Как всегда, разбудил меня сон, с которым долго пришлось выбираться из глубины на поверхность реальности....
Нет, кисти мои, впервые за последние недели не онемевшие, вполне живые, реанимации не требовали, да и время тоже было вполне приличным, - не час, не три ночи, а полшестого утра, что теперь для меня невиданная роскошь...
Ещё не рассвело, и, лежа в темноте, чуть подсвеченной кое-где отсветами редких неярких уличных фонарей, я восстанавливаю урывками этот странный сон
на «Старое Рождество», да ещё и в пятницу...
Не помню, с чего он начался, этот сон, – какой-то смутной моей озабоченностью по поводу предстоящих дел,- пожалуй, конкретнее не восстановить, да и суть не в них, как выяснилось...,
потому что дальше идут кадры, хорошо видимые и отчасти слышимые...
Мы идем по дороге, больше похожей на обычный тротуар,-
два друга, лица и фигуры наши так же смутны, как и это сумеречное предвечернее время суток, и я здесь – мужчина, такой же относительно молодой человек, как и мой друг, с которым мы перебрасываемся короткими безнадежными словами - фразами..., и ощущаешь, что разговор этот – продолжение давно начатого, и – на излёте...
Мой друг не хочет жить, давно не хочет, и сейчас он лишь ждет момента, случая, чтобы «подставиться» вовремя смерти, и мне не удается его переубедить, чувствую бесполезность всех уговоров, а потому мне тоскливо и тяжело, но я иду рядом с другом, продолжая что-то говорить, уже без всякой веры в смысл своих слов...
И тут вдруг вижу яркие огни мчащегося навстречу нам поезда, он уже надвигается, и то, что это именно поезд, сомнений не вызывает, хотя никакой железной дороги нет...
И сразу - следующий кадр. Мы с другом едем в троллейбусе, сидя рядом, внезапно он вытягивает вперед руки, и я с ужасом вижу, что у него нет кистей. Выше запястья обе руки обрываются зажившими культями... Страшная жалость к нему смешивается с недоумением, - если он все-таки бросился под поезд, почему только руки?, – так не бывает, и почему со мной все в порядке?, - под тот поезд мы должны были попасть вместе, - мы даже ничего не успели понять...
Но ощущения, что мы умерли оба и попали в «другое измерение» нет,
мы – в реальности, той самой, прежней, и в том же, кажется, времени,- вот только непонятно, когда успели затянуться и побледнеть шрамы на руках моего друга... Мы молчим. Но я вижу, чувствую его спрятанное страдание...
Мы приезжаем непонятно в какое скромное учреждение, внутренность его не видна..., мой друг заходит туда, а я остаюсь ждать на улице.
И вскоре он выходит вместе с собакой. Это красивая крупная овчарка,
и мы почему-то оба думаем, что ему будет гораздо легче с собакой – поводырем, хотя здравые как - будто мысли о том, что он не слепой, проносятся у меня в голове, но я их выталкиваю и одновременно думаю,- а может быть, он и ослеп отчасти, только я не знаю об этом...,
и говорю ему совсем о другом, – «Помнишь того мужчину, у которого были протезы от колен, но об этом узнали только после его смерти, никто не догадывался даже?...»
Друг молча и по-прежнему безрадостно кивает и – уходит вместе с собакой, а я долго смотрю им вслед, понимая, что не увижу больше, но почему-то надеясь, что собака ему как-то поможет...
И снова незаметно становлюсь собой, и впереди у меня какие-то невнятные заботы, не вызывающие энтузиазма, и я иду в другую сторону, мысленно уже переключаясь на эти заботы, и уже с кем-то говорю, просыпаясь от собственного голоса...
Одеваясь, заваривая себе кофе в джезве, я уже разгадала смысл этого сна.
Он совсем не странный. Это отражение тех двух реальностей, в которых живу одновременно последние месяцы.
И только потому, что судьба выхватила меня из-под того поезда
в последний миг...
И боль за безрукого друга, у которого осталась только собака – надежда, не оставляет меня...