, не подозревая о том, что сами по себе они мертвы!
                26.10.2009г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

ПРИТЧА ПРО ГЛИНЯНЫЕ СОСУДЫ

В тёмном сыром подвале стояли два глиняных сосуда. Каждый из сосудов этих мечтал оказаться там - наверху, где светло и просторно. Каждый из них желал находится на хозяйском столе, наполненный до краёв красным вином. Каждый из сосудов хотел иметь себе благородное применение, но увы...

Глиняные сосуды эти, что один, что другой - оба стояли они в тёмном подвале, словно позабытые хозяином своим. С холодного каменного потолка сырого погреба в сосуды те капали мутные капельки воды, собиравшейся от сырости под сводами подвала. Один из сосудов тех, с жадностью хватал эти капли, заполняя ими пустоту своего вещества. Другой же, напротив, всячески отстранялся от этих капель...

-Ну что ты, в самом деле? - обращал речь свою глиняный сосуд брату своему, отстраняющемуся от капелек, - Может и не очень чиста эта вода, но она позволяет нам выполнить то, ради чего мы и были явлены в этот мир!

-Вот ещё! - фыркнул другой каменный сосуд, - Я был создан, чтобы хранить в себе чистую колодезную воду или вино, но никак ни эти капли, являющиеся жалким подобием живой воды! И тебе, брат, - продолжал сосуд речь свою глиняную, - я бы не советовал нутро своё пачкать этими грязными каплями!..

Шло время. Тот из сосудов, который жадно вбирал в себя капельки влаги, спадающей в его горлышко с каменного свода подвала, наполнялся. Другой же, не желая пачкаться смрадными водами подвальной влаги, упорствовал в мнении своём и не позволял ни одной капле мутной воды упасть в его глиняное естество.
Случилось однажды, что дверь тёмного подвала отворилась и в глубину старинного погреба по каменным ступеням спустился человек. Затрепетали глиняные сосуды. Вытянули свои горлышки к приближающемуся к ним хозяину, надеясь, что тот, наконец, возьмёт их из темноты подвала и отнесёт в светлую горницу дома своего.
 
Подошёл человек к сосудам тем глиняным, склонился над ними и, вот, видит человек тот, что один из сосудов наполнен водою, а другой пуст...

Покачал хозяин печально головою своею, взирая на пустоту глиняного сосуда. С великим огорчением человек отставил сосуд тот пустой в сторону и улыбнулся он, взяв в руки свои глиняный сосуд, наполненный водою. Вот его-то, этот сосуд с водою, и взял с собою человек тот в светлую горницу из тёмного холодного погреба.

Пустой же сосуд остался в темноте хозяйского погреба совсем один-одинёшенек! Даже до сего дня, оставленный хозяином своим в холодном подвале, сосуд тот глиняным своим естеством собирает в существо своё хрупкое мутные капельки погребной влаги, стекающей к нему мизерными капельками с каменных сводов старинного погреба!
                27.10.2009г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

ПЫЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

На крыльях строптивого ветра серая Пыль носилась над бренною землёю, подыскивая в поднебесном мире жилище для себя.  Но вот беда, никто из Домов не спешил отворять двери мира своего, ибо слышали Дома земли бренной от Солнца небесного, что Пыль весьма жестока.  Многие из Домов знали, что Пыль, поселившись в Доме,  потихонечку отравляет его изнутри до тех пор, покуда тот не умрёт...

Однако не все Дома были внимательны к голосу дневного Светила. Далеко не все знали коварную сущность серой той Пыли, на крыльях  ветра летающую над бренною землёй.

На окраине старинного города жил да был огромный Дом. Жил он сам по себе, ибо считал себя слишком хорошим для того, чтобы стоять рядом с жалкими лачужками древнего города. И, наверное, такие суждения того Дома были весьма справедливы, ибо Дом тот действительно был весьма пригожий. Его нутро составлялось аж тремя этажами пространных комнат, освещённых дневным светом! А уж сколько оконистых глаз было у того Дома, просто диво дивное! И все они были украшены белоснежной лепниною, уловляющей существом своим золото солнечных брызг...

Живя отдельно от остальных, Дом тот богатый ничего не слышал о Пыли, летающей на крыльях строптивого ветра по свету в поисках жилья. И однажды ночью Пыль таинственной гостьей опустилась у порога величавого того Дома:

-Тук-тук, - елейным голоском прошептала серая Пыль белокаменному тому Дому, стучась в добротную его дверь.

-Кто там? - спросил Дом незнакомку, не спеша отворять ей дверь свою.

-Открой, - ещё более мягкими голоском, продолжала говорить к белокаменному дому Пыль, - и узнаешь...

До того Дом тот пленился говором незнакомки, что не устоял и чуть-чуть приоткрыл дубовую свою дверь, чтобы разглядеть ту, кому принадлежал тот голос елейный, который касался стен его. И вот видит Дом тот Пыль, в свете луны серебрящуюся тысячами меленьких осколков, словно танцующих на ветру.

-Здравствуй! - улыбнулась Дому Пыль, серость которой прикрыла серебром свечения своего капризная Луна на зло Солнцу, с Которым в последнее время совсем рассорилась.

-Здравствуй, -смущаясь, ответил Дом незнакомки, пленяясь воздушностью её танца в лунном свете всё больше и больше, - Кто ты, очаровательная гостья?

-Я - Пыль! - трепетала Пыль, укрывшись вуалью лунного света, - и я ищу того, кто мог бы принять меня у себя, ибо нет мне пристанища в поднебесном этом мире!

-Ах! - удивился белокаменный Дом, - милая незнакомка! Видимо, мир с ума сошёл, коль не может тебя, такую красавицу, вместить в себя! Но не печалься о том! Красота твоя и таинственность лёгких форм твоих достойны царственного величия! Такого, какое имею я в себе - приди и вселись внутрь меня! - и Дом распахнул настежь свою дубовую дверь.

Серая Пыль, не спеша раскрывать подлинное естество своё, вошла в дом тот как госпожа. Она со скромностью юной девы ходила по трём этажам Дома белокаменного и осыпала нутро его грязными своими поцелуями. Губительными ласками осыпала Пыль пространство Дома того царственного, наполняя собою светлое его пространство.

Так, дни сменялись ночами. Тёмные ночи таяли за светлостью дней, утекающих прочь с водами безликого времени...

Дом тот белокаменный, впустивший однажды ночью Пыль, давно утратил лёгкость и воздушность своего пространства. Он оброс изнутри паутиной, наполнился пеплом Пыли так, что от былой чистоты его и воздушности не осталось ни следа....

Белая лепнина оконных глаз его теперь имела  облачение ядовито-серого цвета и всё время ворчала на солнечные брызги, как и прежде ниспадающие на неё с небес, ибо они обжигали её палящим своим естеством...

Неприметно, Дом тот, бывший некогда величественным  и белокаменным, незаметно для самого себя превратился в призрака - уставшего, слепого и злого. В призрака, заживо погребённого слоями серой Пыли, которая до сей поры окутывает пленника своего нескончаемой паутиной своего пыльного естества!

                29.10.2009г., г.Наро-Фоминск, ЮНиC

ГНИЛЬ

Из дырки тесного матерчатого мешка, который тащили наверх по лестнице, выпала крупная Картофелина. Выпала и покатилась вниз:

- Бух-бух-бух, - пыхтела она, тяжело скатываясь и ударяясь о рёбра бетонных ступенек своими плотными неровными боками, - Бух-бух... - наконец закатилась Картофелина в тёмный угол между стеной и косяком скрипучей Двери, уныло болтавшейся на ржавых своих петлицах, тяжело вздыхая:

-Ох, - то и дело поскрипывала Дверь, слегка приоткрываясь, - Вот и зима белая пришла, а с нею и колючий белый Холод... О-хо-хох...

-Бр, - пробубнила Картошка из тёмного угла, куда закатилась после падения и где оставалась сидеть, - А я всегда думала что Холод бывает только чёрный, - сказала она унылой скрипящей Двери...

-И чёрный бывает Холод, - вздохнула Дверь Картофелине, - и серый бывает, и синий... Всякий разный бывает Холод, - поскрипывала старая Дверь, - а зимой он белый и колючий...

-Ух ты! - сквозь дрожь, воскликнула Картошка, удивлённая услышанным, - Ну надо же?! Белый Холод! А я, - качнулась она как присдутый мяч, - думала, что Холод бывает только чёрный... Я видела только чёрный Холод - тесный и тяжёлый он теснил меня, теснил...  Обливал холодными своими слезами, а я... Я не так проста, как кажется! Я сопротивлялась ему... Я жадно поглощала мокрые слёзы чёрного того Холода и я расталкивала нежным своим тельцем чёрные его комочки, так что они становились рыхлыми... В конце концов я стала сильнее чёрного Холода и меня от него забрали...

-Да! - проскрипела старая Дверь, - То был настоящий чёрный Холод, но он не белый...

-А какой он, этот белый Холод? - поинтересовалась Картофелина у старой Двери.

-О!.. - туго проскрипела деревянная Дверь, - Белый Холод очень просторный... Он воздушный, лёгкий и необъятный! Иногда он воет как разъярённый зверь, а иногда он такой тихий-тихий, что можно подумать будто и нет его вовсе!.. А временами он пушистый или колкий... Хитрый он, этот белый Холод! - вздохнула Дверь, захлопнувшись.

-Ух ты! - аж подскочила от восторга Картошка, - Ну и дела!.. А можно... - робко Картофелина выкатилась из своего угла поближе к Двери, - А можно мне хотя бы одним глазком увидеть белый Холод, а?

-Лучше не стоит, - протяжно скрипя, отвечала Картофелине Дверь, - Белый Холод - очень опасный Холод... Он очень хитрый и злой, хотя чем-то напоминает свет...

-Ну пожалуйста! - клянчила большая Картофелина, - Я самая крупная со всего нынешнего урожая... - принялась отстаивать Картошка своё право на ознакомление с белым Холодом, - Я самая тяжёлая и, значит, самая сильная! Чёрный Холод меня не одолел - я сама из него выжала все соки! Ты только посмотри на меня! - и Картошка демонстративно принялась показывать старой Двери округлые свои бока, - Смотри какая я большая и сильная!..

-О-хо-хох, - снова вздохнула Дверь, - Ладно уж, - скрипнула она, - покажу тебе краешек белого Холода! Только ты не выходи наружу! - предостерегла деревянная Дверь молодую Картофелину, - Краем глаза поглядишь на него и обратно, в подъезд, поняла?

-Да поняла я, - затараторила Картошка, вплотную подкатившись к Двери, - поняла! Показывай уже этот белый Холод...

Поднатужившись, Дверь распахнулась.

Крупными белыми снежинками белый Холод рухнул на Картошку, щекоча её мятые бока...

-Ой-ё-ёй! - засмеялась Картофелина, - Щекотно-то как!

-Нравиться? - улыбнулся Картошке белый Холод. - что тебе про меня эта скрипучая старушка наговорила?

-Что ты страшный и злой! - ответила она ему.

-А ты и поверила? - смеялся пухом белых снежинок белый Холод, - Айда играть в снежки! - потащил белый Холод порывистым ветром Картошку вон из тёмного подъезда.

Та и ахнуть не успела, как оказалась на занесённой белым пушистым снегом улице.

-Получи! - снежными брызгами осыпал белый Холод большую Картофелину.

-Здорово! - плескалась она в снегу, неуклюже перекатываясь с боку на бок.

-Ну ты и черепаха! - хохотал мягкой метелью белый Холод над неуклюжестью Картошки, - Трудно тебе, наверное, таскать в себе тяжесть своего плотного тела, а?

-Ох, - пыхтела Картофелина, тяжело скользя по скованным людом лужицам, - тяжело!.. Вот бы мне твою лёгкость! Я бы тогда так бегала, так играла! Ты бы ни за что за мною не угнался! - остановившись, тяжело дышала Картошка.

-Не вопрос! - пушистым сугробом рухнул белый Холод на Картофелину, - Хочешь быть лёгкой как я - отдай мне своё тяжёлое плотное нутро и сделаешься как я!

