Фарид-подводник

Стелла Пералес
Он был моим соседом.
Жил от нас через два дома, в маленькой хибарке, больше похожей на сараюшку, прямо на берегу реки. Кличку «подводник» он получил за то, что зарубил топором каких-то двоих спортсменов и спустил их трупы под лёд. Подробностей я не знаю.

Худой и жилистый, не то седой, не то пепельный блондин. Отличительная его примета - широкие резиновые сапоги зеленого цвета до колен. Он носил их круглый год, и зимой, и летом.

В этих сапогах он и сидит рядом с нами на пляже, голый по пояс.
- Я, наверное, и вправду ненормальный, - удивляясь самому себе, рассказывает он нам с Люськой.
Люська моя закадычная подруга. Мы лежим на нагретом песке, в двух шагах от дома и лениво пытаемся добиться южного загара от средней полосы, в то время как двое моих детей плещутся под нашими бдительными взглядами на мелководье..

Фарид притащил нам пакет с яблоками, что набрал у кого-то в огороде. Мы хрустим яблоками, смотрим на детей и слушаем откровения Фарида.
- Вот так вот по дому хожу-хожу, всё время один. И разговаривать начинаю сам с собой. Или с собакой.
Мы сочувственно киваем, а он смотрит вдаль, на переливающиеся под солнцам мелкие волны, щурясь и думая о чем-то своем.

Собака, его, кстати, отличалась невиданным умом и сообразительностью. Беседы его, что ли, на неё повлияли?
Родственница Фарида работала в магазине, в трех трамвайных остановках от его дома. Собака к ней ездила на трамвае, я её часто видела.
Откуда она знала, в какой именно трамвай надо сесть, для меня так и осталось загадкой. Но она благополучно садилась в трамвай, доезжала до нужной остановки, бежала в магазин к своей кормилице и потом так же самостоятельно возвращалась обратно.

Много всяких странностей творилось в том частном секторе, неподалеку от излучины реки и мазарок – старого татарского кладбища.
Но сейчас про Фарида.
Был ли он на самом деле ненормальным, каким прикидывался?
Может ему так было проще шагать по жизни и творить все, что в голову взбредет?
А взбредало ему разное.
Например, он любил по вечерам выходить на улицу и, останавливаясь возле каждого дома, обличать его хозяев во всех мыслимых и немыслимых грехах.
Обличал он громко, нараспев, покачиваясь, входя в какой-то странный транс.
Его зануывные песнопения разносились по всей улице и никто не выходил и его не прерывал.
Боялись. Потому что он еще любил, напившись, бегать по пустынной ночной улице с топором. Никого не зарубил и на том спасибо, но встретить Фарида, темной тенью выпрыгивающего из необъятных своих сапог, да с топором наперевес, было страшно.
Мой муж однажды его встретил и ни на шутку перепугался.
- Фарид! Стой! – громко крикнул он навстречу длинной темной фигуре и Фарид остановился как вкопанный.
- Ой, Ромка! Я тебя не узнал. Я как выпью, мне всякое мерещится...

Возле нашего дома он пел про евреев. Вспоминая все приписываемые им преступления, вплоть до младенцев, из которых они, якобы, выпивают кровь и Иисуса, распятого ими же, евреями.
Евреев в нашем доме было немного. Одна я, да и то по папе. Но других грехов за нами, видимо, не водилось..
Как-то раз Люська, ночевавшая у меня, эту песнь услыхала и на следующий день, выйдя с мусором на помойку, и встретив нашего доброго соседа, строго его отчитала.
Так и стояли они друг напротив друга – Люська с ведром, что не мешало реализации её педагогических талантов, и возвышающийся над ней Фарид, повесивший голову и бурчащий про то, что когда он выпьет, он ничего не соображает и ничего не помнит.
Однако с тех пор он наш дом обходил стороной. Он нам больше не пел. Сообразил, стало быть, и запомнил.

Зато он носил мне наломанную у соседей сирень, а когда ко мне во двор забился подвыпивший мужчичок, которого я не могла прогнать, Фарид, проходивший мимо, не говоря ни слова, меня от него спас. Он просто взял его в охапку и вывел со двора. Мужик долго потом лежал под тополем, а когда очнулся, встал и ушел.

Зачем я это пишу?
Сама не знаю, просто почему-то этот Фарид не идет у меня из головы.
Длинный, тощий, в сапогах до колена и с собакой, которая сама ездила на трамвае.
Он сгорел в своей избушке по пьянке. Так сказали. В любом случае, началось строительство коттеджей и освободившийся участок у самой воды пригодился.
И нет уже ни Фарида, ни домика его, осевшего набок, и собака, наверное, уже не ездит на трамвае, если она вообще еще жива. Век собачий недолог.
Пусть они останутся хотя бы в буковках – Фарид и его собака.