1. Родительский дом
Вася вздрогнул и будто бы очнулся от полу обморочного сна. Пока медленно и вяло прояснялось в голове, тело заколотило нарастающей дрожью. Обняв себя руками, он с головой глубже зарылся под одеяло, но дрожь не унималась, теплее не стало: ледяной северный ветер проходил насквозь через стены дома, одеяло и его самого. Жуть, как холодно! Была еще лишь середина ночи, и вставать в такую рань было незачем, между тем, сон не возвращался, а дрожь вдруг прекратилась скорее от ужаса, который поднимался вместе с краткими вспышками сознания.
Вдруг снова появилось ощущение, что он проваливается в полуразрушенный могильный склеп, где отвратительно холодно, промозгло сыро и тошнотворная вонь мутит рассудок. Вася откинул одеяло и нехотя встал, сунул ноги в валенки, протопал к печке – конечно, печь давно остыла. Остыла отчасти и потому, что протапливать ее основательно нечем: дровишки – полусгнившие доски – уже на исходе. Он всё же бросил в печь несколько трухлявых, разваливающихся в руках досок, приготовленных на утро для разогрева похлебки и чая, хотел было поджечь – огонь ни в какую не брался за дерьмовую древесину. Чертыхнувшись и слабо выругавшись вслух, обитатель холодеющего дома быстро вернулся на свою лежанку, залез на нее, не снимая валенок, и укрылся потяжелевшим от сырости ватным одеялом с протертыми обшлагами. «Эх, накатить бы стопку разбавленного спирта и откинуться на два-три часа в блаженном забытье…» - привычно подумал он. Да снова закавыка: нет денег даже на полушку хлеба и сколько же потребно спирта, чтобы перейти на местное отопление, то бишь, согревая себя изнутри, наплевать на холод и злющий ветер, что властвуют вокруг, наплевать на полное отсутствие какой бы ни было живой человеческой души.
Вася попробовал сосчитать, сколько же, в самом деле, надо спирта, чтобы прозимовать в блаженном пьяном забытье. Цифра получилась устрашающая и сам подход к такому решению, как отопительной проблемы, так и создание душевной комфортности становился абсурдом. Пожалуй, лучше постараться заснуть. Утром напрячь мозги, скокуженные нуждой, алкоголем и черной безнадегой, и, быть может, получится сообразить, как раздобыть либо дров, либо денег, либо кормежки. Вася меланхолично и безгласно начал повторять настрой иногда помогавший умерить смуту: «Моя левая нога расслаблена, расслаблена, расслаблена. Я чувствую как приятный покой, приятный покой разливается по левой ноге, Она хочет спать, спать, спать. Моя правая нога расслаблена…».
Утро выдалось мутное как остаток дрянного самогона. В воздухе стыла морось. Василий с отвращением вышел на крыльцо, ежась и кутаясь в ободранную телогрейку. Трудно было уразуметь: весна ли это? поздняя ли осень? Уже потерян счет ненастным дням. Промозглая сырость, прорывающиеся ледяные арктические циклоны. Сыплет то снег, то дождь. Солнце, возможно, потухло или переродилось в невнятную потустороннюю звезду. Земля сорвалась с орбиты и несется в бездну Галактики точно гигантский самолёт, у которого заглохли двигатели. Яркий ослепительный солнечный свет остался в воспоминаниях вместе со счастливыми днями юности и детства. Вася хмуро призадумался: в чем же все-таки дело, по календарю как будто бы апрель, а по ощущениям – самый, что ни на есть ноябрь. Того и гляди, выплывет с горизонта огромная снежная туча, застит окончательно холодеющую природу и с новой бешеной силой засыплет так и не пробудившуюся землю, засыплет мертвящим снегом навсегда как белым саваном вечного покоя.
Так, в самом деле, апрель или ноябрь? – не на шутку озадачился Вася. Вдруг проспал в летаргическом сне (а то и как ушибленный жизнью – в коме) весну и лето, затем впал в летнюю спячку, убаюканный пришедшим теплом, а в преддверии зимы очнулся, зачем и для чего – непонятно. «Ну, нет, этого быть не может!» – встревожился он, ощупал голову и сильно ущипнул себя за руку – резкая боль смела сомнения. Нетвердыми шагами одинокий оборванец побрел по раскисшей дорожке в другой конец сада, пока не зная для чего.
Сад был его единственным и последним владением, и представлял собой участок земли в шесть соток с домом, баней и сараем. Разумеется, когда-то это была любезная сердцу вотчина его безвременно почивших родителей. Дом замышлялся как древнерусский терем с резным фасадом и с башенками на крыше. На башенках непременно красные звезды подобно рубиновым звездам Кремля. В чердак, именованный мансардой, будет встроена светлая горница с крохотным балкончиком, с которого в минуты умиления удобно любоваться своим садом. Однако с самого начала строительства была допущена фатальная ошибка, должно быть от переизбытка фантазии и комсомольско-коммунистического задора (угара?), совершенно ничем не подкрепленного: ни глубокими профессиональными знаниями по строительству жилых домов, ни обстоятельными практическими навыками, ни маломальской склонностью к строительству. Одно огромное необузданное желание: хочу, чтобы было так! Вошедший в кровь и плоть революционный радикальный экстремизм подначивал и здесь попрать устоявшиеся правила, законы, традиции.
Грунт, на котором был выстроен дом, относился к категории пучинистых, и фундамент следовало закладывать ниже уровня промерзания, а это ни много, ни мало 1 метр и 80 сантиметров. Получалось, что надлежало отрыть по периметру предполагаемого дома траншею глубиной в свой рост, залить бетоном и выровнять по уровню по горизонтали, с приданием фундаменту определенной формы, снижающей нагрузки от весеннего движения грунта. Безусловно, ничего подобного сделано не было. Еще чего! Вбухать бездну бетона в землю из-за того, что якобы грунт плохо пропускает воду и весной набухает, пучится точно брюхо обжоры после обильного застолья – да наши корабли давным-давно бороздят просторы Вселенной, и наши советские космонавты кушают, писают и какают, не взирая на законы гравитации! Дом был выстроен за одно лето. Фундаменту отводилась одна лишь задача: изоляция, действительно, вечно влажного грунта, от деревянных конструкций дома. Весной фундамент ттрреснул в нескольких местах, треснул точно с превеликим удовольствием в исполнение неизменных законов материального мира – домик перекосился. Изготовленные за зиму метровые резные башенки, что призваны, были украсить фасад, пришлось устанавливать по периметру крыши уже с учетом крена дома. Следующей весной домик снова изменил свою геометрию и покривился вдобавок уже в другую сторону. Помпезные башенки на крыше к немалому конфузу доморощенного зодчего пошли вкривь да вкось под разными углами, как будто намекая, что не все ладно в этом сермяжном царстве-государстве в шесть соток. Тогда смирившись и уняв кручину, что дело рук его ох как далеко от замысла, и угадав в крене общее направление, оптимистичный папочка выдал такое объяснение своему оригинальному ляпсусу от зодчества: дом наклонен как бы в приветствии к входящим. Так же как почтительно, не умаляя ни на йоту собственного достоинства, склоняет голову свободолюбивый человек при явлении под ясные очи высшего сиятельного или сановного лица. Найденное объяснение так пришлось по нраву находчивому и неунывающему хозяину сада, что он уже больше не уничижал себя за криволинейные пропорции дома. В самом деле, помимо евклидовой геометрии есть геометрия неэвклидова, также как наряду с законами Ньютона есть законы Эйнштейна – важен угол зрения и установка на понимание. Вот только подрастающему сынуле было попросту начихать на разные там толкования кривизны дома. Ему важно было то, что вместе со стенами был кривой и пол, а значит, наливая в тарелку суп, угол зрения надо срочно перемещать к краю тарелки, где супа по неизменным законам Ньютона всегда больше, иначе того и гляди перельешь через край на чистую скатерть и никакая установка на понимание не убережёт от справедливого гнева матушки. И потом надо еще и сесть так, чтобы больший уровень супа был ближе к едоку, а если сбоку или сзади – одни неудобства.