-Беги сюда! - скрипнула старая Дверь молодой Картофелине, - Ничего ему не отдавай от себя!

-Да погоди ты, - отмахнулась Картошка от визгливой скрипучасти старой Двери, - Я не против! - сказала она белому Холоду, - Возьми тяжёлую мою сердцевину, а то сил нет таскать её в себе! - и Картофелина поддалась чуть вперёд, ближе к Холоду.

Тот, игриво засмеявшись, протянул тонкие свои руки к молодой Картошке. Через одно лишь мгновение Картофелина почувствовала, как от прикосновения морозных рук белого Холода, её нутро как-то онемело, застыло, обезвожжилось...

-Ну-ка! - смеясь, бежал колкой метелью Белый Холод вдоль улицы, - Беги за мной!
И Картофелина легко, словно пустой кокон, побежала за зовущим её Холодом, пропуская через себя потоки ледяного ветра:

-Ха-ха-ха! - лёгкой оболочкой каталась Картошка по снегу, смеясь пустотой своей утробы, - Хо-хо-хо! - резвилась она вместе с белым Холодом, пока не выглянуло солнце и не прогнало Холод прочь.

Снег растаял, превратившись в лужи. Мороз испарился, оставляя за собой ковёр прелых листьев. Картофелина, скукожившись, еле-еле доплелась до подъезда. Тяжело она перекатилась через невысокий деревянный порожек и улеглась в тёмном углу:

-Ох, - тряслась молодая Картошка морщинистой своею шкуркой, - Как больно, - плакала Картофелина, с ужасом наблюдая как розовая её шкурка чернеет, - Как пусто внутри... Как мокро снаружи! Что со мною происходит?.. - рыдая, вопрошала Картофелина саму себя.

-Гниль тебя пожирает изнутри, - уныло скрипя, ответила старая Дверь молодой Картошке.

-Но почему?..  - сотрясалась зловонными мокротами Картофелина, чернея и теряя свои формы.

-Потому что Пустота, поселившаяся внутри, - пояснила Дверь, - не может существовать в живом сама по себе... Чаще всего она приглашает свою подругу - Гниль... Белый Холод выстудил твоё сердце, опустошив тебя... Вот и поселилась Гниль в твоей Пустоте и она тебя съедает! - печально скрипела на ржавых своих петлях Дверь.

-Но... Но я не хочу гнить! - таяла Картошка под натиском сжирающей её изнутри Гнили, - помоги мне, Дверь!

-Ладно, - скрипнула Дверь, - тебе повезло ещё, - сказала она Картофелине, - что весеннее солнышко вернулось! Сделай что я скажу...

-Что? Что мне сделать? - чернея, растекалась Картофелина в своей гнилости.

-Войди в белый свой росточек... Оставь Гнили то, чем так горда ты была! Быстрее!

Памятуя о былой своей крупности, Картофелина тяжело вздохнула. Выдохнув из себя всю Пустоту, Картошка съежилась и еле-еле втиснулась в белый свой росток. Скрипучая Дверь, надрываясь и почти срываясь с ржавых своих петель, дотянулась-таки до картофельного ростка и кинула его в чёрный Холод земли. Шли дожди. Солнечные лучи согревали землю и скоро, когда пришло время, розовая Картошка высунулась из земли:

-Привет, Дверь! - улыбнулась она старой приятельнице, - Я так рада снова тебя видеть!

-И я тебя! - ответила Дверь, петли которой уже не скрипели, ибо их кто-то смазал.

-Я, теперь, знаю, какой он, белый Холод! Ни за что не позволю ему поселить в меня Гниль через обмороженную пустоту сердца!

-Ну и молодец! - улыбнулась молодой Картофелине старая Дверь, - Что делать думаешь? - спросила она её.

-То, что должна! - улыбнулась розовая Картошка Двери и скрылась в земле.

Очень скоро за урожаем пришли и молодая Картошка на сей раз не выпала из тесного тряпичного мешка...

                16.11.2009г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

РУКАВИЧКИ

Жили-были на свете две сестрички-рукавички, как две капельки похожие одна на другую. И до того рукавички те были хорошенькие да пригоженькие, что слов никаких красоту их существа описать не хватит! Связаны сестрички-рукавички были единой золотистой нитью весеннего солнышка, в которую небеса вплели пух своих облаков, а лето пропитало эту ниточку душистым ароматом полевых цветов. Поэтому рукавички получились мягенькие как облака, пушистенькие как снег, тёпленькие как душа и цветастенькие как само лето.

Связаны же они были мудрой старушкой судьбою, дабы дарить тепло озябшим странникам. Правда было, что хоть рукавички эти как две капли воды были похожи одна на другую да глядели они в разные стороны. Вот висели они на заветном гвоздочке на восточной стене временной избушки, рядом с дверью, и ждали посетителей. А странников в избушку ту непростую захаживало много. И все пришедшие, чаще всего, были очень уставшими, продрогшими и, главное, ужасно неопрятными!..

Рукавичка-правая сестричка, едва дверь избушки отворялась настежь и ветромиг влетал внутрь, удерживая на крыльях своих странствующее чувство, тут же устремлялась к гостье, чтобы подарить ей всё своё тепло...

Левая же рукавичка не так. Она висела на гвоздочке и косо разглядывала посетителя из-за спины сестрицы своей. И не было такого странника, принесённого в странную ту избушку ветромигом, которого рукавичка-левая сестричка пожелала бы обогреть. Всегда усматривала она в странниках какие-то изъяны - то слишком грязное было чувство, то рваное оно до бесстыдства, то слишком мятое, то больно колючее...

Правая же рукавичка... Она всех укутывала, всех принимала, ибо понимала, что на то была рождена. А ещё правая рукавичка знала какая злая вьюга беснуется за дверью. Она видела неистовство её краем глаза, когда ветромиг отворял двери.

Шло время и стала левая сестричка-рукавичка замечать, что правая-то вроде как стала ещё пышнее, цветастее, душистее и теплее её. Обидно сделалось рукавичке и она стала очень внимательно разглядывать свою сестричку, сравнивая её с собой. Левая рукавичка не ошиблась! Действительно, правая сестрица левой рукавички была намного хорошее её...

Очень огорчилась левая рукавичка этому открытию и решила во чтобы то ни стало сделаться столь же мягкой и пушистой как её сестричка-правая рукавичка. Стала левая рукавичка внимательно наблюдать за сестричкой своею, чтобы понять, как же правой рукавичке удаётся делаться хорошее день ото дня?

Довольно времени прошло. И вот видит рукавичка-левая сестричка, что правая живёт как жила прежде и делает то, что делала прежде...

-Выходит, - подумала тогда сама в себе левая рукавичка, - чтобы красоту приумножить и оставаться юной надо, всё-таки, впускать в себя эти грязные, заблудшие, рваные чувства?.. Эх! - тяжело вздохнула она, - Чего уж не сделаешь ради красоты своей первозданной!

Едва левая рукавичка помыслила так, как тут же в избу ворвался ветромиг с новым чувством. Правая рукавичка даже шевельнуться не успела, как левая её сестрица схватила пушистой своей мягкостью окоченевшую странницу. Схватив замёрзшее чувство, левая рукавичка впервые почувствовала как мягкие её ниточки плачут и словно рвутся на части, согревая теплотой своего естества окоченевшее чувство.

Когда гостья ушла, левая рукавичка упала с заветного гвоздочка на пол, ибо порвалась хрупкая её ниточка. Оказавшись на полу, левая рукавичка заползла в самый тёмный угол, ибо не могла смотреть на распустившееся своё существо, и там горько-горько заплакала. Её красота и целостность были безвозвратно утрачены! Ни душистого аромата не осталось в ней, ни пушка небесных облаков, ни золотой солнечной пыли!..

-Что ты так убиваешься? - спросила судьба-старушка мокрую грязную рукавичку-левую сестричку, подойдя к ней.

-Как же мне не плакать, бабушка? - отвечала старушке-судьбе левая рукавичка, - Ты только посмотри на меня! Я вся... - рыдала рукавичка, не в силах говорить, - Я вся... Я вся хуже любого самого грязного, самого рваного и самого дурно пахнущего чувства, принесённого в твой дом ветромигом...
Это всё сестра моя виновата! Это глядя на неё я схватила с дуру окоченевшее чувство, которое и забрало моё трепетное прекрасное вещество с собою... - захлёбываясь слезами, сетовала рукавица, - А я то, глупая, думала, что сестрица моя-правая рукавица хорошеет от того, что согревает эти грязные чувства...

-Ах вот оно что?! - покачала седой своей головою судьба-старушка, - Всё ясно, теперь, почему ты стала такой... - взяв левую рукавичку в морщинистую свою руку, старушка сказала так:

-Послушай меня, рукавичка, случается, что когда ты тепло своё даришь нуждающемуся из желания согреть его, ты приобретаешь тепла во сто крат более, чем отдаёшь. Ещё случается в жизни так, что когда ты отнимаешь от себя частичку души ради корысти эгоистичной своей сущности, ты расстаёшься с нею навсегда и ничто не сможет восполнить её...
Вот поэтому сестрица твоя-правая рукавица день ото дня хорошеет... Вот поэтому ты, левая рукавичка, едва не погибла, истощившись так, что смотреть на тебя жалко... Признайся, что всё это время ты думала только лишь о том, как хороша ты и как плохи все те, для кого ты была создана...
Но и это не вся твоя беда! - покачала головой своей старушка, - И ладно бы так, но ведь тебе и первозданной твоей красоты показалось мало! Позавидовала ты приобретённой красоте сестрицы своей, которая не жалея себя жила для других каждое мгновение, приобретая своей теплотою частички благодарных сердец, которые были ею согреты...
Вот что сгубило тебя, рукавичка! Ну да не плачь! - улыбнулась судьба бедной левой рукавичке, - Так и быть, подарю я тебе ещё одну золотую нить, заштопаю я твою рану и оставлю висеть на заветном гвоздике. Если ты услышала меня, то сделаешься как сестричка твоя-правая рукавичка. Если же не услышала ты голоса моего, то скоро и эта новая нить распустится и ты умрёшь, ибо суть твоя пустота, в лоне которой ты растворишься, ибо нет тебе чести жить!..

Сказав это, старушка-судьба волшебными своими спицами вплела в существо драной левой рукавички новую золотую ниточку и повесила её на заветный гвоздик, как было прежде.

Много времени минуло с тех пор, а рукавички-сестрички те до сей поры висят на заветном гвоздике на восточной стене избушки той странной и, говорят, что краше их и безответнее нет на всём целом свете!

                16.11.2009г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

СКАЗКА ПРО БАБУШКИНЫ СПИЦЫ

В одной далёкой глухой деревеньке, в маленькой старенькой избушке, жила-была старушка. Никого у старушки той не было, кроме двух пар тонких спиц. Спицы эти жили возле старенького креслица бабули той в небольшой корзинке вместе с клубками пряжи. И случилось как-то, что спицы те закапризничали. Стали они непослушными, ворчливыми и очень колкими. Как не возьмёт их старушка в свои морщинистые руки,  так они тут же начинали колоться и ворчать:

-Надоело нам нить в узелки плести! Хотим, - говорят, - жить сами по себе, чтоб ничего не делать и никого не слушать!

Огорчилась старушка. Покачала седой своей головою и положила спицы свои обратно в корзинку. Посидела она в креслице своём, повздыхала, посмотрела на спицы, а потом встала и вышла из избушки своей на улицу. Час прошёл, старушка не возвращалась. Прошёл другой, а бабушка всё не приходила:

-И куда это наша старушка запропастилась? - забеспокоились спицы, - Уж как бы с ней чего не случилось! - выглядывали тонкими своими головками спицы из своей корзинки.

Между тем и третий час минул, и четвёртый пролетел как мгновение, а старушка всё не возвращалась. Спицы совсем взволновались. Все они, как одна, вылезли из своей корзины и взобрались на подоконник, чтобы посмотреть через окошко на улицу — нет ли там их старушки?

