С утра мучительно.
Банально хреново до тошноты и обморока одновременно. Из лекарств только докторская колбаса. Но она даже от насморка не работает. Как бы не стало хуже. Потому как тоже бедняжка болеет. Старостью.
Один мой знакомый ветеринар практикует усыпление домашней скотины на дому. Иногда, конечно, он лечит, но, как правило, заканчивается все именно усыплением. Что мне сейчас и нужно. По крайней мере, ощущаю я себя весьма по-скотски.
Долгожданный Айболит деловито чмокнул замком волшебного чемоданчика, почесал нос и внимательно стал разглядывать мой стабильно небритый подбородок, мол «На что жалуемся?»
- На что? С чего начать? На зарплату размером с пособие по безработице. На горячую воду, которая почему-то холодная. На секс в презервативе, бессмысленный и безопасный. На осень, мочевой пузырь и кодовые замки на подъездах - это все следует воспринимать одной жалобой. А если в контексте, то жалуюсь на свежевшитую торпеду. С тех пор, как вшили, сердце как с цепи сорвалось. Стучать стало не как надо, а куда следует. Кровь стало гнать. Ладно бы нормальную. Так нет! Бодяга голимая, а не кровь. Цвет, запах… Что я натурпродукт от подкрашенной мочи не отличу?!
- А нос не зря с утра чесался, - поставил диагноз доктор. - И чемоданчик я грамотно собрал. Пошли на кухню.
Добил.
- Я вот только про торпеду не понял. Мне-то, ясно дело, пофиг. Анестезия мозга И всего-то. А вот тебе как бы наркозом не вышло. Общим.
- Не гони! Эта торпеда - не та торпеда. Это от рифмоплетства и стихоблудства. Вшивается непосредственно в сердце. Я теперь не то что ямб с хореем… Я теперь даже материться складно не могу. А хочется. А нельзя. Последствия архикатострофичные.
- Сдохнешь?
- Можно без твоей ветеринарной терминологии? Это кошки от твоих пилюль дохнут. Люди мрут. Как мухи. Так что сдохнуть я не сдохну. Но вот Пушкин с Бродским точно по второму разу умрут. Мне сказали, что мои стихи не совместимы с жизнью реального поэта.
- А от меня ты чего хочешь? Я проклятья не снимаю. Я канарейкам когти стригу. Могу Пегаса твоего усыпить, чтоб не мучился. А так тебе к саперам. Пусть они торпеду твою разторпедируют. А я пошел. Много дел.
Спустя десять минут я обнаружил Айболита спящего в кровати больного. То есть. В моей кровати.
«Доктор едет-едет сквозь снежную равнину…» - надрывался телефон. Звонили.
«Пудель бел. чумка», «Сиамск. стерилиз.», «Алиса 1500 час»…
Стало до смерти интересно, кем ему довожусь я. Оказалось «Репин. Сука». Как проснется, надо будет спросить, за что?
Доктор спал. «Докторская» старела. Репин корчился от боли и обиды.
Приходила Муза. Раньше я непременно посвящал ей стихи. Подпаивал и разводил. Сегодня просто закрылся в сортире. А что мне оставалось делать? Стихами нельзя, а прозой выходило, что я ее просто люблю, хочу ее и жить без нее не представляю как. Как-то глупо выходило.
Выходило как-то. Глупо, но выходило, что живу я в последнее время не для кого-то и даже не для себя, а как-то под себя живу. Жидкими новелками и козьими миниатюрками. А ветеринар очнулся , чмокнул в ушко мою Музу чем-то из Есенина и обратно в постель больного. Уже с ней.
- А почему Репин - сука?
- Хотел «Репин-скука» Испралять лень стало. Все вопросы к Есенину.
- Усыпи меня, сукин доктор! Как человека прошу. Прозу мою сожги. Всего-то и делов. Усыпить и сжечь.
- Да пошел ты в торпеду со своими маленькими трагедиями! Я тебя сейчас усыплю, а лет через сто потомки заплюют мое и без того не слишком светлое.
- Не льсти себе. Убийца гения - профессия наиредчайшая. Гениями все библиотеки забиты, а убийц пересчитать - трех пальцев хватит. Дантес, Мартынов и Сальери.
Стук в дверь. На пороге эталон молодости и силы в ослепительно белой рубашке и в ароматах испанских вин.
- Музу продлевать будете?
- Забирайте свою Музу. А мне пришлите Осень. Грустить буду.
Осень такая на редкость добрая, покладистая, любвеобильная…Вся какая-то немного глупенькая и улыбчивая. Будто с утра уже хряпнула и все ей теперь пофиг. Поплевывает себе арбузными косточками, жмурится от яркого солнца и забывает о том, что дела, понедельник, вроде как, а значит пора новую жизнь начать… А я подливаю ей тайком, в надежде, что еще побудет. Со мной. В идеале, чтобы осталась еще на одну ночь.
Мадам, вы прекрасны, как эротический сон прыщавого подростка. Позвольте мне угостить вас бокалом волшебной мадеры с чудесными нотками и характерным оттенком? Я мигом слетаю до ближайшего ломбарда злачного и обменяю обручальное кольцо на колдовское зелье. Вы только не исчезайте. Иначе с горя я убью в себе лошадь. А ведь она еще совсем не старая.
Осень прекрасна. Осенью даже насморк кстати. Если бы не насморк, рехнулся бы от запахов. Девочки пахнут бархатным сезоном и овощными диетами. А если бы мог полной грудью, то там еще и дымок от тоненькой сигареты, и миндаль на губах, и волосы хлебным мякишем, и капелька молока…
Но даже самая нелепая рифма меня убьет наповал. А проза - это транссибирская магистраль. Это мучительно долгое путешествие с однообразным пейзажем. И нет конечной станции. Есть просто разобранные рельсы в конце пути.
За Осенью прислали Зиму А я разницы и не почувствовал. Все та же жвачка без сахара, только с морозной свежестью. Передвинул кровать к батарее, но спать боюсь. Страшно умереть во сне от поэтического приступа.
Зима молчалива и неподвижна. Работа почасовая. Напрягаться нет никакой нужды. Клиент у нее по большей части пьяный для профилактики простудных заболеваний. Тихий такой клиент и без претензий. А придет время, уйдет Зима тихо и незаметно. Оставит клиента оттаивать и записку оставит:
«Весной можно все.»
И тогда, прочитав эту записку, кто-то, кто живет выше всех, вдруг попробует себя в полете. Кто-то, кто еще вчера дергал девочек за косички, захочет расплести косу и вдохнуть этот запах.
А я осмелюсь зарифмовать осла с веслом. И пусть меня накроет взрывной волной. Взорваться куда как приятней, чем нянчить ржавеющую торпеду.
P.S.
- Продлевать Зиму будете?
- Буду!