Когда сын повзрослел, а мама и папа вдруг в одночасье умерли, оставив отпрыску в наследство этот сад, искренним единственным желанием было снести уродливо-помпезный дом к чертовой бабушке. Вскоре намерение это обрело форму конкретного действия. Василий заканчивал в ту пору строительный факультет архитектурного института. Его выпускной дипломной работой стал проект серии дачных домов: оригинальных в архитектурном отношении, комфортабельного, сочетающего практичность и прагматизм с замечательным и удачным коктейлем экзотики и романтизма. Окрыленный юношеской мечтой, что он творец своей судьбы, что все он преодолеет, сможет, достигнет, Василий включил в число прочих жизненных планов и приведение в достойный вид унаследованного садового участка. Это означало возведение нового дома по собственному защищенному с отличием проекту. Не было каких-то там денег. Василий устроился в строительную фирму. Прошел год, второй, третий – денег на строительство не появлялось. А появилась жена, как точно он засмотрелся в журнале мод на фото шикарной женщины. Ему-то хотелось всего лишь полюбоваться, а может быть и еще чего повесомее – а получилось, что женился и как оказалось, что у неё было всё четко продумано: как прибрать к рукам, как охомутать своими проблемами. Она, как впоследствии выяснилось, высасывала денежки из зарплаты суженого почище разбойника с большой дороги. Косметолог, визажист, одежда из элитных салонов, вкусности и сладости, кафе, тусовки, ночные клубы, солярий, летний отдых за границей. Денег только-только хватало на удовлетворение растущего взыскательного вкуса жены. Мечта об идеальном обустройстве родительского наследия, да и вся последовательность, логичность и стройность задуманного жизненного плана становилась эфемерной, нереальной. Это вносило в ежедневный настрой каплю неизбывной печали, что он уже не творит свою жизнь, а лишь тщится, приспосабливается к реальности, не им установленной.
Однажды он ясно и отчетливо понял: чтобы заработать много денег, нужно первым делом преступить некий нравственный закон. Допустим, предварительно став участником серьёзного и важного проекта, кого-то из коллег подсидеть, обнаружить и огласить его якобы недостаток, умело и будто бы непредвзято раздуть и преувеличить малейший недостаток партнёра. Одновременно то, что сумели сделать вместе, поставить в заслугу только себе – и самому вырваться вперед по карьерной лестнице, торопя, таким образом, события и не дожидаясь, когда и в самом деле станет он достоин для служебного продвижения. Пропиарить себя, одним словом. Как раз этого и требовала нетерпеливая жена, которой нужны были большие, по круто возрастающему графику, средства для более изощренного шопинга и тому подобного разбрасывания денег. На работе сложилась ситуация, когда обозначилась вакансия по должности руководителя группы. Высшее руководство фирмы попробовало двух сотрудников в этой должности, попеременно назначая временно исполнять обязанности. Василий в целом справился и очень хорошо. На итоговом собеседовании он простодушно признался, что чувствует небольшой дефицит знаний для более успешной работы. Само по себе это совершенно естественно и нормально, тем более органично в плане внедряемой системы менеджмента качества, главным постулатом которой является тезис, что производство – это совокупность непрерывных процессов, направленных на постоянное улучшение как собственное, так и конечного продукта. Собственную оценку можно было подать под другим соусом, сочетающим открытость и умение находить позитив в любой ситуации. Жена, взявшая на себя обязанности имидж-мейкера, решила действовать жестко, пиарить смачно. И придумала, как конкурента очернить – Вася и в мыслях такого допустить не мог. Хитроумная супруга назвала муженька рохлей, тюфяком, разозлилась не на шутку, пригрозила разводом и в конце концов так и сделала. Умело развелась, забрала себе его квартиру, и тут же стала жить с новым своим мужчиной, который был свободен в выборе способов решения проблем. Им оказался второй соискатель на вакантную должность. Что мог сказать Василий? Только вечное…
Какое-то время отвергнутый муж жил в ведомственном общежитии и работал под руководством того, кого запросто мог обойти, кабы внял хитростям жены, и взял на вооружение хотя бы толику оных. Изредка он видел свою бывшую женушку, разряженную в меха и драгоценности на шикарном лимузине. Порой эта вероломная и коварная женщина удостаивала его высокомерным кивком лица, утопающего в неге сладкого безделья и косметического шарма. Васе становилось не по себе: жутко и тошно. Знак внимания бывшей женушки был пропитан презрением, чванством и гадливостью. Василий стал замечать, что из него выходит тестетерон: его мужской сути с каждым днем становилось меньше. Он и в самом деле превратился в тряпку. В постном лице сквозило уныние и апатия. Его уже избегали коллеги –общение с ним не приносило удовольствия. Вскоре он обнеряшился, ссутулился, то и дело допускал досадные ошибки и промахи, на докладах у шефа бубнил невнятным удрученным голосом. Когда также удрученно шеф вручил ему уведомление об увольнении, Вася принял это как избавление от работы, которая перестала приносить удовлетворение, превращалась в убийственную кабалу. Плохо было в другом: ему пришлось освободить койко-место в общежитии, и он лишился стабильного заработка.
Была весна, и Вася переселился на унаследованную дачу в надежде, что поживет здесь лето, наведёт порядок, отдохнет и придет в себя от навалившихся превратностей судьбы, воспрянет духом и к зиме, несомненно, обретет хорошую интересную работу с достойной зарплатой. На новом месте он шаг за шагом будет расти, укрепляться, расширяться в служебной иерархии.
Пришла осень. В стылом воздухе закружились первые редкие снежинки. Вася посмотрел на себя в зеркале. Из глаз брызнули слезы. В зеркале было отображение жалкого потерянного одичавшего человечка, обросшего космами нечесаных волос и безобразной щетиной, с въевшейся в кожу грязью, с красными воспаленными глазами. Куда он такой пойдет? С такими даже не церемонятся – гонят пинками. «Попробую перезимовать. Картошки уродилось вдоволь, насолил кадушку грибов, еще кадушка будет квашеной капусты, рыбы навялил достаточно много. Вместо чая будет у меня травяной сбор – по существу тот же чай. Нет только сахара, хлеба и мяса. Что ж, зимой попробую силков расставить на заячьих тропах. У отца в кладовки есть широкие охотничьи лыжи, в них можно забраться поглубже в лес. Чтобы заиметь хлеб и сахар, нужны деньги. Может быть, удастся продать с десяток-другой вёдер картошки и купить килограмм двадцать сахара и мешок муки. Буду хлеб печь сам».