Нигде не было видно старушки. Только небо тучами грозными полнилось, только ветер приминал зелёные травы и кустарники к самой земле да где-то далеко-далеко громыхал гром. Пуще прежнего взволновались о старушке своей тонкие спицы. Вспомнили они тепло бабушкиных рук и мягкий, по старушечьи добрый, её голосок, напевающий им старинные песни и стало спицам тоскливо невмоготу. Поняли они, что очень сильно ранили свою старушку, а между тем сами без неё не могут:

-Что ж мы теперь делать-то будем? - зарыдали спицы в один тоненький как ниточка голосок, - Кому мы нужны кроме нашей старушки? - причитали они, сиротливо выглядывая из окна.

Между тем, словно внемля сетованию колких тех спиц, хмурое небо зарыдало крупными слезами дождя:

-Ай-я-яй! - заплакали спицы вместе с дождём, - Где-то там, под холодным этим дождём, наша бабушка! Она совсем-совсем одна! - причитали они, скрипя тонкими своими головками по холодному стеклу.

-Да что ж мы сидим-то? - вдруг сказала одна из спиц, - Мы же нашу старушку обидели, вот она и ушла! Это мы захотели быть сами по себе, вот и ушла от нас наша бабушка... Идёмте! - спрыгнула та спица с подоконника и прошмыгнула в дверную щель.

Переглянувшись, спицы последовали примеру своей сестрицы и очень скоро оказались на улице под проливным дождём:

-Пойдём по дороге, - предложила другая спица и они все, слившись с серебристыми полосками дождя, отправились вперёд по дороге, на поиски своей старушки.

Идут спицы по дороге, а дождь всё усиливается. Гром гремит, молния сверкает, синие лужи размывают дорогу... И вдруг видят спицы впереди, на камушках, сидит их старушка и горько-горько плачет.

-Как  сильно мы её обидели... - приостановились спицы, не решаясь подойти к старушке, - Она, наверное, и слушать-то нас не захочет, - сказала одна из спиц.

-Наверное, - поддержала её другая.

-Ну и пусть! - воскликнула третья спица и, сорвав лопух, побежала к старушке, говоря:
-Она вправе сердится на нас, ведь мы её так сильно обидели! Но если мы не укроем её от дождя, она простынет и заболеет, тогда мы точно останемся одни!

Послушав свою сестрицу, другие спицы тоже сорвали по большому лопуху и все вместе подошли к бабушке. Ничего они ей не сказали. Просто молча взобрались ей на плечи и, выстроившись зонтом, укрыли её седую голову от дождя. Обрадовалась старушка. Улыбнулась. Взяла  в озябшие свои руки спицевый зонтик и, напевая добрую старинную песню, пошла домой.

А дома, как в прежнее времена, она растопила печь, пододвинула к ней своё старенькое креслице и, взяв в свои морщинистые руки тоненькие те спицы, принялась вязать и напевать добрую песню. В печи потрескивали дрова, а в руках старушки легонько пощёлкивали спицы, радуясь, что в их доме как прежде тепло, уютно и светло. С тех пор спицы не колются и не ворчат, но послушно укладывают шерстяную нить в затейливые узелки рукавичек, шарфиков, шапочек, кофт и ещё многих-многих вещей, которые дарят тепло и уют!

                05.12.2009г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС
 

ПРО ДВЕРЬ

В неприметном месте, в стороне от прочих дверей, проживала свою одинокую жизнь неприметная Дверь старого чулана. Она висела на стареньких скрипучих петлицах и была очень узенькой, низенькой и покрыта  облупившейся краской цвета нежного неба. Дверь эта уже и не помнила, когда в последний раз в неё кто-либо входил. Ещё бы ей помнить! Да и что за ней было такого, ради чего кому бы то ни было захотелось бы отворить её и войти? Ничего! Ничего, кроме хлама! Комната, скрывавшаяся за старенькой той Дверью была очень тёмной и тесной. Многие годы там скапливался всякий хлам, как то старинные пластинки ушедших прочь времён вместе со своим старичком-граммофоном, старинные книги в тряпичном переплёте, старинная шаль, местами изъеденная молью, пара грубых солдатских сапог военных времён и оттуда же серая шинель...  А ещё старенькая коляска, которая временами покачивалась и тихонечко, чтобы никто её не услышал, напевала старинную колыбельную песенку... И старый велосипед, с ржавыми подшипниками нашёл себе место в старинном том чулане, который хранила в себе старая та неприметная Дверь. Да много чего было в том чулане, так что всего и не перечесть! И нельзя сказать, что старинные вещи, жившие за той старой Дверью, были негодными и напрочь испорченными — нет. Вовсе нет! Напротив, многие из них были настолько крепкими и живыми, что могли бы ещё долго жить во внешнем мире и приносить пользу, ради которой и были однажды рождены в мир вдохновением и трудом творца своего. Но веяние времени и они, старинные эти вещи, были выброшены в тёмный тот чулан, который скрывался за старенькой Дверью, покрытой облупившейся краской цвета нежного неба.

Дверь же та, не смея проронить ни слова вот уже на протяжении многого времени, молчала и тихонечко наблюдала за другими дверями, живущими с нею по соседству. Гостевая Дверь, например, была совсем ещё молоденькой и жила она в этом доме совсем ещё недолго — недели две или три. Она, Гостевая, была очень необычна — она не висела на петлицах как прочие двери и не отворялась, но словно поезд ездила по металлическим рейкам из стороны в сторону. А ещё молоденькая Гостевая Дверь была стеклянная, так что через неё Дверь тёмного чулана могла видеть уютный мир гостиной комнаты...
Там всегда было много света, цветов в керамических горшках и шума, потому что в гостиной всегда было многолюдно. Словом, Гостевая Дверь имела то, о чём украдкой мечтала старая Дверь тёмного чулана. Вернее, даже не так...

Дверь чулана понимала, что она очень убога и стара, но ей очень хотелось, чтобы в её мир вошёл хотя бы один человек... Не просто вошёл, но чтобы он, отворяя её, открыл бы для себя мир, преисполненный света и некоторой живительной тайны... Старая Дверь тёмного чулана сама толком не могла объяснить, чего она хочет, но думала она, что наверное хочет стать для кого-то дверью в заветный уголок... Дверь не знала точно, как это должно быть, но думала, что наверное это очень похоже на то, как молоденькая Гостевая Дверь, поселившаяся в их доме не так давно, открывает удивительный мир своей светлой комнаты многим людям, даже не живущим в этом доме. Конечно же старая Дверь понимала, что она ущербна и не ей мечтать о цветах в керамических горшках, об электрических светильниках и многолюдности... Нет, конечно! Но ей очень хотелось открыться хотя бы одному человечку и зажечь хотя бы одну единственную маленькую восковую свечечку!.. О, если бы она могла подарить кому-нибудь маленькую искорку из своего мира, то она, старая Дверь тёмного чулана, была бы безмерно счастлива и знала бы, что жизнь её не была напрасной!
 
Однако шло время и за старую ту Дверь, небрежно дёргая её за ручку, закидывали всякие вещи, которые устарели в настоящем и которым не было больше места в огромном том доме. Ах, если бы Дверь только могла плакать, поскрипывая на стареньких своих петлицах, но нет, даже печального поскрипывания она была лишена,  ибо заперли её на ключ. Заперли давно, когда она ещё была не так стара как теперь и её краска, цвета нежного неба, не была ещё повреждена временем.

Вот так над Дверью той старинной проносились дни и ночи, преображая на её глазах внешний мир. Молоденькая Гостевая Дверь была заменена ещё более новой, более совершенной. Входная Дверь, прежняя,  тоже была изгнана и вместо неё была установлена новая... И только она, Дверь тёмного чулана, оставалась на прежнем месте по-прежнему мечтая открыть кому-нибудь мир света и тепла. Шло время, а старинная деревянная Дверь продолжала мечтать о своём, терпеливо ожидая того чудного момента, когда мечта её сделается былью. Конечно же на старой той Дверью молоденькие двери посмеивались. Они были современными и, конечно же, они знали, что сказка остаётся сказкой, а жизнь — жизнью, так что мечтать и верить — удел отживших своё стариков, а вот течение моды и новые технологии современных дверей это то, что выбирают дома и живущие в них!
Дверь действительно была стара и ничего не понимала в современных технологиях. Она была изготовлена из простой древесины сосны и выкрашена самой обыкновенной краской цвета нежного неба и потому, наверное, она мечтала. Мечтала и верила, что однажды сможет открыть кому-нибудь удивительный мир и однажды случилось так!
Ветреный и дерзкий паренёк в одно прекрасное утро отварил ту старинную Дверь, выкрашенную краской цвета нежно-голубого неба. Хотел ли он тоже увидеть за этой старой Дверью, как и она сама,  какое-нибудь чудо? Ничуть! Ему просто понадобилась верёвка, а верёвки, как всем давно известно, хранятся в чулане. Вот  парнишка-сорвиголова и отправился в чулан. Отварил он старую ту Дверь, включил фонарик и спустился вниз по лестнице. Видит парнишка дедову шинель, бабушкину шаль, старенькую коляску, в которой он и два его старших брата, когда только родились, сладко спали, убаюканные нежным голосом их матери. И так парнишка увлёкся этими вещами старины, что про верёвку свою и думать позабыл. С трепетом и великой нежностью перебирал он старинные вещи, вспоминая всё, что связано было с ними — людей, которых уже нет, и события, которые уже прошли и более не вернутся... И стало тому пареньку на душе как-то тепло-тепло, уютно и невероятно светло. Вышел он из кладовки совсем другой — окрылённый и открытый душой для жизни и вдохновения, а Дверь-старушка, тихонечко затворившись за ним, аж помолодела на лет пять, ибо поняла она, что именно этого момента ждала она долгие-долгие годы. И радости её не было предела. Так висит она на старых своих петлицах над чуланом тем тёмным и трепетно бережёт светлую память былого, зная теперь наверняка, что однажды и ты войдёшь в тесный тот чуланчик и найдёшь там дверь в новую надежду!

                03.12.2009г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

КТО ВАЖНЕЕ ИЛИ СПОР ИЗ ДЕРЕВЯНОЙ ШКАТУЛКИ

В бабушкиной мастерской, на средней полке старенького стеллажа, стояла деревянная Шкатулка для рукоделия. В той Шкатулке жили цветастые нитки, острая Игла и Канва. Все они жили дружно и все ладили друг с другом...

Однако случилось, что Шкатулку ту долгое время никто не открывал, так что на её крышке даже образовался тонкий слой пыли. И обитатели Шкатулки, то ли от того, что позабыли дневной свет, то ли от того, что давно тепло рук не касалось их, забились каждый в свой угол, перессорившись. А случилось это так.

Тонкая острая Игла, с позолоченным ушком, проснувшись спозаранку, вдруг, ни с того - ни с сего, заявила как-то прочим обитателям шкатулки, что она самая главная и самая необходимая вещь в процессе творения цветастого полотна...

-Вот ещё! - фыркнула одна из ниток, выбившись из среды своих гладких цветастых сестёр, - Мало в тебе проку, если нас не станет! Что ты, остроносая, умеешь-то, если разобраться? Так, только дырки делать и всё!

-Вот именно! - по вылазили другие нити, - Если уж и говорить о важности, то мы важнее, потому что именно мы сутью своей создаём замысловатый рисунок и радуем глаз...

-Ха, - злобно усмехнулась игла, - как вы, однако, заговорили! Да не будь меня, как бы вы сами легли в канву, а? Кто как ни я вам путь ещё проторит, а? А! Молчите?! - кичливо повизгивала игла, скребясь острым своим носом о стенку деревянной шкатулки.

-Ха! - спорили с иглой нити наперебой, перекрикивая одна другую, - Да не будь нас и ты без надобности! - возмущались они так яростно, что спутывались между собою в беспорядочные узелки, - Ты, между прочим, - отстаивали нити свою большую значимость, - лишь для того единственно и дана, чтобы нам путь прокладывать!

-Полно вам петушиться! - не выдержала Канва, - Коли уж говорить о большей значимости, то всех вас важнее я! Где бы все без меня были? Все вы для меня, так что на том и закончим весь этот пустой разговор!

