Когда новостные агентства мира распространили новость о его смерти, Дж не удивился и не стал повторять заезженную шутку Твена. Может, он его вообще не читал. Глупо делать вид, что знаешь все о своем персонаже. Так вот, персонаж, тщательно выстраивающий стену между собой и миром, новости не удивился, а хмыкнул и выглянул в окно, чтобы плюнуть с высоты.
У него такая нормальная привычка была отшлифованная годами славословий в адрес некоего произведения написанного им сто лет назад. Я сам это произведение не читал, запутавшись в названии и его переводе. В оригинале речь идет о спортсмене четкой специализации, притаившимся в ржаном поле. Или не притаившимся. Или не в поле. А русский перевод давал какую-то неуловимо трагическую окраску, как это у нас принято. Несчастье, отложенное до лучших времен.
Читать не читал, а судьбой автора взволновался: отшельник, стоик, ***-мое. И когда Дж, похмыкав и плюнув в окно, отошел от оного, я за ним проследовал.
Дж, на маленьком лифте спустился со второго этажа на первый, затем вышел из дома и уселся на раскладной стул на веранде, чтобы размышлять о вечном. Подошел спаниель Батл, встал на задние лапы, передними опершись о колени Дж, и ткнулся мордой в руку. Поразмышляв некоторое время, Дж вздохнул, вернулся в дом, вытащил из холодильника бутылку пива, глотнул и произнес в слух:
-- Ну и что?
Действительно, ну и что?
День был солнечный, чувствовал Дж себя хорошо, испытывая привычное ровное раздражение к бесконечности жизни. Он подумал, что опровергать новость не следует, наоборот, она была очень в жилу, и как раньше не пришло в голову самому замутить нечто подобное. Сунул руку в карман широких полотняных штанов, достал ключи и, пощелкивая худыми пальцами, вышел из кухни. Поднялся на второй этаж в кабинет по лестнице. Для своего возраста он был еще крепкий мужик, шагал уверенно. Открыл сейф, полюбовался его содержимым и закрыл обратно. Подумал, стоил ли сегодня писать, весело решил, что в день смерти это вовсе не обязательно, потом передумал и уселся за стол. Протер бархатной тряпочкой толстые стекла очков.
У него была привычка писать шариковой ручкой в тетради скрепленной пружиной, а потом набирать текст на компьютере. Так вот, он писал: «излучина реки, изгибаясь как…», здесь его отвлек звонок по мобильному телефону. Мистер Каплан интересовался его здоровьем, не поверив новостям. Вообще это был секретный номер, известный нескольким самым близким людям. Остальные звонки, обрушившиеся после объявления о его смерти, принимал на себя секретарь.
-- Все хорошо, Сэм – ответил Дж.
-- Я так и знал.
-- А чего тогда звонишь?
-- Ну, ты же понимаешь.
-- Угу – Дж отключился.
Мысль потерялась. Что там с излучиной? Наплевать, запишет после обеда. Огляделся, опять открыл сейф, досужие болтуны не лгали, сейф был полон, но только не рукописями новых великих произведений, а собираемой им всю жизнь…
-- Мистер Дж? – проговорил динамик селекторной связи голосом Джека, помощника по хозяйству, как это стало теперь называться.
-- Да.
-- Обед подан.
-- Иду.
Он спустился вниз, уселся за стол и отобедал в одиночестве. Протертыми овощами: картофелем и спаржой. Плюс вареной курицей. Запил это дело стаканом профильтрованной воды. После обеда еще полагалась сигара, но доктор запрещал, а Дж запрет игнорировал. Поэтому он со смаком закурил и провел прекрасные сорок минут на втором этаже в библиотеке, любуясь на корешки старых книг. В любом возрасте есть прелесть.
Пора было писать свои две тысячи слов, он же профессионал. Суровый и опытный. А вся болтовня про то, что он исписался и укрылся от мира по этой малахольной причине, всего лишь беспомощная ложь завистников, ведь так? Так? Так? Сукины дети. Дж вскочил (если так можно сказать) и пошел в кабинет. Сел за стол, вдруг успокоился, взял ручку, приготовился закончить начатое до обеда предложение.
И.
Почувствовав непонятное беспокойство, включил телевизор, нашел канал передающий последние новости, дождался сообщения о своей смерти, произнес:
-- Идиоты, какие же идиоты.
Он прошел заурядный путь, тот, что должны пройти все – от неандертальца размахивающего каменным топором, до человека способного любить. А его возвели в герои. Мало того, мир еще диктует ему сроки.
Позвал собаку:
-- Батл! Батл!
Лег на кожаный диван, повернулся на левый бок, закрыл глаза.
Снова тихо позвал:
-- Батл.
Потом пробормотал начало молитвы и умер.