Наступила зима. В первых числах ноября выпал снег и грянул лютый мороз. Дом, как и предполагалось, тепло держал плохо. Тепло улетучивалось через многочисленные не-плотности в потолке, в стенах, в полу. Температура в домике, в противоположном от печки углу, держалась около 10 градусов. Отопление превратилось в проблему номер 1. Второй заботой, отнимающей много времени, было приготовление кормежки. Он варил себе один и тот же нехитрый супец из овощей, крупы и рыбы. Только два раза за зиму удалось изловить зайца. Из первого добытого зайца устроил подлинный пир; второго – растянул на целый месяц. С ужасом замечая, как быстро тают запасы дров, Василий из соображений экономии перестал мыться, и нарастающая на теле грязь отваливалась коростами сама. Мытье заменилось отскребыванием и отряхиванием. Нательное белье он стирал изредка,когда уж совсем невыносимо оно начинало вонять. В конце января закончились дрова, заготовленные впрок осенью в расчёте на целую зиму. Василий ра-зобрал сарай – хватило на две недели. Отодрал от домика все украшения: башенки, резной фасад, выпиленные лобзиком накладные фигурки – еще продержался две недели. Потом стал уходить в лес, где собирал хворост, валежник. Благо совсем не далеко проходила высоковольтная ЛЭП, и он без опаски мог рубить под ней молодые деревца. Добрая половина дня уходила на заготовку дров. Вася брал с собой санки, на которые укладывал добытые дровишки, и потихоньку брел обратно, в свой холодеющий дом, чтобы оставшиеся полдня топить печь и варить похлебку. Так он прожил до марта.
По календарю пришла весна, но потеплело ровно настолько, чтобы снег превратился в водянистую кашу и тропы размокли: сделав по такой тропе шаг, на второй – проваливаешься, в некоторых местах аж по пояс. Вася окончательно стал пленником своих шести соток. На топку домика он срубил старые раскидистые яблони в саду, после чего принялся разбирать второй этаж своего злосчастного дома. Никогда ему прежде не хотелось так остро весны: природного тепла, ярко-синего шатра над собой, роскошного сияющего неба подобно увеличительному стеклу, собирающему и направляющему спасительный солнечный свет на его пожирающий самого себя стынущий дом. Сам бы он сел на завалинку и, размякнув, стал бы впитывать целебные животворящие солнечные лучи, с превеликим наслаждением внимать переливчатым трелям коноплянок, из года в год где-то рядом гнездившимся. Мощный натиск тепла освежит его сомлевший мозг сильной и яркой мечтой, а там глядишь, мечта как кремень даст толчок и вспыхнет жизненная энергия, которая выльется в здоровый жизненный настрой. Так опять пришла надежда.
Вся первая половина весны прошла в тоскливой серой тягомотине: то навалит снега по колено, то выглянет на пару дней жгучее солнце и растопит этот выпавший снег, потом снова завьюжит и снова повалит снег.
Однажды в конце апреля Василий пробудился от необычной тишины. Он скорее выбежал на крыльцо. Действительно стояла удивительная тишь и обдало подлинно летним теплом. Не шелохнется ни веточка, ни жухлая травинка. Каждая Божья тварь замерла в безгласном блаженном восторге и упоенно внимает пришедшему теплу как чудесной перемене. Откуда-то сразу появились проталины с ярко-зелеными ростками первых цветов. Вот и чистейшее лазоревое небо, бездонное и бескрайнее. Через неделю-другую от снега не останется и следа. Потом пройдет еще неделя-другая, чтобы пообсохла земля, и можно считать, что зимовка закончилась.
«Тогда, – весело стал размышлять Вася. – одеваюсь поприличнее и отправляюсь в город, к людям, искать работу, вдруг да и повезет. Не вдруг – а повезёт однозначно! Второй зимовки здесь мне не выдержать, если только за лето углубить погреб, стены его выложить кирпичом, на земляной пол настелить доски, опустить в полученное жилое помещение топчан, иначе сказать, кровать, чугунную печку, которую также обложить кирпичом для аккумуляции тепла, потолок утеплить метровым слоем земли – вот тогда не страшен никакой мороз! Тоже вариант. Но неужели отсюда я не смогу никогда вырваться? В одну из зим, всё равно, либо замерзну, либо задохнусь от угарного газа. Нет, пойду-пойду пошарю в шкафу, который сделал сундуком и перетащил с почившей в небытие мансарды в подполье. В нем, помнится, сохранилась цивильная одежда с благополучных прежних времен».
2. Валя, Валька, Валентина
Валя приехала в город глубокой ночью, когда небо было черно как сажа, и слышен был шелест листья на деревьях даже от легких дуновений загулявшего ветра. Мелькающий лунный свет выхватывал на мгновение улицы и тротуары, скользил по домам и деревьям и замирал на одинокой стройной девичьей фигуре с перекинутой через плечо средних размеров сумкой, неторопливо шагающей в ночном сумраке. Казалось, что де-вушка засиделась в гостях, повздорила с любимым из-за явного пустяка и возвращается одна домой, ничего не опасаясь, захваченная еще не остывшими эмоциями. На самом деле этот пеший переход был последним звеном в долгом пути возвращения домой: Валя двое суток ехала в поезде, более пяти часов летела на самолете, тряслась около полутора часов в пригородной электричке. И прибыла в город, который покинула во-семь лет назад с твёрдым убеждением, что никогда не вернется обратно. И вот – вернулась.
Она уехала из города сразу как окончила школу, не задержавшись ни единого дня. Получила аттестат о законченном среднем образование, купила билет в один конец, и уехала как можно дальше, на сколько хватило денег, получилось – на тихоокеанское побережье. Устроилась на рыбоперерабатывающий завод раздельщицей рыбы и сразу стала зарабатывать очень неплохие деньги. По ее расчетам лет через восемь она бы, не напрягаясь, заимела собственную квартиру в крупном дальневосточном городе, безусловно, японское авто: какой-нибудь навороченный мощный джип. За это время выучилась бы какой-нибудь специальности, а то и закончила бы институт, чтобы поиметь высшее образование и найти работу квалифицированнее, с меньшими затратами физического труда – тогда спокойненько жить-поживать «в шоколаде», комфортабельно и беззаботно. В городе оставалась мама – единственный родной и любимый человек. Маму она бы перевезла к себе, когда купит квартиру. Но полтора года назад у мамы случился обширный инсульт. Болезнь приковала ее к постели: непослушные ватные ноги обездвижились, передвигаться самостоятельно не могла. Мать какое-то время скрывала от дочери, что тяжело больна, пока лечащий врач не настоял, чтобы она – разбитая параличом пенсионерка – поставила в известность дочь.
Можно было взять такси на вокзале, но Валя устала от долгого сидения в поезде, в самолете, в аэропорту. Пройтись пешком и подышать свежим ночным воздухом после многодневного переезда было сущим удовольствием. Валя с некоторым любопытством бросала быстрые взгляды на улицы и дома, так знакомые с детства, и отмечала, что ничего и не изменилось с тех пор, когда она такой же глухой ночью неспешно вышагивала на вокзал также с небольшой сумкой, перекинутой через плечо, в которой была косметичка, документы и теплый свитер. Только кошелек был пуст и сердце жадно до новых неизведанных ощущений.
Около дома, где родилась и выросла, Валя приостановилась, поискала глазами окна квартиры и заметила теплившийся свет: мама не спит и ждет ее. Валя быстро зашла в подъезд дома, и сердце сладко дрогнуло. Здесь было знакома каждая ступенька, и каждый подоконник. В дни зимних каникул в начальных классах из квартир сюда выскакивали сытые и веселые детишки и часами играли в жмурки. Забавная игра! Сколько было смеха, живости, неподдельного интереса. Несмотря на трескучий мороз в подъезде было тепло и, несмотря на то, что это была площадь общего пользования, было чисто и опрятно. Стены не обшарпаны, потолки сияли белизной, полы регулярно мылись. Жильцы не сорят, не мусорят, вытирают ноги перед входом в подъезд о специальную съемную металлическую решетку с бетонным трапом-приемником грязи. Все в доме знали друг друга по имени, приветливо здороваются и ходят в гости к друг другу на минутку. В старших классах, когда был изведан вкус сигареты, алкоголя и нетерпеливых мальчишечьих губ, подъезд стал местом свиданий, сбора, чтобы отправиться потом туда, где много шума и веселья.