Однако с Канвой, конечно же, не согласились ни Игла, ни нитки. Напротив, спор принял ещё более жёсткие черты. дошло до того, что все друг друга оскорбили и расползлись по разным углам, не желая больше знать друг друга.

Тихо-тихо стало в Шкатулке и не известно чем бы закончилась эта грустная история, если бы вечером этого же дня, я не вошла в мастерскую и не выслушала рассказ деревянной Шкатулки о ссоре её жильцов. Не теряя больше времени, я отварила крышку Шкатулки и вынула напрочь перессорившихся Канву, Иголку и нити. Сначала мне пришлось распутать нити, затем расправить Канву и только потом я могла приступить к вышиванию. Замечу, правда, что нити ни в какую не хотели вдеваться в игольное ушко, а Игла ни за что не желала вести нити через Канву, но в конце концов тепло моих рук до того обласкало этих упрямцев, что все они, как один, принялись делать то, что должны были делать!

Так, Игла послушно следовала за пальцами моей руки, а ниточки - за Иглою, чтобы потом ровненько лечь на Канву, послушно лежащую на другой моей руке. Стежок за стежком и очень скоро у всех у нас получился чудесный узор с цветущими цветами, порхающими бабочками, со сказочным домиком и светлой мечтой! А как же иначе? Когда мир и любовь руководит нами, тогда любое дело спорится с радостью и несёт с собою жизнь!

                09.01.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

ГЕЛИЕВАЯ СВЕЧА И ЕЁ ОГОНЁК

В красивом стеклянном домике, похожем на миниатюрный аквариум, жила гелиевая Свеча. Свеча эта сама по себе радовала глаз живущих, ибо имела в себе замысловатый пейзаж Художника, создавшего её. Посмотришь на неё и словно в море попал с песчаным дном, где живёт настоящая морская звезда...

Однако не радовали Свечу восхищённые взгляды, обращённые к её чистому веществу. Она грустила. И не просто грустила, а даже как-то мёрзла от мертвенного своего существования. Вся её суть желала чего-то иного - настоящего, живого, горячего...
Чего жаждала гелиевая та Свеча, она сама толком не знала, но знала, что очень устала быть так как есть.

Рядом со Свечою той жила утончённая Ваза из горного хрусталя. Она тоже не раз ловила на себе восхищённые взгляды живущих и безмерно тому радовалась, даже начинала сиять как-то по-особенному:

-Как хорошо! - сверкая от удовольствия, шептала хрустальная Ваза Свече, - Что ещё для счастья надо? Только честь и похвала! Молодая ты ещё, - обращалась в такие моменты Ваза к гелиевой Свечке, - не знаешь цену жизни и смысла её! Радуйся, глупенькая, покуда твои формы ещё не имеют изъянов и могут радовать глаз! Покуда ты красива и молода - принимай почёт и славу, а как утратишь первозданную свою красоту, тогда горе тебе - закинут тебя, в лучшем случаи, в тёмный шкаф и будешь там пол века, разбитая и всеми забытая, пылится!

-Да разве ж в том только смысл бытия, - не соглашалась, сама не ведая почему, с хрустальной Вазой гелиевая Свеча, - чтобы только восхищённые взгляды живущих ловить да кичится красотой своей, которая сегодня есть, а завтра исчезнет?..

-Ну же!.. - засмеялась радужными бликами Ваза из горного хрусталя, - Полно тебе сетовать-то! Это век живых цветов так краток, что они, подобно тебе, какой-то бред несут о смысле жизни, а уж нам-то с тобой век иной уготован - долгий и славный, ибо наше существо до-олго не утратит своей первозданности!

-И всё же, - не соглашалась Свеча, - уж лучше быть как цветы увядающие, но живой, настоящей, понимаешь?

-Тьфу на тебя! - рассердилась на свечку хрустальная Ваза так сильно, что блеск её немного поблек, - Дура ты и есть дура! Сама не ведаешь, что несёшь!

На том диалог между Вазой из горного хрусталя и гелиевой Свечой закончился. Стояли они теперь молча каждый день. Ваза безмерно радовалась каждому новому взгляду, а гелиевая Свеча тосковала о чём-то настоящем, неподдельном и живом. Так шло время.

Случился как-то в доме том уютном, где жили гелиевая Свеча и хрустальная Ваза, праздник. Шумно было и весело. Взрывались хлопушки, по углам длинными змейками вился  цветастый серпантин, а ещё пылали бенгальские огни. Всем было весело и только Свеча грустила.

-Жизнь моя коротка, - услышала вдруг Свеча чей-то тонкий голос, - но она настоящая! Прими меня в свои объятья и я с радостью поделюсь ею с тобой!

Свеча принялась лихорадочно оглядываться по сторонам. Голос был совсем-совсем близко, но она никак не могла рассмотреть говорящего с нею.

-Ну что же ты не отвечаешь? - совсем слабеющим голосом сказал кто-то прямо в самое существо Свечи и тут она увидела крохотную искорку, упавшую от бенгальского огонька.

-Да, да, да!!! - затараторила Свеча, подхватывая своим тоненьким хрупким фитильком умирающую искорку, - Хочу жить, пусть и не долго, но главное жить, пылать, чувствовать, преображая всё вокруг!

Не успела Свеча договорить это, как в ней вспыхнул маленький живой Огонёк. Он целовал её прозрачное вещество, он согревал своим пламенем её сущность, а она отдавала ему всю себя без остатка. Их союз был столь крепок, что тьма не смела приблизиться к ним ни на секунду. И Свеча, и Огонёк, были счастливы, хотя оба понимали, что жизнь их весьма коротка. Хрустальная же Ваза смотрела на них с жалостью и бубнила себе под нос:

-Какая же, всё-таки, Свеча глупая! Какая же она не разумная! Это ж надо променять честь и славу на мгновение искры?!

И до того Ваза сетовала и негодовала, что упала на пол и разбилась на множество мелких хрустальных осколков. Осколки эти подмели и выкинули вон, а про Вазу и вспоминать скоро забыли. Что до гелиевой Свечи, то хозяева помнят её Огонёк по сей день и согреваются им, хотя жили они, гелиевая та Свеча и её Огонёк, всего несколько тёмных и холодных ночей...

                15.01.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

РАЗБОЛТАВШАЯСЯ ДВЕРНАЯ РУЧКА

В некотором доме жили-были несколько дверей и у каждой двери было по ручке. Двери, как водится, ладили со своими ручками, а потому отворялись и затворялись очень легко и даже как-то весело, временами радостно поскрипывая, постукивая и даже повизгивая от удовольствия. А как же иначе?! Любая отверстая дверь скажет, что впускать кого-либо в запертую комнату или тактично выпроводить из неё есть великое удовольствие (хотя впускать, конечно, приятнее, чем провожать).

Вот в том-то доме и жила белая Дверь со своею "шариковой" кремовой Ручкой. Жила она на втором этаже, под самой крышей, и скрывала собою невероятно светлую, просторную комнату, которая всегда была залита солнечным светом.
Как водится в таких случаях, белая эта Дверь и её Ручка были очень близки от начала и дружили крепкою, почти родственной, дружбой, хотя по природе своей были различны...
(К слову должно сказать, что шар дверной Ручки имел приятный матовый оттенок и по сути своей был обработанным кусочком голубовато-белого металла, называющимся хромом. А вот белая Дверь была по своей природе ореховым деревом и потому по своей сути древесной имела очень незлобивый и уступчивый характер...)

Пока Ручка и Дверь не освоились в доме, всё между ними было складно да ладно. Ручка, сияя от восторга, с радостью укладывалась округлым своим существом в ладонь человека, увлекаясь за его рукой, а Дверь послушно следовала за своею хромовой Ручкой-шаром. Так проходили дни, месяцы и годы...

Позже, однако, когда Ручка вполне освоилась, с ней стало твориться что-то неладное. Стала Ручка капризничать, ворчать и даже отрываться от своей Двери:

-Да что с тобой такое? - плакала едва слышным тревожным поскрипыванием ореховая Дверь, изо всех своих сил пытаясь удержать в себе стержень хромовой своей Ручки, - Куда ты вырываешься?! Успокойся!

-Отпусти! - изо всех своих билась Ручка, холодным стержнем своим причиняя неимоверную боль Двери, - Не хочу быть с тобой, неужели не понятно?!

-Но почему? - печально скрипя, плакала Дверь, - Что я не так сделала, что ты не хочешь быть со мною? - недоумевала она.

-Я устала тебя на себе нести, - злобно рычала Ручка, разболтавшись вконец, - Неужели ты не понимаешь, глупая деревяшка, что только я причина открытий, а ты, жалкая доска, только и знаешь таскаться за мною словно хвост! Мне невмоготу таскать на себе такую рухлядь, а потому отныне нам с тобой не по пути! Я одна открываю хозяевам мир солнечной комнаты, а ты все эти годы бесстыдно пользуешься моей добротой, увлекаясь за мною как гнилой лист за ветром! Но отныне этому пришёл конец!!! - и шар Ручки отодрался от Двери и рухнул на пол.

С великим нетерпением Ручка, валяясь на деревянном полу, ожидала прихода хозяина и представляла, как его тёплая ладонь объемлет округлые её бока и устремляет в комнату, залитую солнцем...

Между тем время тянулось невероятно долго. Ручке даже показалось, что время стоит на месте и это было очень мучительно. Глупая же Дверь всё скрипела и скрипела, рыдая, но Ручка оставалась непреклонной и была убеждена в правильности своего поступка!

Наконец послышались шаги. Пришёл человек. И Ручка, и Дверь видели изумлённое его лицо и некоторую растерянность. Постояв какое-то время в размышлении, глядя то на Ручку, то на Дверь, человек-таки склонился над Ручкой и, как она того и ожидала, взял её своей тёплой ладонью от пола, но в комнату, залитую солнечным светом, не понёс...
Он понёс её по тёмному коридору, а потом небрежно кинул в какой-то ящик, где было тесно, душно и пахло хламом...

Долгие годы хромовая та Ручка пролежала в том ящике, словно в склепе, не видя Божьего света. У неё было достаточно времени, чтобы понять своё заблуждение по поводу того, что она носила на себе Дверь и была причиной открытия светлой комнаты. О, как она желала бы всё вернуть вспять, но увы, теперь ничего нельзя было изменить и дверная Ручка безутешно рыдала в тесном ящике.

Однако случаются чудеса для раскаявшихся и однажды эту Ручку вынули тёплые руки и установили на дверь. Правда дверца сарая была не под стать той ореховой Двери, с которой когда-то давно хромовая Ручка начинала свою жизнь в большом доме. Но даже теперь, обдуваемая ветрами и мучимая непогодой, дверная Ручка-шар очень дорожила старенькой своей дверью и делала то, что должна была делать, потому что нет более счастья как выполнять своё предназначенье!

                21.01.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

ЗИМА ПЕЧАТНОЙ МАШИНКИ

На стареньком письменном столе, который стоял прямо возле распахнутого настежь окна, жила-была старенькая Печатная Машинка. Много лет она, клёцая своими кнопочками, что-то писала...

Что она писала, старушка-Печатная Машинка сама не знала... Не задумывалась даже как-то, некогда всё было...

А между тем время шло своим чередом. Белые бумажные листья продолжали покрываться чернильными буковками Печатной той Машинки, не замечавшей своего мёртвого бесхарактерного почерка...

Всё вокруг менялась, менялись времена и жизнь оставалась незамеченной...
Печатная Машинка была уже не молода, а очень скоро и вовсе устарела. Всё реже и реже маленькие её кнопочки стали клёцать дробью лёгкого осеннего дождя по белому листу бумаги, отпечатывая чернильные знаки. Печатная Машинка грустила...
Не привыкла она к тишине. По долгу оставаясь без работы, Печатная Машинка волей-неволей стала наблюдать за тем, что окружало её. Сначала она очень внимательно осмотрела скромно обставленную комнату, в которой был расположен стол, на котором она жила всю свою сознательную жизнь. Небольшая комната осмысливалась старой Печатной Машинкой пространным чехлом, вместившем в себя множество непонятных и не нужных, по её мнению, вещей, названия которых она не знала. Впрочем, очень скоро взор старенькой той Печатной Машинки обратился к распахнутому окну, откуда на неё дул ветер, наполненный какими-то странными ароматами, так не похожими на запах чернил и бумаги...
Пахло чем-то воздушным, лёгким, прозрачным, свежим и невероятно необъятным:

-Э-м-м... - вдохнула в себя Печатная Машинка свежесть поздней осени, пахнущей белоснежной зимой, - Какой головокружительный аромат! - воскликнула она, - Но откуда он? - словно разговаривая сама с собой, тут же задумалась старушка.

-Это аромат зимы, - колебля лёгкую занавеску, отвечал старой Печатной Машинке Ветер.

-Зимы? - насупилась она, - Что такое зима? - после долгого и сосредоточенного молчания, спросила Печатная Машинка Ветер.

Ветер весь был пронизан жизнью и он с удовольствием рассказал старой Печатной Машинке не только про белую снежную зиму, но и про цветастую весну, про знойное лето и печальную осень...

Долго рассказывал Ветер старой Печатной Машинке про жизнь, но она никак не могла понять услышанного. Всё, что рассказывал ей Ветер, представлялось Печатной Машинкой лишь строчками чернильных букв. В конце концов Ветер устал рассказывать о том, чем жил и чего не могла вместить старенькая Печатная Машинка, - умчался прочь...

Осталась старушка одна-одинёшенька. Долго-долго смотрела она на мир, простирающийся за распахнутым настежь окном, силясь понять всё то, что слышала она от Ветра...
Скоро бронза осенней листвы утонула в серебре зимнего снега. Деревья облачились в белые одежды, стало холодно и тихо...

-Понятно! - сказала Печатная Машинка, едва клёцая своими маленькими кнопочками, - Зима это как белый лист бумаги, на котором ничего ещё не написано! А если так, - продолжала она свои суждения, - то весна, лето, осень да и, пожалуй, вся жизнь - это ровные чернильные буковки...

Сказав это, Печатная Машинка принялась-было печатать да только кнопочки её давно замёрзли и теперь молчали, внимая суровому зимнему пейзажу...

                08.02.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ

В светлой ванной комнате, в мягком облаке душистой пены, родился маленький мыльный Пузырь. Переливаясь всеми цветами радуги, мыльный тот Пузырь неожиданно для самого себя поднялся вверх и через небольшое распахнутое настежь окошко вылетел наружу.
Ласковый ветер, согретый лучами июньского солнца, моментально подхватил цветастый шарик мыльного Пузыря и понёс его наверх, к белоснежным шапкам кучевых облаков, мирно пасущихся на просторах прозрачно-голубого неба. Сначала мыльный Пузырь перепугался, но потом, завидев воздушную облачную пену, совершенно успокоился, полагая, что летит домой.
Более того, успокоившись, мыльный Пузырь, вдруг, раздулся и, переливаясь разными радужными цветами, принялся болтать о том, какой он славный мыльный Пузырь из всех прочих мыльных пузырей, потому что сумел покинуть пену, оседлать ветер и невредимым вернуться домой!
Ветер слушал речь мыльного Пузыря да знай себе летел всё выше и выше — ближе к белёсым облакам и дальше от прогретой солнцем земли. Мыльный Пузырь же, запутавшись в ветреных лоскутках, заметил, что облака, казавшиеся ему такими тёплыми и пушистыми издалека, теперь, вдруг, стали какими-то невероятно тягучими и холодными...
От этого откровения у мыльного Пузыря аж дыхание перехватило так, что он не смог больше сказать ни слова! Более того, бедный мыльный Пузырь только теперь понял наверняка, что облака это вовсе не тёплая мыльная пена, в которой он родился. А ветер, словно не замечая страха и тревожных мыслей мыльного создания, поднимался всё выше и выше, увлекая тонкое хрупкое вещество Пузыря в самую белесоватость облаков. Весь трепеща, мыльный Пузырь как бы скукожился, от спесивой и надутой его речи не осталось ни следа. Объятый холодом белоснежного облака, через которое ветер нёс его прозрачной своей плащаницей, мыльный Пузырь становился всё меньше и меньше.
Наконец, когда шапка белоснежных облаков уже оставалась далеко внизу, от мыльного Пузыря остался лишь крошечный Хрусталик, напоминавший слезинку, в которой нашли своё отражение все цвета поднебесного мира.
Теперь, обретя новую форму и новое вещество, Хрусталик-мыльный Пузырь обрёл вес и дождевой капелькой полетел вниз — на землю. Упав на траву между слёз утренних рос, Хрусталик-мыльный Пузырь всем своим веществом рассказывал каждому, кто мог его видеть о том, что сияние белых облаков учит тому, что по-настоящему ценно, а всё то, что тут, на земле раздувается из пены бытия в разноцветность хрупких мыльных пузырей есть ничто...
Эх, душистая пена! Как мягка она, но как иллюзорна! И летят от неё мыльные пузыри в чистоту белых облаков, чтобы прожить хотя бы капельку весомой жизни слёзного хрусталика, сумевшего вобрать в себя живые краски поднебесного мира!

                02.03.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

ПРО ТРЯПИЦУ И РЖАВЫЙ ГВОЗДЬ

По белому свету, в неведомо каких краях, носилась над землёю ветхая Тряпица. Вся выцветшая, неслась она без своей на то воли с шаловливым Ветром, куда ему было угодно, и совсем не помнила того, что было с нею прежде….

Память истрёпанной этой Тряпицы выветрил Ветер, в потоках которого она, запутавшись словно в паутине, носилась сиротой, не находя прохудившемуся своему существу покоя. Случалось, иногда, Ветер, вдоволь наигравшись Тряпочкой, оставлял её одну, а сам летел куда хотел. Тогда брошенная ветром Тряпица припадала к земле, словно лист древесный, и радовалась:

-Вот, - мол, - и мне пришло время успокоится…

Да где там! Ветру жажда чужого покоя была не угодна и он с новой силой налетал на бедный этот матерчатый клочок и снова тащил его, измученный, в пелену осенних дождей, во мглу зимних метелей, в пыль степных дорог и в жар знойного лета.

Бедная же Тряпица, в конец потерявшись в бессмысленном движении порывистого Ветра, просто летела, стараясь ни о чём не думать так, как если бы и не было её вовсе. Долго летала Тряпица по миру, пленённая задиристым Ветром, пока однажды не была поймана ржавым Гвоздём…
Гвоздь, о котором идёт речь, тоже был как бы сиротой. Дом, из полуразвалившейся стены которого он одиноко торчал, давно рухнул под тяжестью времён. Вот в этой-то самой стене, призрачно возвышавшейся над зарослями диких трав, и проживал одинокую свою жизнь Ржавый Гвоздь.
Хоть и был он весьма неприметен, а вредности ему было не занимать!

Если случалось мимо развалин старинного того дома проходить редкому путнику или пробегать какой-нибудь зверушке лесной, так Гвоздь тут же — цап чужака за край одежды или за лапку и доволен, а уж те-то, бедняги, сетуют на судьбу свою да на ржавый этот злосчастный Гвоздь, причинивший им нежданную боль…

Посетуют да уйдут восвояси, оставив Гвоздик в прежнем его одиночестве. И чем долее Гвоздь одиноко торчал из стены своей, тем более злым и ржавым он становился, мечтая в следующий раз зацепить кого-нибудь как можно глубже да побольней, чтоб чужою болью свою ноющую рану хоть чуточку умягчить. Все, кого цеплял ржавой своей шляпкой старый тот Гвоздь, непременно кляли его, желая его жилищу поскорее рассыпаться, а ему, вредному, как можно скорее и основательно сгнить. Больно было Гвоздю выслушивать эти проклятия и боль эта порождала в нём ещё больше ржавчины. Ржавая эта боль ослабила хватку Гвоздя и он как-то совсем приуныл. К тому же совсем скоро стену, в которой он жил, все стали обходить за версту, опасаясь пораниться. Так что злиться теперь ржавому Гвоздю было уже не на кого… Грустил старый Гвоздь, совсем ржавея и тоска его была сильнее злобы. Его мир превращался в ржавчину, а ему так хотелось жизни!

Вот в это-то самое время, столь печальное для ржавого Гвоздя, приступил к его жилищу задиристый Ветер, в воздушной паутине которого едва колыхалась невзрачная Тряпица. И в колыханиях её немых была мольба об умиротворении. Не стал ржавый гвоздь соразмерять свою силу с силой Ветра, но подчиняясь желанию хоть кого-нибудь сделать счастливым, вытянул он тонкую свою головку да и ухватил шляпкой своей подневольную путешественницу. Долго бился Ветер у развалин старинного дома, стремясь вернуть свою Тряпицу да не мог, потому что Гвоздик крепко удерживал всем своим веществом прохудившуюся Материю. Да и она, уставшая от бесконечных мытарств, обвилась у тоненькой шейки своего спасителя и ни в какую не давала отнять себя от того, кто подарил ей успокоение от волнений неугомонного Ветра…

Сдался Ветер — улетел прочь, оставив Тряпицу на ржавом Гвозде. Оставшись вдвоём, отверженные ритмичным временем внешнего мира, Тряпица и ржавый Гвоздь радовались друг другу как счастью, как обретением новой жизни…
Долго Тряпица слушала повесть жизни ржавого Гвоздя, всё более лаская его вещество своей материей, так что скоро Гвоздик снова стал блестящим, основательно избавившись от ржавчины. Долго Тряпица, надёжно удерживаемая Гвоздиком, вспоминала свой путь. И однажды она сумела прочесть свою память, выветренную временем. Оказалось, что когда-то давно она, эта ветхая Тряпица, была белоснежною занавеской в старинном доме… В том самом доме, который теперь развалился, оставив после себя часть стены. В том самом доме, где жил ржавый Гвоздь от начала и где она, потерянная , снова обрела покой…

С тех пор Гвоздик тот сделался добрым и никого не цеплял, потому что весь был обвит старою Тряпицею, само существо которой рассказывало проходящим о бытие Гвоздя. Гвоздь же, обласканный материей старой Тряпицы ещё трепетнее, ещё крепче удерживал её подле себя, защищая от нападок подлых ветров, проносившихся мимо, охраняя её покой, к которому она так долго стремилась и которого, бесспорно, она была достойна!..

                06.04.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС


ЛОСКУТКИ И ШЁЛКОВАЯ НИТЬ

Долгое время дремала на деревянной своей катушке шёлковая Нить. Сквозь прозрачные  свои розовые сны она вспоминала шёлковую свою юность и тихонечко улыбалась тому, что было…

Тонкие шёлковые кружева, кружась белоснежными цветами в её светлых воспоминаниях, танцевали вальс. Утончённые кавалеры — иглы в серебристых своих фраках целовали шелковистую её руку, приглашая на танец жизни, но она была слишком красива и горда, чтобы хоть кому-нибудь из них ответить согласием.

Шёлковая Нить слишком сильно ценила своё нежное одеяние, струящиеся розовыми бликами под брызгами солнечного света, чтобы позволить кому-нибудь из кавалеров, облачённых в неприметные серебристые облачения, прикоснуться к себе…

Помнится, что после них, к ней сватались и другие — ещё более утончённые иглы-кавалеры, одетые в позолоченные одеяния, но и их розовая шёлковая Нить сочла не достойными себя. Ниточка же времени меж тем сшивала лоскутки долгих её дней в полотно  однообразной жизни, так что прошло то время, когда шёлковая Нить была королевой бала.