Валя постучала в дверь, и дверь тут же отворилась. На пороге стояла незнакомая пожилая женщина.
- Вы Валя? – спросила она. – Мы вас очень ждем. Телеграмму вашу получили, посчита-ли по времени, что приедете утром.
- Успела на последнюю электричку. Вы ухаживаете за мамой?
- В некотором роде сиделка на добровольных началах. Надежда, матушка ваша, не спит, ждет, только о вас и разговоры в эти дни.
Валя быстро прошла в комнату. Навстречу ей мама поднялась порывисто и села в постели, подавшись вперед с вытянутыми руками, изможденная, седая, с глазами полными слез и тихой радости. Валя бережно прижала ее к себе, нежно и ласково поглаживая, сказала:
- Теперь все будет хорошо. Я вернулась. Мы с тобой победим эту болезнь.
- Ты уехала с денежной работы. Я нарушила твои планы.
- Ну и что! Будет надо – возьмут обратно. Я приехала на год, а дальше посмотрим. Деньги у меня есть, могу даже и не работать это время, или поищу работу на полставки.
- Так, милая, давай я тебя поучу как ухаживать за лежачей больной, – утром после завтрака сказала Агрипина Семеновна, назвавшаяся при первой встрече добровольной сиделкой. – Никогда прежде не приходилось заниматься подобным?
- Нет, так чтобы совсем лежачие – не приходилось.
- Так вот, слушайте. Около больной всегда должен быть телефон и судно, – Агрипина Семеновна подвела Валю к постели. – Вот оно симпатичное удобное судно, сейчас их делают пластмассовыми. Наверное, догадываетесь для чего оно; в некотором роде это переносной унитаз. Больная должна лежать на специальном резиновым круге. Этот круг предотвращает от пролежней. Видели когда-нибудь? Смотрите. Круг надувается через эту пипку. Но сильно не надувайте, круг должен быть мягким и достаточно легко продавливаться под пальцами – иначе он долго не прослужит. Лопнет. Потом замучитесь искать – не всегда такие бывают в аптеках. Утром и вечером непременно умываться. Купите освежающие салфетки…
Валя слушала с похвальным вниманием, и некоторые моменты записывала в блокнот. Вскоре Агрипина Семеновна ушла, перепоручив больную дочери.
Прошла неделя, прошел месяц, и Валя поняла, что главная трудность – не допустить упадка собственного настроения. Жизненное пространство сузилось, много грязной работы, мама порой неосознанно капризничала, и вдруг уразумев это, долго извинялась, что тоже порой сильно раздражало. Окном в большой мир было только радио и телевизор. Была еще одна тяжкая боль, что совершенно расстраивала настроение, так что несколько дней одолевала жуткая хандра. Мама это прекрасно видела и по-своему старалась порадовать дочь.
- Я сегодня сделала два рекорда! – не без гордости как-то заявила она пришедшей из магазина дочери.
- Ой, я немного задержалась. Встретила Ленку из соседнего подъезда, помнишь, вместе бегали мы? Не сразу узнали друг друга. Про девчонок наших она мне рассказала. Света в Подмосковье живет, замужем за военного. Таня где-то в городе, у нее двое детей от разных мужей, сейчас живет с третьим, тихим пьяницей, и сама вкалывает на двух работах; ходит в обносках, денег все время не хватает. Марина музыкальное училище закончила, поет в хоре, представляешь? Я что-то разболталась. Давай говори, какие твои рекорды.
- Я сама перевернулась на живот!
- Молодчина! Правда, надо осторожнее, и чтобы я была дома.
- Сама пересела с постели на коляску!
- Не может быть! Это, действительно, твой рекорд, – дочь обняла и поцеловала мать. – Я нашла массажистку, очень хорошую. Она проведет 10 сеансов массажа ног. Купила новые лекарства, говорят они очень сильные, в смысле действенные. Поднимают на ноги в прямом смысле. Курс лечения полтора месяца.
- Эти лекарства дорогие. У меня пенсии разве что на две-три таблетки хватит.
- Забудь про деньги. Деньги пока есть у меня, а кончатся – заработаю снова. Пойду готовить ужин. Скажи-ка, чего ты хочешь: котлету куриную с пюре или творожную запеканку?… Затрудняешься выбрать. Хорошо, я сделаю оба блюда сразу. Не спорь, не спорь со мной. Попробуешь и того и другого понемногу.
Валя ушла на кухню. В прежней жизни она редко готовила; питалась в столовой или кафе. По возвращению домой приготовление вкусной и здоровой еды стало первой ее обязанностью и одним из условий выздоровления мамы. Пришлось изо дня в день постигать кулинарное искусство. Удивительно, но поварское дело пришлось по нраву. Она пекла пироги и булочки, готовила соусы, бульоны, фрикасе из телячьей грудинки, пудинг из печенки, щуку по-итальянски, яблоки с лапшой, суфле из орехов… Приготовление такой еды отвлекало от удручающих мыслей. Шипение, кипение, бульканье, дразнящие ароматы, чудесные превращения сырых несъедобных продуктов в аппетитные искусно оформленные блюда – в этом была успокаивающая прелесть. На этот раз Валя приготовила индейку фаршированную каштанами.
На красивом подносе преподнесла блюдо маме и весело сказала:
- Запеканка отменяется. Сделаем себе маленький праздник! Вот покушай. Это приготовлено из диетической охлажденной индейки в пароварке. Для особого вкуса она фарширована телячьей печенкой, поджаренной в масле и протертой на терке, смешанной с французской булкой, предварительно смоченной в бульоне, с добавлением каштанов, вываренных в молоке до мягкости… Давай еще по глоточку красного десертного вина выпьем. Исключительно для вкуса. Вино усиливает вкус.
- У тебя и без вина одно объедение получается.
- Ты мне льстишь.
- Нет же! И где ты так хорошо готовить научилась? Росла ты такая бой-девчонка: попробуй, тронь тебя, мальчишкам спуску не давала.
- Бой-девчонка от злости. Было ведь к нам во дворе пренебрежительно снисходительное отношение. Жили без отца, ты – мать-одиночка. Каждая копейка у тебя на счету. А они – в сытости и достатке. Квартиры в коврах, дефицитная импортная мебель, большой цветной телевизор. Придешь к ним в гости, ну к той же Ленке, глазеешь с тихой завистью: как хорошо люди живут. Тогда-то и мечта у меня появилась: где-то заработать много денег и вернуться на белом коне в виде дорогого автомобиля и тугого кошелька с неиссякаемой монетой.
- Когда тебе будет столько же лет, как и мне, тебе не надо будет никаких денег.
- Как же не надо? На какие шиши покупать хотя бы лекарства? Надо, мамулечка! Особенно сейчас, в эпоху перемен. А этим переменам и конца нет. Когда еще будет у нас то цивилизованное общество, в котором каждому добропорядочному гражданину гарантировано достойное существование. Может быть, это того же рода сказка, что и вас тешили коммунистическим раем.
- Ты сегодня разговорчивая, добрая и веселая. А прошлую неделю хмурилась и нервничала.
- У меня болела голова. Даже не знаю отчего.
- Так ли? Я заметила, как только приходят у тебя «критические дни», ты становишься уж слишком раздражительной и нервной. Потом они у тебя нерегулярные и длятся подозрительно долго.
- Ах, вот как! Ты послеживаешь за мной.
- Я же мать. Ты моя единственная дочь, одна-единственная кровинушка. Я не могу по-нять, в чем дело. Ты что-то от меня скрываешь. Меня это тревожит. Скажи в чем дело, я прошу тебя, доченька.
- Зачем тебе, мама? Зачем знать все неприятности, что со мной случились?
- Мы с тобой многими ниточками связаны. Я вижу, тебя что-то мучит. У меня разные догадки – это ещё хуже, я пугаюсь этих догадок. Скажи всё, как есть. И нам обеим будет легче.
- Сомневаюсь…Ну хорошо. То, что ты сказала о моих критических днях, действительно так: нерегулярные, обильные и длятся долго.
- Это очень тревожные симптомы, – покачала головой мама. – Сходи к гинекологу и обследуйся.
- Ходила и к гинекологу и к эндокринологу. Прописали мне таблетки, глотаю их практически беспрерывно.
- Есть ли улучшения? УЗИ проходила?
- Да дело совсем не в этом, что подозреваешь, – Валя смолкла и насупилась.
- Расскажи тогда в чем дело, – осторожно попросила мама.
- Ты расстроишься. История эта ужасная и отвратительная… Я, всё-таки, не понимаю, зачем тебе говорить о том, что сама хочу забыть?… Хорошо, слушай, раз уж начали.
Валя мужественным стоическим голосом, углубившись в себя, поведала свою тайную душевную боль. Рассказав достаточно подробно, она перевела на маму просветленный горем взгляд, и не увидела ни тени осуждения, недовольства, порицания, напротив, в родном лице была та же неутешная боль, что и у нее. Они обнялись, и слезы полились у обеих.
- Почему так несправедливо устроен мир. Тебя бросил наш якобы отец. Твоя жизнь прошла в сплошных лишениях, в тяжелой работе, и я, похоже, повторяю твою судьбу.
- Не говори так. Мне было трудно, но я счастлива: я вырастила тебя. Принимай на веру, что по какому-то неизвестному закону тебе дано многое претерпеть, что так и должно быть, чтобы не заблудилась твоя радость. У тебя наладится. Помнится, у меня были серьезные осложнения по этой же части, когда нас бросил отец, и я осталась совершенно одна в городе, с тобой малюткой на руках – и ничего, справилась: готовила травяные настои и пила их с молитвой. Врач была удивлена моим не иначе как чудесным излечением. Врачи умеют лечить простые болезни. Когда придет серьезный недуг, они разведут руками, назовут лишь вероятность излечения. Поневоле поймешь, что все от Бога. А каждый человек – его частица, значит первым делом нужно вызволить в себе те ниточки, что связывают нас с Богом, делать так, чтобы изначально заложенная в нас капля Божественной Благодати росла и укреплялась. Тогда отступят болезни, и жизнь наполнится радостью.
- Мне это непонятно, – строго и сухо сказала Валя.
- Тебе надо сходить в церковь и отстоять службу. У тебя сердце доброе и настоящее; ты поймешь, что только с Богом возможна правильная жизнь. Потом, глядишь, и причастишься.
- Схожу когда-нибудь.
- Не когда-нибудь, а в это воскресенье иди. Будет большой праздник. Я вот недавно прочитала в газете беседу с нашим батюшкой, с отцом Сергием. Он говорит...(она вытащила из под подушки газету)… Лучше я прочитаю, слушай: «Дом вещественный и дом душевный, построенные на песке безверия, обращаются в мусор… То, что в нас есть доброта, совесть, забота о детях – не наша заслуга. Это – естественное состояние человека. Это не приобретённое его качество – шёл и нашёл. А выражение образа и подобия Божия в человеке. Как и вера. Она заложена в нас на генетическом уровне. Вера подобна музыкального слуху. Если её развивать – она принесёт плоды. Если нет – человек так и останется глухим к голосу собственной совести и Богу. «Бог в моей душе»… (что Бог в душе, а не в построенном руками человека храме, что можно жить и без Бога, жить по совести, делать добрые дела и быть хорошим человеком)… «Бог в моей душе» - это пустые слова. Вера без дел мертва и ничего не даёт. Она приносит свои плоды только тогда, когда двигает человека к исполнению воли Божией. А воля Божия изложена в Священном Писании. Невозможно жить в государстве, не зная его законов. Нельзя жить духовной жизнью, не зная Священного Писания. Господь пришёл на землю и основал церковь. И ввёл в неё таинства – исповедь, причастие. И если человек говорит «мне этого не нужно», а в скобках читай «я безгрешен», то это – страшное и глубокое заблуждение… у нас есть в жизни только два пути – один с Богом. Второй – без него…»
Валя не могла ослушаться мамы и собралась в церковь: зачем напрасно перечить. Правда пришлось идти не в ту церковь, где священником был отец Сергий (куда она обязательно потом сходит), а в ту, что поближе. Церковь эта была выстроена еще в средине позапрошлого века. В первые годы кровавой пролетарской революции по установлению советской власти церковь разграбили, священников расстреляли, иконы и прочую церковную утварь реквизировали, а то и просто сожгли. Чуть позже купол храма снесли, колокола переплавили. В осквернённом храме устроили сначала склад, потом клуб рабочей молодежи. Временами краска осыпалась со стен, и проступали фрески со святыми ликами. Молодежь дивилась их строгой красоте и непонятному высокому смыслу, какой-то другой неведомой им правды. Как только рухнула Советская власть, церковь незамедлительно восстановили в первозданном виде, освятили заново, приехал настоятель храма – молодой священник – и теперь исправно совершались службы и требы, разлетался, возвещая о творимом святом действии, колокольный звон.
Валя с редкой для нее робостью вступила в храм. Перекрестившись троекратно, на удивление просто и естественно ровно бывалая прихожанка, подошла с левой стороны поближе к алтарю.
…………
Ту просвирку, что ей дали после приложения к кресту, она бережно завернула в салфет-ку и принесла маме.
- Съела бы сама. – сказала мама, благоговейно и бережно держа в раскрытой ладони просвирку.
- Нет, давай ты ешь. Это не просто просвирка, это я делюсь с тобой с тем, действительно, необычным светлым чувством, что в течение двух часов натуральным образом плескалось вокруг меня, ну как океан теплый бескрайний и неизвестный мне. А как поют! У меня порой слезы капали. От батюшки глаз не могла оторвать – он словно с иконы сошел. Прости. Господи, за это сравнение… Давай походим, разомнем твои ноги.
Валя помогла маме встать, предоставив руку как первую точку опоры, второй – служила тросточка. Волнообразным движением, изгибая корпус тела, мама выбрасывала вперед бесчувственную ватную ногу на величину шага, вслед за ногой переносила тело. Валя ни на секунду не ослабляла внимания, чтобы мама не споткнулась, не подвернула ногу и не упала. Так они гуляли из одной комнаты в другую, на кухню, в коридор, пока мама не сказала, что силёнки уже на исходе. Валя подвела ее к кровати и помогла лечь. С благодарной улыбкой мать расположилась в постели.
- Сегодня на 10 минут больше ходили, – с удовольствием сообщила Валя. – Пойду разогревать обед.
На вечер была запланирована уборка квартиры. Валя облачилась в короткий ситцевый халатик почти полностью открывавший ее стройные ладные ноги с матовой кожей – в таком одеянии было удобнее работать: где-то нужно было встать на коленки, где-то протиснуться между диваном или столиком, куда оседала вездесущая пыль. Во время уборки всегда одолевало желание выбросить захламляющие квартиру ненужную мебель и прочие вещи. Вот в ее комнате стоит письменный стол и стоит еще со времен учебы в школе. В одних ящиках школьный тетради, в другиз газеты и журналы, в третих - какие-то бумаги, книги, сюда до сих пор что-то кладется, чтобы с глаз убрать на время. Зачем этот стол? Только собирает пыль и мешает уборке. Валя твердо решила на этот раз вытряхнуть содержимое ящиков стола в мусорное ведро, а потом и сам стол выкинуть на свалку.
Валя уселась за стол, как когда-то сиживала школьницей, открыла первый ящик и вытащила стопку тетрадей. Тетради по русскому языку, математики, химии, биологии; тетради с диктантами и сочинениями. Валя не удержалась и с затаённой улыбкой открыла первую же попавшуюся, и со вспыхивающим веером воспоминаний листала пожелтевшие страницы. Старательный почерк детской еще руки. В оценках был разнобой: от троек, а то и жирных двоек, до пятерок с плюсом. Интересно, что в изложениях по русскому было больше непосредственности и живости, чем в сочинениях. Невесть откуда выскользнула фотография и легла прямо перед глазами. Валя вздрогнула и быстро перевела на нее взгляд: здесь был знакомый пейзаж дальневосточных сопок и юноша на первом плане с ясными мечтательными глазами и тонкими чертами лица, исполненными, быть может, исчезающей душевностью, точно он из когорты редких одухотворенных людей.
Валя пристально всматривалась в случайно обнаруженную фотографию – и печаль по-лонила сердце. Это было 6 лет назад. Дальний Восток. Величественный Тихий океан. Рыболовецкий поселок городского типа, где на заводе по переработки морского улова она проработала два полных года. Два года абсолютной свободы. Тяжелые рабочие будни со сдельной оплатой труда, и благодатный вечер в молодежном кафе с фейерверком огней дискотек, горячими танцами и шквалом ненасытного секса: и грубого и с утончённой техникой. Итого за уже год она научилась ударно работать, за что получала хорошие деньги, и умудрила себя искусством чувственного наслаждения. Но главное – это был океан! Он дарил неизъяснимые яркие ощущения, дополняющие ее и без того развитую чувственность; он воскрешал, успокаивал, врачевал и радовал.
Однажды в поселок на летний сезон заехал студенческий стройотряд. Среди веселых бесшабашных студентов Валя углядела необычного юношу. Сначала она решила, что он, скорее всего, обыкновенный интеллигентный мальчик: умный, покладистый, улыбчивый, любитель поразмышлять о высших материях и прочей книжной чепухе, и спит, верно, с логарифмической линейкой и видит сны про синусы и косинусы. Водку не пил, только пригубливал сухие или десертные вина – «энтилигентщина» одним словом. Но вот он брал гитару и преображался. Тонкие пальцы искусно бегали по струнам, извлекая из них потрясающую, простую и проникновенную музыку, затем словно нечаянное откровение этот не взрослеющий юноша начинал петь под собственный аккомпанемент. Мягкий баритон легко без надрыва и фальши вторил знакомой мелодии, добавляя в гармонию звука повесть искушенного сердца. И слова-то всё правильные и верные и мелодия такая родная и милая. Валя натуральным образом ощущала в себе сладостные волны. Чаще доморощенного барда с простецким именем Вася просили исполнять полу блатной шансон, слезливый и разухабистый. Вале запомнилось и до сих пор звучит, как они веселенькой и дружной компанией горланили известную песню «Где твои 17 лет».
Вася как подлинный артист легко входил в образ героя исполняемой песни. С эдаким нарочитым апломбом разудалого и тертого прожигателя жизни он зычно и задорно вопрошал: «Хгде твои 17 лет?» А они, точно изнемогая от ожидания этого вопроса, нестройным хором дружно и бесшабашно вываливали криком: «На большом каретном!» - «А где твой черный пистолет?» - «На Большом каретном!». Потом он, меняя тональность, с легкой грустью по былому, умудренный непростым опытом жизни, тихо и душевно продолжал куплет уже один.
Днем на рыбоперерабатывающем заводе, где студенты подрядились подсобными рабочими, Вася работал как заведенный, не знающий усталости механизм, тогда как его сотоварищи, студенты, любили больше побалагурить, потравить анекдоты, похохотать, пофлиртовать со смазливыми работницами. По выходным дням некоторые из студентов проторили тропу к женскому общежитию рыбзавода. Обычно делалось так. В пятницу вечером, когда впереди два длинных-предлинных выходных дня, они, отмыв рабочий пот и соль, чистые и сияющие подобно надраенной бляхи у солдата, в опрятных одеждах, с сумками, набитыми хорошим вином и закуской, брызжущие весельем от предвкушения хорошего застолья в компании простых крепких и понятных девчонок, просачивались в общежитие, где их уже ждали-поджидали, между прочим. Женское общежитие – деревянный двухэтажный барак коридорного типа с комнатами на две койки. На первом и втором этаже друг над другом были небольшие холлы с телевизором и гладильной доской, рядом кухня и душ, а дальше по коридору налево и направо множество дверей, за которыми без сомнения, девушки ждут своих мальчиков.
Как-то прихватили Василия, чтобы поиграл на гитаре в холле для всего общежития – это было одним из номеров самодеятельного концерта, устроенного студентами и профсоюзным активом рыбзавода, как своеобразный культурный обмен между студенчеством (будущие руководители и специалисты) и рабочим классом в лице симпатичных работниц (будущие жены, подруги и мамы). Концерт удался на славу: юморески, конкурс анекдотов; старинные романсы под гитару: «Гори, гори моя звезда», «Дорогой дальнею, дорогой зимнею»; восточные танцы девушек; заводной классический рок-н-ролл группы студентов и т.п. После концерта студенты рассредоточились по комнатам. Васю с бывалым дружком выбрала Валя с подружкой. Гитара была отставлена в сторону – она уже была не созвучна нарастающему буйному молодому веселью. Гитара требовала хоть малую частицу сосредоточенности и внимания. А здесь уже забулькало в стаканах терпкое вино, лилась весенним половодьем водочка. Жаркие, охочие до основательной чувственной встряски, молодые тела подвигали миг развязки ближе и ближе. Включили магнитофон, и голос ещё популярного в те годы Челентано добавил романтического тумана в раскрепощенные от условностей головы. Вася, не отрывая глаз, любовался Валей – стройной блондинкой с алыми сочными губами, темными глазами в густой тени ресниц, молча восхищался незнакомой изысканностью линий абриса лица, и украдкой переводил взгляд на высокую упругую грудь, во время танца трепещущуюся как пойманная рыба, на коротенькую по моде юбочку, искал в лукавом прищуре как будто всезнающих глаз одобрения своего осторожного внимания. Он подобно завороженной жертве пригласил на танец Валю. Она живо откликнулась, положила свои руки ему на плечо как в медленном танце, несмотря на то, что наяривал самый безумный и оголтелый рок-н-ролл вперемежку с диско. Вася с умопомрачительным волнением ощущал руками её совершенную талию и бедра, неловко обнял девушку, прижал её к себе ближе, повинуясь неосознанному влечению. Она не отстранялась, но и не отвечала: что-то ее насторожило, что-то было не так.
- Пойдем на улицу, - она взяла его за руку и увлекла за собой.
В сумерках девушка была еще притягательней. Она встала чуть поодаль и чего-то ждала. Он несмело переминался на месте.
- Ты вообще-то, зачем сюда пришел? – хмуря лоб в кротком раздумье, поинтересовалась она.
- Как зачем? Концерт. Культурный обмен и контакт двух слоев общества.
- А еще зачем?
- Зачем? – глупо переспросил он, с легкой дрожью уразумев, что эта девушка готова отдаться прямо тут же и сейчас.
Вася мешковато обнял ее и чмокнул в губы раз, другой, третий. Валя вдруг резко отстранилась и недоуменно презрительно сказала:
- Ты что не умеешь целоваться!? Разве так целуются!
- А как? – простодушно поинтересовался Вася.
- Вот так, – Валя быстро прильнула к нему и обожгла его губы своими, то упругими, то мягкими. Ее язык ходил будоражащей волной, дополняя сладостное действие губ и устанавливая первую близость. Вася попробовал ответить тем же и повторить преподанный урок – девушка недовольно шикнула, дескать, стой смирно и не мешай. Закончив свою вступительную эротическую прелюдию, она снова резко отстранилась и внимательно посмотрела, пробуя что-то понять, уразуметь.
- Хочешь, я тебя опозорю, скажу прямо сейчас всем, что у тебя и девушки никогда не было, – с нескрываемым презрением сказала она.
- Ну не было, это правда. Хочешь всем донести – говори. По большому счету мне все равно, – спокойно ответил он.
Ровный мужественный голос Васи привлекал и располагал. Его непоколебимая уверенность в себе внушала, что ни о чем просить и ничто вымаливать он не будет, и за себя ему стыдиться нечего.
- Ты больной, что ли в этом? с дефектами? – настороженно вопросила девушка.
- Не знаю, не замечал. Что уж сразу клеймить таким образом? Я скажу, что не было у меня девушки потому, что не довелось еще встретить такую замечательную, как ты.
- Ух ты! Что во мне такого особенного? – пожала плечами Валя, но искренний тон и сами слова понравились.
- Может быть, у тебя проблема с этим делом? – размышляла она вслух. – Какая-то стадия этой, как ее, импотенции, – и, не дожидаясь ответа, она сунула руку ему прямо в штаны через ослабленный поясной ремень, мягкими бархатными пальчиками тронула сразу ожившее мужское достоинство.
- Да нет, орудие твое совсем даже не плохое. В чем же дело?
- Дело в том, что мне нужно не какую-нибудь, а девушку, которую я полюблю. Как-то не хватало времени специально искать себе подругу. Знаешь, я поступил в институт совсем не оттого, что такой шибко умный. Мои родители – обыкновенные работяги – не желали ничего иного для меня, как чтобы сын ходил на работу в отглаженном костюме, белой рубашке и галстуке. Такая вот у них была мечта. Я и подумал, отчего же в самом деле мне не попробовать стать настоящим инженером, даже не попробовать – именно стать таковым. Но в действительности учеба дается мне нелегко. Я читаю-перечитываю по несколько раз, кое-что просто зубрю до головной боли. Вечерами еще подрабатываю грузчиком, Я и сюда приехал исключительно на заработки, из-за денег. Когда уж мне по девкам бегать, сама рассуди.
- Ах, ты бедняжка! – улыбнулась Валя. – Хочешь, чтобы я стала твоей первой и научила, как все это правильно делается?
- Врать не буду: хочу. Очень хочу. Ученик я прилежный исполнительный, тебе будет нетрудно.
- Ладно, ты мне нравишься, – она прильнула к нему, легким кошачьим движением выгнула свой низ живота и сразу ощутила своей тонкой чувствительной кожей, что он давно уже готов.
- Впрочем, тебе много сейчас и не надо, Ты можешь кончить только от желания. Давай прямо здесь ты попробуешь меня, чуть разрешишься, сбросишь давление, и я тебя оставлю на ночь, вот тогда то и начнется основное действие...
Утром Вася вышел от Вали искушенным мужчиной. Он стал приходить к ней каждый вечер, увлекал куда-нибудь за собой: на берег океана, к себе в общежитие, в кафе. Он был необыкновенно влюблен и очарован, теперь уже в реальную девушку Валю. Скопившуюся энергию эроса мощным потоком вливал в нее, свою бесподобную несравненную Валю; боготворил ее, упивался и наслаждался всеми черточками ее тела. Она благодатно принимала его щедрую ни на что не похожую любовь. От этого искреннего и неординарного чувства Валя, как и полагается, сделалась еще краше, еще привлекательней; сексапильность ее, пожалуй, увеличилась в разы. Желание обладать друг другом не убывало, как ни странно, становилась больше и больше. Валя дивилась: «Как же ты мог жить до 21 года без женщины, если без меня и дня прожить не можешь?».
- Потому что это – ты!
- Что я? – Я обычная. Таких тысячи, миллионы! Просто-напросто я у тебя первая. Стоить тебе поиметь еще какую-нибудь ципу – и пошло-поехало: вторая, третья, четвертая, пятая, десятая. Все вы мужчины такие. Вам по-настоящему верить нельзя. Поманит какая-нибудь одним местом с изюминкой – побежите, все бросив.
Вася отрицательно качал головой.
- Вот закончатся у тебя каникулы, уедешь домой в город. Даю руку на отсечение, что долго не продлится твое воздержание. Да это и правильно.
- Ты поедешь со мной, – твердо сказал Вася.
Валя громко рассмеялась.
- Это невозможно. Кто я и кто ты? Я среднюю школу еле-еле закончила, потому что мне было неинтересно.
- Мы снимем квартиру и будем жить вместе.
- Ага! Ты будешь днями и ночами учиться и работать. А я что делать? У меня ведь и специальности нет подходящей для города. Раздельщица рыбы я, а рыбы в том городе нет. Я приехала сюда заработать такие деньги, каких никогда у нас не было. Здесь платят хорошо, и мне здесь нравится. Городишко мой захудалый скучный глупый и противный. И тот город, в котором учишься, ничем не лучше. Я не вернусь. Стать домохозяйкой еще успею.
- И знаешь еще что: пока ты сумеешь уяснить и впихнуть в себя высшие знания, найдешь работу специалиста с высокой зарплатой, я свои лучшие годы проведу в четырех стенах. А я люблю свободу, независимость. Я встаю утром и не знаю, как закончится вечер. Новые встречи, новые ощущения, новые мужчины – это замечательно. В каждом мужчине, да и вообще в человеке, есть что-то особенное, свое сокровенное, и, представляешь, от каждого частицу я забираю себе: интим, темперамент, небывалые истории. У всех свои мечты, планы, фантазии – и я, представляешь я, во все это посвящена. И всего лишь потому, свободная любовь здесь не является позором. Я для парней не какая-нибудь путана – я свойский человек. Я знаю вашу подноготную, знаю какое слово надо сказать до и после, как сделать так, чтобы было легко и приятно. Я просто-напросто хочу интересно жить каждую минуту, каждое мгновение, каждый вздох – единственный и неповторимый. Пусть, как-то получается, что все проходит и исходит – вся суть моей теперешней жизни – через это самое место, сладкое и потаенное. Знаешь, есть песенка: «Ля-ля-ля, ту-ту-ту… Эх, водочка, что плещется кругом, весело – мы водку пьем, грустно – тоже водку пьем…». Так же и я: грустно мне – страсть как хочется понятного мужика с безотказным агрегатом, весело – тем более.
- У тебя буду я, всегда твой, и никого мне не надо кроме тебя. Я сделаю всё, что захочешь.
- Я же говорила, что ты скоро уедешь, а я отсюда уехать не могу и не хочу. Да, мне будет трудно какое-то время без тебя. Но я смогу выдержать.
- Тогда приеду я. Возьму академический отпуск по семейным обстоятельствам, или вообще брошу институт: зачем он? Здесь наверняка найдется мне работа.
- Еще чего! Не выдумывай, и не делай глупости! Заканчивай свой институт. И, кто знает, как-нибудь и где-нибудь да свидимся. В верности в обычном понимании я клясться не буду, но знай: я буду верна нашей короткой любви как самому необычному воспоминанию; в памяти моей ты останешься навсегда. Понимаешь – навсегда. Еще скажу: никогда, слышишь никогда, из-за женщин не ломай себе жизнь: не стоим мы этого. Найдешь еще лучше, чем ту, которую теряешь или уходит. Никакой трагедии в этом нет, просто кончается одна жизнь – начинается другая.
Вася все же был удручен. Оставить здесь свою первую любовь, основательно потрясшую его, было невообразимо. Валя была тверда в своем решении и неумолима.
- Я не верю, что тебе все равно с кем быть: со мной или с юрой-петей.
- Мне не все равно. Мне будет трудно – я знаю. Мне приходилось терять не раз. Терять друзей, подруг, любимых. И каждый раз меня берет озноб: пережить заново этот ужас тоски и одиночества. Вот тогда я плачу: милый ушел и не придет больше, вокруг вязкая тишина, холод и мрак, точно я оказалась одна где-нибудь в Антарктиде. У меня тогда ручьями льются слезы, кто-то невидимый душит меня и тычет носом как маленького котенка в собственное дерьмо. Я не могу понять, что сделала не так и в этот раз. Я долго реву и вдруг успокаиваюсь, отчетливо начинаю понимать уже сердцем – это неизбежность, так заведено, так устроен мир: одно приобретаешь, другое теряешь. Никто моих слез не видит и не догадывается, разве что воспаленные глаза иногда выдают.
- Зачем так, Валя?! Мучить, истязать себя. Каждый раз начинать с нуля. Давай уедим, поженимся, будем жить вместе.
- Ты опять за свое. Ты не понимаешь, что я не готова к этому. Не могу я пока быть добропорядочной женой. Варить щи, штопать носки, солить на зиму огурцы. Ты сам первый взвоешь от меня. В голове у меня ветер и этот бескрайний океан. Какой уж тут домашний очаг, муж, ребенок. Я буду жить здесь. А ты – уезжай. И помни меня, это наше с тобой замечательное лето.
В аэропорт Валя пришла спокойная и сосредоточенная, с заметно скованными движениями. Студенты веселой шумной толпой вольготно разместились в зале ожидания, балагурили и попивали водочку из пластиковых стаканчиков и, видимо, прогулеванили ночь напролет, судя по неестественной возбужденности и дурашливости. Вслед за Валей тащился Василий, то ли побелевший от хронического недосыпания, то ли начинающий цепенеть от надвигающего мрака запустенья.
-Валюха, ты глянь-ка, из хлопца кровинушку высосала. Он уже и ходит в такт мастерски отточенного коитуса. Три коротких энергичных шага и один глубокий размашистый. Ха-ха-ха!
- Вот парень прошел практику что надо! И руками поработал на славу и еще одним местом. Баул, смотри, набил какой огромный, контрабандной красной икрой наверное. Валюху чего не забрал? Поехали с нами, Валя. В столовке у нас устроим раздельщицей рыбомясопродуктов. В институт поступишь.
- Нужна мне больно ваша столовка. Денег ей не хватит платить мне такую же зарплату как здесь. Институт тем более.
- Ты не отпускай его от себя, Валя, не-то он теперь всех девок у нас на факультете загнет! – веселились студенты.
- Пускай! Я не жадная. Я свое получила, досыта, мне достаточно, – отшутилась Валя.
- Давайте-ка по стаканчику накатите.
Оба отказались, отошли от ребят чуть поодаль и уселись напротив огромного панорамного окна с видом на взлетно-посадочную полосу, с трепетным чувством расставания нежно обнялись и не разжимали объятия. Валя положила голову ему на плечо, слегка поглаживая его руки, мяла отзывчивые пальцы и тихо говорила, успокаивая себя и любимого:
- Ты будешь инженером, таким умным-преумным, познавшим всякие разные науки. Ты на отлично защитишь диплом и получишь ответственную работу. Представляешь, я когда-то давным-давно в далеком детстве серьезно болела и долго не выздоравливала, от нечего делать почитывала книжки, оставшиеся от папы. И один рассказ так запал в память, что до сих пор помню. Это было в царское время, когда в стране только начинала складываться промышленность. Тогда вовсю строили железные дороги. Так вот, одному инженеру было поручено спроектировать тоннель в горе. Он мало того, что спроектировал, но и возглавил строительство тоннеля. Причем строительство начал одновременно с обеих сторон горы. Получается, что строили две горизонтальные шахты навстречу друг другу. Прорубка скалы идет, скалистый грунт вывозят, шахты укрепляют. По расчетам инженера вот-вот должны встретиться две бригады, пробивающиеся навстречу друг другу. Но этого не происходит. Инженер не теряет мужества – ждет два, три, четыре дня и дальше. Появляются сомнения: неужели ошибся в расчетах, и пути бригад разошлись. Для него такая ошибка – невыносимый позор, дело чести. Его инженерные знания, его репутация поставлены под сомнение. Он вынимает из письменного шкафа пистолет и думает пустить пулю в лоб, так как жизнь без чести невозможна. И как всегда в последнее мгновение прибегает гонец на последнем издыхании, сообщает, что встретились, встретились две бригады скалорубов! Тоннель прорублен! Прорублен в точном соответствие с проектом и расчетом. Он сделал всё правильно. Представляешь, тоннель сначала обрисовался в его голове, затем перенесен на бумагу в виде расчётов и чертежей; собраны и обучены люди; под руководством самого инженера в кратчайших срок выполнена важная и сложная инженерная работа. Меня тогда и сейчас удивляет ответственность за свое дело. Не прятаться ни за чьи спины. Благодаря своему уму, своим знаниям делать что-то сродни чему-то огромному и великому, чему конкретнее даже и не знаю: искусству? волшебству? Инженерная работа выше этого, потому что её можно повторить и сделать великое ещё лучше без всякой мистики. Сделать при всем при том руками многих и многих людей и для них же. В те годы у инженеров была такая же красивая форма, как у военных.
- Это было давно. Сейчас совсем не так.
- А жаль. Ты все равно стань настоящим инженером. Вдруг мы увидимся – и я буду гордиться тобой.
- Я обязательно стану таким. Первоклассным специалистом, способный решить любой технический вопрос, проблему. Приеду сюда, организую фирму, выиграю тендер на важное и выгодное строительство. Открою свой офис. А в свободное время буду красиво ухаживать за тобой, пока ты не согласишься стать моей женой.
Объявили посадку на самолет. В последний миг, на пороге посадочного шлюза, Валя отбросила свою нарочитую сдержанность и холодность – словно на мгновение обнажила прекрасное тело – и обеими руками обхватила лицо Васи. Горячо и неистово обрушила поцелуи на побелевшее и увлажнившееся нечаянной слезой лицо; ее дрожащие губы смешали слезы, свои и его, и странный привкус поцелуев усиливал горечь расставания.
- Не знаю, что и сказать: прощай или до свидания. Главное – будь счастлив и живи достойно, – цепенея от страха расставания, прошептала она и разжала объятия.
- Ты тоже будь счастлива. Я люблю тебя! – успел он ответить, увлекаемый толпой пассажиров.
продолжение: http://www.proza.ru/2011/01/10/275