Деревянная её катушка, которая когда-то давно была жёлтенькой и свежей, теперь потрескалась от старости и потускнела. Сама же Нитка, что жила на этой катушке все эти годы, будучи когда-то нежно-розовой, теперь сделалась серою и какой-то даже замусоленною. Признаться, теперь она была бы рада пойти за любым, кто только позвал бы её да время было упущено и сделалась старая шёлковая Нить никому не нужной…

Деревянная её катушка закатилось в пыльный угол, чтобы никому не мешать, и там оставалась лежать со страдающей своею Ниткой долгое-долгое время…

Сначала старая Нитка жила в тёмном своём углу совсем одна-одинёшенька, утешаясь светлыми воспоминаниями своей шелковистой юности. Однако спустя какое-то время к Ниточке той подселился маленький цветастый Лоскуток. Он был совсем крошечный и ужасно общительный. Едва подселившись к Нитке, Лоскуток принялся рассказывать ей о том, как совсем ещё недавно он был частью большого полотна, но хладнокровные Ножницы отсекли его от родного гнезда и выкинули вон, как нечто ненужное, лишнее…

Нитка, слушая малыша, едва не прослезилась, однако маленький этот Лоскутик не позволил грустить старушке. Он вдохновенно показывал ей меленькие красочные цветочки на лоскутном своём боку и смешливо рассказывал про свои мечты. Лоскуток рассказывал ей, например, что будь он чуть побольше, то непременно сделался бы воздушным змеем и взмылся бы вверх как птица…

Лоскуток мог долго рассказывать про то, каким именно воздушным змеем он мог бы быть, если бы не был ненужным лоскутком…

А ещё Лоскуток рассказывал Нитке про то, каким хорошеньким кармашком он мог бы стать на детской рубашонке, если бы ему позволили остаться…

Впрочем, рассказывая всё это, Лоскуток не выказывал ни обиды, ни осуждения, ни даже тоски. В его словах была мечта, которой он утешался сам и в которой нашла себе утешение старая шёлковая Нить, никогда прежде не знавшая суть мечты и только теперь постигавшая эту сокровенную тайну юной материи…

Вот так и делили тёмный пыльный свой уголок старая шёлковая Нить и маленький Лоскуток. А  время шло и очень скоро к ним подселился ещё один лоскуток — старенький и невзрачный, он то и дело плакался новым своим друзьям о горькой своей судьбе. А следом за ним, за старым этим обрывком материи, в этот тёмный угол стали приходить и другие лоскутки. Все они рассказывали о своей судьбе шёлковой Нитке как той, кто первая пережила отвержение внешнего мира и сумела найти силы жить дальше в этом тёмном углу…

Нитка же, понимая, что свою судьбу выбрала сама в отличии от матерчатых лоскутков, стала думать над тем, что же она может сделать для каждого из них?

-Эх, - рассуждала сама в себе Нить, - если бы только у меня был кавалер, с ним вместе я могла бы объединить лоскутки в чудесное лоскутное одеяльце…

Но кавалера-иглы у Нитки не было и она совсем отчаялась, потому что не знала как помочь тем, кто был выброшен вон за ненадобностью…

Однажды утром, когда солнце заглянуло в тёмный угол забытых всеми матерчатых лоскутков и старой шёлковой Нити, самый первый Лоскуток (тот, кто был всех меньше, моложе и который всегда радовался) в очередной раз показал Нитке меленькие цветочки на лоскутном своём боку, чтобы она улыбнулась. Взглянув на разноцветные эти цветы, шёлковая Нить, вдруг, вся просветлела:

-Знаю, - воскликнула она, соскальзывая со своей деревянной катушки, - что сделаю! Может быть, - обратилась она к лоскуткам, - вы все показались кому-то ненужными, но я вас вижу цветком, лепестки которого благоухают разными оттенками судьбы каждого из вас!

И она тут же принялась, не щадя своих шёлковых одеяний, связывать лоскутки в аккуратный букетик, который скоро сделался замысловатым матерчатым цветком, действительно радующим взор…

Этот лоскутный цветок я видел сегодня на подушке, которая лежит на диванчике в просторной гостиной моего старинного друга. Просто интересно, насколько всё-таки могут быть удивительными вещи, сочетающие в себе нечто совершенно не сочетаемое!

Если, вдруг, сегодня тебе показалось, что ты выброшен судьбою в тёмный угол и что ты никому не нужен, осмотрись…

Возьми за руку того, кто мыслит себя обделённым и пойми, что по-настоящему ценное рождается из лоскутков наших надежд!..

                14.04.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

МЕЧТА ПАРАФИНОВОЙ СВЕЧИ

В углу на столе, застланном белоснежной скатёркой, жила парафиновая Свеча. Каждый день, едва только прозрачный вечер стелил своё тенистое покрывало над землёй, как тут же в синем небе зажигались маленькие огоньки далёких звёзд. Мерцая, те далёкие звёзды вкладывали в белоснежное вещество парафиновой Свечи, которая вот уже как два месяца жила на столе на серебристом подсвечнике, лучистую мечту о неведомом ей мире, где, как ей представлялось, всё должно быть соткано прозрачным светом и искрящейся нежной паутинкой любви, не кончающейся никогда…

Парафиновая Свеча знать не знала, откуда в ней возникают эти мысли, о чудесном светлом крае, но долгими прохладными ночами она, наблюдая из распахнутого окна через прозрачные белоснежные занавески за огоньками небесных звёзд, снова и снова продолжала думать о чудесной сияющей стране, мысли о которой заставляли её трепетать…

-Ах, - вздыхала Свеча, вытягиваясь тоненьким своим фитильком как можно выше, чтобы суметь зацепить своим взором как можно больше огнистых звёздочек, - если бы мне можно было бы подняться хоть на мгновение в высоту небес подобно самой незначительной звёздочке, что, проницая тьму, так смело и так завораживающие манит мой взор во глубину времён, чтобы и я могла вот так, как каждая из них скромным огоньком своим устремляться сквозь тьму вселенной к Тому, Что есть всему Начало и Смысл!

Едва парафиновая Свечка озвучила свою мысль, которую, как она думала, никто не мог услышать, ибо речь её была прозрачна и не имела звукового облачения, одна из звёзд, та, которая была Путеводной, сошла с высоты тёмных небес к Свече, которая так трепетно и страстно желала того, чего никогда не видела, но что прозревала сквозь зыбкую пелену ночных сумерек:

-Знаешь ли, - спустившись почти к самой земле, начала тихо говорить Путеводная Звезда к парафиновой Свечке, - что нести в веществе своём свет — нелегко? Знаешь ли, что для того, чтобы обрести крылья и простор полёта, нужно отречься от бремени вещества, сколь красивым и полезным оно не казалось бы? И знаешь ли, - продолжала Звезда, серебря своими лучами белоснежное одеяние парафиновой Свечки, - что никто не может устремиться вверх, пока не осознает, что он так низко, что ниже уже нет места?..

-Хоть я и не думала, - отвечала парафиновая Свеча Путеводной Звезде, - тех мыслей, которые ты открыла теперь мне, но всем своим существом я всегда знала обо всём, что теперь услышала от тебя…

-И что же? - ещё сильнее окропила серебристым своим свечением Звезда Свечу, - Неужели осознавая всё, что было тобою услышано теперь и переосмыслено прежде, ты всё равно таишь в сердце своём парафиновом мечтания, которые от начала и до сих пор давали тебе смысл для бытия?

-Да, - нисколько не сомневаясь, ответила Свечка лучезарной Звезде, трепетно поклонившись ей тоненьким своим фитильком.

-Твой след, - сказала Свечке Звезда, - может никто и не оценит… Может быть даже никто не увидит твоего пламени, потому что тьма велика и не проницаема… Ответь же мне, разве не боишься ты исчезнуть так бесславно, словно и не было тебя вовсе?

-Я не думала об этом, - честно призналась парафиновая Свеча Путеводной своей Звёздочке, - но разве огонь, что горит в холоде ночных сумерек думает о том, что он погаснет? Разве он экономит своё пламя того только ради, чтобы просуществовать чуть дольше того, что отмерено ему? Я думаю, что он просто горит, пока может… Горит так, как горят огни звёзд до той поры, покуда каждой из них не придёт срок потухнуть… Разве нет?

Посмотрела Звезда на парафиновую Свечку и, простёрши к ней золотой луч, коснулась живительной палящей искоркой тоненького её фитилька и тут же поднялась в высоту небес, теряясь среди прочих звёзд.

Парафиновая же Свеча осталась стоять на столе, застланном белоснежной скатёркой, заливая тёмную комнату бархатистым мягким свечением. Парафиновое вещество белой Свечи с каждым мгновением таяло, стремительно теряя замысловатые очертания её формы, превращаясь в ничто. И скоро, едва рассвет коснулся росистой земли, душа парафиновой Свечи незримой капелькой влилась в мир вечного Света, обретя навсегда тот чистый и светлый мир, которым она жила в сердце своём будучи простой парафиновой Свечкой.

Утром, правда, кто-то немножко досадовал, выковыривая из посеребрённого подсвечника остатки парафина, на то, что, мол, спалили свечу без надобности…

Но что может понимать суетливый заземлённый разум, никогда не обращавшийся к свету?..

                17.04.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

 
ПРО ТО, КАК МЕДНЫЙ ТАЗИК ИСЦЕЛИЛСЯ ОТ ЗАВИСТИ

Жил да был на свете медный Таз. Жил он в тесной, но весьма уютной комнатушке, которая звалась ванной комнатой. Сам Таз висел на выложенной голубою плиткой стене на изогнутом гвоздочке с большой шляпкой, а по соседству с ним проживало старинное продолговатое Зеркало. И было, что Таз этот медный был весьма завистлив, а потому часто ворчал сам в себе и никогда не разговаривал со своим соседом, хотя тот, едва дверь ванной комнаты затворялась и жёлтая Лампочка засыпала, много раз пытался заговорить со старым медным Тазом про скромное их житие, про мечты и про то, между прочим, как, наверное, здорово быть медным Тазиком!

Однако Таз, словно сворачиваясь ещё глубже внутрь себя, делал вид, что не видит Зеркало и не слышит его. Так поступал Таз всякий раз, когда зеркальный лик старинного Зеркала, висевшего напротив, оборачивался к нему и посылал к его пухленьким медным бокам тоненькие зеркальные лучики, в которых читался тихий зеркальный шёпот. ..

Тазик же, почувствовав на себе эти тонкие зеркальные блики, лишь сильнее прижимался к голубым плиткам влажной стены и, дребезжа, угрюмо прятался внутрь. Поступал же он так единственно потому, что до жути завидовал старому Зеркалу. Завидовал медный Таз тому, что каждый Божий день все, входящие в ванную комнату, первым делом представали пред этим самым Зеркалом и подолгу, как он думал, любовались серебристым его овальным ликом, не замечая даже светлого глаза Лампочки, жёлтой своей головкой освещающей тесное их жилище...

 А что он, бедный медный Тазик? Его лишь изредка снимали с его кривого гвоздочка и, наполнив до самых краёв прозрачною водою, что-то всё время в нём стирали, полоскали да бултыхали…

-Да разве ж это жизнь? - думал сам в себе Таз, косо поглядывая на соседа, не в силах сдерживать на него своё негодование, - А я ведь, между прочим, - осматривая свои медные бока, думал Таз, - совсем не хуже этого Зеркала-старика! У меня, вон, какие гладкие и ровные бока! Так что и я мог бы блистать зеркальными бликами, если бы только меня кто-нибудь подвесил на гвоздик Зеркала под самый сноп Лампочкиных лучей! - и он снова завистливо задребезжал, плотнее прижавшись к влажной стене.

Как-то раз, после трудного дня, (а в этот день в медном Тазу целый день купали пузатеньких малышей, которые, задорно хохоча, пухленькими своими ручонками хватали большой медный Тазик за края и маленькими пальчиками так его щекотали, что он сам весь содрогался от смеха, то и дело выплёскивая из себя пенистую водицу), Тазик сладко задремал, напрочь позабыв о своей зависти. Прикосновение детских рук и задорный смех ребятишек словно согрели холодную его душу и он, вдруг, вспомнил себя совсем молодым.

В тонком сне, словно наяву, медный Тазик видел себя на прилавке магазина в свете ярких ламп. Много людей толпилось тогда у прилавка и некоторые из них подолгу стояли около него, разглядывая медные его бока. Кто-то корчил ему рожицы, по-доброму смеясь, а кто-то брал его в руки и тщательно разглядывал со всех сторон. И привиделось медному Тазику во сне этом, что напротив прилавка, где он жил в юности своей, было много зеркал. Однако зеркала те были печальны и тогда молоденький Тазик, не ведавший ещё грусти, спросил одно из зеркал, почему так печален его лик?

-Мне немного грустно, - сказало то зеркало медному Тазику, - что я всего лишь зеркало, которое ничего не имеет своего и в котором всё — лишь отражение других…

-А разве это плохо? - удивился Тазик, вспомнив о том, что каждый Божий день он завидует старинному Зеркалу, которое одиноко живёт на старом своём гвоздике, что на противоположной стене.

-Это одиноко, - отвечало зеркало медному Тазику, - быть всего лишь отражением… Но какой же ты счастливый, Тазик! - улыбнулось, вдруг, зеркало, отобразив в зеркальном своём лике медные бока Тазика, - Тебя ждёт настоящая жизнь! В тебе, как в настоящем озере, будет плескаться вода. К тебе будут прикасаться заботливые руки живых людей и ты будешь тем, кто по-настоящему необходим… Ведь, - заключило зеркало, - именно тот, кто необходим, по-настоящему живёт и по-настоящему чувствует!..

И вдруг сон медного Тазика прервался. Ему, вдруг, стало так стыдно за то, что он, позабыв дни юности своей, стал таким неблагодарным, замкнутым, ворчливым и завистливым…

-А ведь и в самом деле, - повернулся Тазик пухленьким своим пузиком к старинному Зеркалу, - я, когда меня внесли в эту уютную комнату, очень долго был счастлив… Мне нравилось, как по спинке моей стучат капельки воды. Я был счастлив, когда во мне плескались тёплые руки, но потом я всё забыл и стал завидовать этому бедному Зеркалу, зеркального лица которого вот уже много лет не касалась тёплая хозяйская рука!.. - и медный Тазик так дзынькнул, что спящей под потолком Лампочке спросонок показалось, будто где-то совсем рядом зазвонил колокол.

Впервые за долгие годы недовольного ворчания, медный Таз сам обратился к Зеркалу и они долго-долго болтали меж собой. Каждый из них делился воспоминаниями юности и настоящими чувствами, но главное, с этих пор старинному Зеркалу не было грустно, потому что у него появился настоящий друг.

Медный же Таз, вспомнив из далёкого когда-то, (когда он был молод и жил на прилавке магазина) грустное существо зеркал, оставил свою зависть и вернулся к прежней радости — быть полезным медным Тазиком и быть счастливым от того, что ты кому-то необходим именно как Тазик, потому что был Тазиком медным рождён!..

                05.05.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

СКАЗАНИЕ ПРО АТЛАСНУЮ ЛЕНТОЧКУ

В некоторой далёкой стране, в каком-то древнем городке, чьи массивные улицы выложены вековыми камнями и чьи каменные стены и старенькие домишки все сплошь увиты плющом, жила-была чудесная атласная Ленточка цвета белоснежных облаков. Жила она в богатом доме с большим садом и яркими фонарями, и была весьма знатной особой. Ею, едва только она появилась на свет, словно поясом опоясывали чудесное атласное платьице маленькой златовласой девчушки и завязывали в роскошный бант, который был похож на самый большой бутон самой прелестной бархатной розы, что росла в хозяйском саду.

И надо сказать, что эта белая атласная Ленточка выходила в свет не в будни, как какой-нибудь обыкновенный бантик, но в особые, торжественные, дни. Во всё же остальное время наша атласная прелестница отдыхала в обтянутой кремовым шёлком коробочке на красной бархатной подушечке и трепетно перебирала воспоминания, сохранявшиеся в её светлом сознании с прошлых прогулок. Вспоминая каждый свой выход как великое событие жизни, белая та Ленточка сладко засыпала до следующего раза и так случалось много-много раз.

Однако однажды настало такое время, когда атласной этой Ленточке всё надоело. Она уже изучила все улицы древнего города, все городские стены и, даже казалось, что все цветы и деревья, произрастающие тут, были знакомы ей до отвращения. Она, созерцая прелестным своим пышным бантом окружающий мир с тоненькой талии златовласой девчушки, грустила. Грустила о том, что ничего в этом сером городе не сравнится с её красотою, что ничто не достойно хвалить её, а потому всё надоело и ничто уже не радовало атласный её взор…

И вдруг лёгкий Ветерок всколыхнул пышный атласный бант белой той Ленточки так, что она тот час увидела над собой бескрайнее голубое небо, чья глубина и свежесть так пленили её взор, что она больше ни о чём и ни о ком мыслить не могла.

Каждый Божий день белая атласная Ленточка сравнивала себя с небом, пытаясь всем своим существом походить на него и, если возможно, даже чем-то превосходить прозрачную его суть. И до того Ленточка увлеклась этим занятием, что не заметила, как стала высокомерной, пустой и надменной. Заприметив такое дело, Ветер-озорник, любящий всё превращать в беспорядок, обратился как-то к белоснежной той Ленточке, когда та в очередной раз опоясывала тоненькую талию златовласой девчушки, прогуливающейся солнечным днём по душистой аллее городского парка:

-Слушай, - раздул Ветер бант Ленточки так, что та едва не сорвалась с пояса своего атласного платьица, - я только сейчас заприметил, что ты подобна самому небу, которым полны твой взор, твоя душа и твои мысли!

-Да! - раздуваясь ещё больше своим бантом от таких лестных слов, согласилась Ленточка.

С тех пор Лента ни на минуту не могла оставить мыслей своих о небе, которое сделалось для неё самым настоящим кумиром. И днём, и ночью - отдыхала ли она в своей уютной коробочке на бархатной подушечке или прогуливалась ли по уютным городским улочкам, опоясывая чудесной атласное платьице...
Все её мысли и думы были заняты лишь небом, с чьей красотой, а она это чётко внутри себя понимала, ей было никак не сравниться и эти мысли весьма огорчали её, лишали покоя и даже мучили.
Заприметив такое дело, коварный Ветер продолжал пустую свою речь так, обращаясь к белоснежной атласной Ленточке, желая погубить её:

-А знаешь ли ты, Ленточка, что кумира своего ты можешь превзойти и стать его краше?

-Да ты что?.. - удивилась Лента, затрепетав, - Нет, - чуть осев, робко продолжала она, - я, конечно, догадывалась, что, наверное, смогу, но как превозмочь красоту необъятного неба точно, я не знаю…

-Ха! - дёрнул Ветер край атласной белой Ленты, развязывая пышный её бант, - Да всё очень просто! Надо подняться до высоты кумира твоего, - и Ветер что есть силы, мгновенно стянул Ленту с пояса девочки так, что та не успела её схватить пухленькими своими ручонками, и вознёс её к самым небесам, - А потом надо затмить его своей красотой! - продолжил Ветер.

Ленточка же, прислушавшись к ветреным советам, тут же принялась застилать собою глубокую голубизну прозрачного неба, стремясь заслонить его своей атласною белёсостью. Она так в этом усердствовала, что вся порвалась на части, развеявшись по небесной голубизне тоненькими, сияющими ослепительной белизною, ниточками, которые благодушное Небо превратило в облака, чтобы они напоминали живущим о Ленточке, которая погибла в тот час, когда сотворила себе кумира…

                07.05.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

КИСТОЧКА

В углу на деревянной полочке, что тоненькой полоской нависала над стареньким рукомойником, жила художественная Кисточка. Она жила в маленькой стеклянной баночке и ей со своего угла было хорошо видно кто, где и как живёт. Прямо над нею жил маленький чёрный Паучок в своей серой паутинке, пронизанной тёмной пылью и сажей. С Паучком этим Кисточка не дружила, потому что он был весьма замкнут и даже зол. Сутками напролёт он плёл свою паутину, косо поглядывая со своего сетеобразного жилища на Кисточку, да ловил мух. Внизу же, под облезлыми створками рукомойника, проживало семейство рыжих тараканов и, надо сказать, им тоже не было никакого дела до жития одинокой Кисточки, которая целыми днями участливо поглядывала на неспешный быт соседствовавших с нею обитателей.

Впрочем, случилось как-то раз Кисточке заговорить с чёрным Паучком, который однажды был в очень хорошем расположении чёрной своей души и был вовсе не против поболтать о жизни хоть с кем-нибудь, путь даже с Кисточкой, которую он недолюбливал.

-Что, - навис на шёлковой своей ниточке над Кистью чёрный Паучок, - скучаешь?

-Нет, что вы… - тут же отозвалась Кисть, приподняв свой дымчатый хвостик к собеседнику, - я наблюдаю, - робко сказала она ему.

-Наблюдаешь? - удивился Паук, - За кем это ты наблюдаешь? И, главное, зачем? - смотрел он с явным недоумением на Кисточку круглыми чёрными своими глазами, - Разве ты решила как я поймать кого-нибудь — мушку, там, или комара?..

-Нет-нет, - добродушно улыбнулась Кисточка, - что вы… - поспешила объяснить Паучку Кисть, - Я наблюдаю за тем, как протекает жизнь… Мне интересен ход старинных часов, что висят на стене напротив… Мне нравится смотреть как рыжие тараканы воруют с хозяйского стола кушанье и как колеблется занавеска, когда через распахнутое окно врывается ветерок…

-Фи! - скривился Паук, слушая соседку, - Какая глупость! И как тебе только не надоело заниматься пустым делом?.. Теперь я понимаю, за что тебя никто не любит… - деловито произнёс Паук, потирая тоненькие свои лапки.

-Правда? - удивилась Кисточка, - Скажите же мне, - пряча глаза, обратилась она к Паучку, - скажите, что со мной не так? Чем я так плоха, что со мной никто не желает дружить?

-Вот глупая! - захихикал Паучок, - Как же ты, живя так долго среди нас никак в толк не возьмёшь, что каждый проживает свою жизнь и не суёт своего носа в жизнь соседа, потому как она его не касается! У каждого свои интересы, свои заботы и дела, так что нечего совать свой нос в чужой уголок, понятно?!

-Но… - всхлипнула Кисточка, - Но я вовсе не сую свой нос в чужие дела, - попыталась она объяснить Пауку свой интерес, - Я просто люблю смотреть в настоящее, где каждый находит своё место… Мне интересно всё, чем составляется настоящий момент вместе с его обитателями и… И разве в этом есть что-то плохое?..

-Я уже сказал, - раздражительно потёр свои лапки Паук, собираясь подняться в свой домик, - что очень глупо пялится на жизнь со стороны… М-да, надо заниматься своими делами — это первое… А второе… А второе, метёлка, - грубо усмехнулся Паучок, подтягивая своё тёмное ворсистое брюшко наверх, - тебя не любят за то, что ты — родственница Веника, что живёт за печкой и который, нет-нет, да начинает порою так мести, так мести, что спасения от него никому нет! Он, видать, тоже не прочь свою гриву в чужую жизнь засунуть и всё привести в такое состояние, какое его вполне бы устроило!

-Я? - изумилась Кисточка, слегка сжавшись, - Родственница Веника?

-А как же? - ехидно захихикал Паучок, - Ты точь-в-точь как Веник, только шибко маленький, так что этим родством и объясняется твоя пагубная привычка наблюдать да подглядывать за чужим житием! Тьфу на вас, веникоподобные существа, лучше бы с вами вовсе не иметь никакого соседства! - и Паук, снова раздражённый, поспешил укрыться в грязной своей паутине.

Кисточка же, всё ещё не веря услышанному, принялась внимательно оглядывать своего родственника. Действительно, отметила про себя она, сходство между нею и Веником бесспорно было — грива-кисть на конце, например… Правда ручка Веника составлялась несколькими прутиками (или палками? Она не могла определить точно, потому что Веник стоял за печью и его плохо было видно), плотно связанными один к другому верёвкой, а её ручка — тоненькая палочка…

Это открытие про свою родословную очень огорчило Кисточку. Она, конечно же, много раз видела, как её родственник — Веник, наводит порядки, сметая всё на своём пути в единую кучу, но никогда ей не думалось, что он и она — родня…

Эх, бедняжка! С этого случайного разговора с Паучком художественная Кисточка напрочь потеряла покой. Свои печальные глазки она теперь прятала и старалась не смотреть, как прежде, на всё то, что до сих пор радовало её. Ей с этих пор стало совсем невыносимо, одиноко и как-то больно… Она даже как-то облезла своею тоненькой гривою и померкла, потерянная в своих мыслях.

Но однажды ранним утром, едва рассвет золотистой россыпью солнечных бликов забрезжил на прозрачных стёклах хозяйского окошка, Кисточка оказалась в объятьях тёплых старческих пальцев.

-Ну вот, - подумалось, вдруг, Кисточке, - настал тот роковой час, после которого меня и вовсе все возненавидят… Теперь пришло время мне размести всё в пух и прах в угоду хозяину…

Но не успела кисть домыслить свою тревогу, как дымчатая её головка окунулась в тёплый жёлтый цвет. Затем в нежный голубой и золотистый коричневый… И память её в одном мгновении воскрешала перед нею всё то, что копила она в себе многие годы, наблюдая из своего угла за жизнью вокруг.

На белом листе рисовала она то, что видела и чем жило всё вокруг. Послушно шла она дымчатой своей головкой за хозяйской рукой, чувствуя каждое её движение как продолжение себя, и думала о том, что нет, не родня она Венику. А ещё Кисточка думала про то, что нет её счастливее и нет ничего более прекрасного, чем видеть жизнь и уметь запечатлевать её не только в себе, но и на холсте…

Скоро картина была готова и Кисточка снова покоилась на деревянной полке в стеклянной своей баночке под паутиною чёрного Паука и над старым рукомойником, где жили тараканы. И снова Паук пытался сказать Кисточке, что наблюдать за жизнью — дело пустое да только Кисть уже не огорчалась словам соседа сверху, потому что знала одну простую истину — невзрачный паучок, запутавшийся в паутине мелочной своей судьбы, или рыжий таракан, охотящийся за крошками с хозяйского стола, никогда не смогут вместить в себя многогранность протекающей мимо них жизни, которой нет предела и нет границ!

                26.04.2010г., г Наро-Фоминск, ЮНиС

ТОПОРИННАЯ ПОВЕСТЬ

Жил да был на свете Топор. Жил он в стареньком неказистом домишке у мужичка одного. Мужичок — крестьянин из простого люду был, ни с кем из особ высокого рода не знался. Жил себе в своём ветхом домике, колол дрова и радовался тому, какой у него хороший Топор — острый да меткий.

Да и Топор к рукам мужичка привыкший был. Любил он теплоту рук крестьянских и с радостью делал свою незатейливую работёнку.

Так и жили они, Мужик да Топор, вместе долгие годы, покуда Топору тому не вздумалось от рук хозяйских отбиться…

Войдя в полноту лет своих, Топор тот стал глядеть по сторонам да сравнивать мужичка своего с другими… С теми, которые от роду не то что топора в руках не держали, но коим даже нож столовый чужд был. И так Топор занятием этим пустым увлёкся, что притупилась голова его чёрной гордостью. Размышляя о себе, Топор подумал как-то раз внутри себя так:

-А чем я негож для хорошей жизни? Что ж это я, такой острый да резвый, живу с темнотой деревенскою да и в развалюхе? А не пойти ли мне в господа?.. - Поразмыслив так, Топор решил оставить мужика и бежать.

Бежал он от родного дома в шумный город - в дома чужие и большие, искать себе приют. Да вот беда, никто старого Топора не то что взять в хоромы свои не хотел, его даже замечать не желали…

Осерчал Топор, обозлился на весь Божий свет и побрёл куда глаза глядят. Идёт, ворчит — себя нахваливает, а всех и вся проклинает. Долго ходил он дорогами пыльными да дальними и нигде приюта себе не нашёл. Измаялся. Потом встретил он старое Дерево с дуплом, которое его и приютило у себя. Поселившись в древесном дупле, долго Топор тот плакался мудрому Дереву, сетуя на несправедливость мира да на судьбу свою горькую. Выслушав горькие слёзы странника, Дерево как-то раз говорит ему:

-Ступай-ка ты, Топор, туда, где по молодости счастлив был. Иди, - говорит, - обратись к рукам, что грели тебя, и обретёшь себя, а вместе с тем и утраченное своё счастье…

-Чего-чего?! - В ярости закричал Топор, - Я?! Да и обратно в халупу к мужику-простолюдину?! Мне, которому надлежит жить в господском доме, ты, глупая деревяшка, советуешь вернуться?! Да не бывать господину в услужении мужика-лапотника!.. - Ревел Топор и бился, не желая слышать мудрых слов.

Мудрое Дерево попыталось-было образумить отбившийся от теплоты рук притупившийся Топор, но всё было тщетно. Обезумев от мудрых советов, Топор что есть сил принялся рубить ветви, приютившие его, а затем и сам ствол.

      
Когда же Топор обессилел, Дерево, всё изрубленное в щепки, было уже мертво. Начинался дождь. А Топору теперь и укрыться-то было негде. Приютившее его Древо было убито им, а идти искать новый кров уже не было сил. Так и остался Топор тот лежать среди щепок древесных под проливным дождём. Ржавчина обиды на злую судьбу ещё больше вгрызалась в тупую топоринную голову, покуда целиком не изъела её изнутри, обратив в ничто…

      
Вот так Топор сам себя изжил со свету и горькую кончину его в час печальный разнёс по миру шаловливый ветер…

                03.10.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС

СКАЗКА ПРО СВЕТ ДАВНО ПОТУХШЕГО ФОНАРЯ

      Тихий, едва уловимый, звон опавшей листвы струился в темноте пустой аллеи. Далеко-далеко наверху светили лампочки белых звёзд и уличным фонарям, которые жили в этом старом сквере, сплошь заваленном мёртвыми листьями, было больно и досадно глядеть на далёкое и волшебное их свечение. Не без чёрной зависти фонари глядели и на луну, вспоминая, как когда-то давно они сами, каждый из них, были исполнены мягкого бархатистого свечения. Когда-то давно, (так давно, что им казалось, будто было это в прошлой жизни), ночная тьма отступала от светлых их ликов, привлекавших к себе каждого, кто поздним вечером спешил домой через сквер, заваленный серебристой паутинкой снежного покрова.

      Теперь же всё было иначе — тут всюду хозяйничала темень и её сводный брат — холод. Освобождённый временем холод исступлённо кусался, выгрызая незримыми своими клыками всё живое так, что унылая пустота всё сильнее и навязчивее завладевала не только старинным сквером, но и сущностью старых уличных фонарей...

      От дождя и снега железные фонарные ноги кривились и ржавели. Их стеклянные головы были потресканы или вовсе разобиты, но печальнее всего было то, что в фонарях давно уже не жил свет. Все они как один стояли угрюмые и злые.

      Однако где-то глубоко внутри себя, каждый из фонарей хотел бы проникнуться болью и пустотой другого - рядом стоящего. Проникнуться так, как когда-то давно (в прошлой жизни) они свечением своим сплетались в единый золотистый световой коридор, чувствуя теплоту и радость жизни друг друга. Но то было давно, а теперь каждый из старых фонарей был горд и не смел показаться ближнему своему слабым.

      Так и стояли они — каждый в своей печали и в своём одиночестве, завидуя луне и звёздам. От времени стали они подобны страшным и бездушным призракам.

      Вдруг листья зазвенели ещё чётче. Теперь просто нельзя было не услышать предсмертного их звона. Ещё мгновение и ветер закружил листву по воздуху, словно расчищая от неё дорогу запоздалому дождю, потому что время было падать снегу. Но вот где-то наверху, за спутанными ветвями облысевших деревьев, грянул гром. Листья, раскиданные ветром, вновь зазвенели и между древесными стволами блеснула молния. Мир замер и снова погрузился в темень. Листья затихли. В следующее мгновение с ночного неба посыпались меленькие дождевые капельки.

      Дождь заполнил собою всё — и звон мёртвой листвы, потерявшийся в водной дроби; и боль старых фонарей, отрезанных от лунного свечения и мерцающего света звёзд; и темень, растворившуюся в лужах…

      И вдруг один из фонарей что-то почувствовал:

      -Дождевая капелька? - Пронеслась в его голове мысль, - Да нет, не капелька… Тогда что же это? - Силился понять он обеспокоюще его ржавую согнутую ногу шевеление.

      А между тем что-то трепетное и живое щекотало его. Фонарь сердился и даже дрожал от злости, а нечто им не узнаваемое всё навязчивее тревожило его.

      Наконец, прямо под своею треснутой головой, Фонарь услышал тоненькое жалостливое:

      -Простите, господин Фонарь… Прошу вас… - Обрывающимся голосом шептало какое-то насекомое, - Все другие фонари отказали мне в приюте… Умоляю вас… Не прогоняйте! Позвольте переждать дождь под стеклянной кромкой вашей головы…

      Фонарь, хотел-было, прогнать назойливое насекомое, но тут же передумал. Давно его никто ни о чём не просил. Давно никто в нём не нуждался, хотя он помнил, что счастлив был тогда, когда в нём была нужда и от этого теперь было так странно… Было очень странно чувствовать себя вновь кому-то нужным…

      «Ну и что, что букашка, - подумалось Фонарю, - но я ей нужен… Именно я, такой какой есть — без света, с кривой ногой и потресканной головой… Пусть все осмеют и осудят, но приму её как ещё одно мгновение счастья…»

      - Конечно, - устало содрогнулся старый Фонарь, - располагайся… Мне не жалко… - И Фонарь даже как-то помолодел, чуть выпрямив согнутую свою ногу.

      -Спасибо! Спасибо вам, господин Фонарь! - Трепетала букашка, вползая внутрь потресканного фонарного плафона.

      В следующую минуту Фонарю стало не по себе. Он знал, что другие, хоть и молчат, но все осуждают его поступок. Их немое зрение сейчас наполняло старый сквер насмешливыми мыслями: «Дурень, это ж надо так себя унизить?! Гордый фонарь, созданный, чтобы освещать путь венцу всех творений — человеку, приютил в себе какую-то букарашку! И при том где приютил? - В голове! В самом важном месте своего естества! Чудило!», - вот что мыслил каждый из фонарей, стоявщих в пелене дождя вдоль пустой, забытой всеми, аллеи старого сквера.

      Спасаясь от этого невыносимого гнёта, Фонарь лишь ещё уверенней проскрипел:

      -Будь как дома, милая, не страшись дождя… Я схороню твоё крошечное тельце от бури…

      И едва он только закончил свою речь, как лик его тут же озарился робким, но ясным свечением. Светлячок, тихонечко курлыча, зажёг свой свет внутри стеклянного фонарного плафона в знак благодарности, возвращая ему утраченное счастье.

      -И нам! И нам подари осколок своего свечения, букашечка! - Взмолились фонари, которые перед этим отказали Светлячку в приюте, - Хоть на мгновение позволь нам пропустить через себя твой свет, чтобы вспомнить себя и своё предназначение…

      И Светлячок, не ведавший злобы, закурлыкал ещё сильнее. Ещё сильнее зажёг он свой свет и, вдруг, откуда-то из темноты явились другие светлячки. Все они разбрелись по стеклянным битым плафонам уличных фонарей, загораясь как звёзды…

      Чуть мерцающий свет разлился по аллее, оживляя старый сквер. Рыжая кошка прибежала из-за лысых кустов и примостилась тёплым своим боком к ноге Фонаря, приветливо мурлыкая. Стало тепло и уютно.

      Потом светлячки ушли, но они часто — летом и осенью, гостили у фонарей. Фонари же с той поры стали странолюбивы и добры. С неподдельным чувством трепета ожидали они светлячков, чей свет был способен вернуть им, (каждому из них его призвание), их сущность. И только Светлячок Фонаря, не побоявшегося дать ему — букарашке кров, остался с ним жить навсегда. Так что Фонарь тот светит всегда, покуда живёт в нём его Светлячок!

                10.11.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС