Рассказ
Новые Ключи Барма расположились от заброшенного поселка Старые Ключи Барма едва ли в версте.
Новый поселок с клубом, школой, медпунктом, почтой и конторой поставили для лесозаготовителей на широком проезжем тракте, и народ, много лет, проживавший тихо, мирно в маленькой сибирской деревушке, как-то незаметно, друг за дружкой перебрался из неперспективной деревеньки в перспективное село, поближе к цивилизации.
А Старые Ключи Барма, этот обезлюдевший поселок, оставшись в одиночестве, постепенно захирел, укрылся за лесом от обиды на людей, спрятался в зарослях молодого подроста и могучего кедровника и постепенно затих.
Идти к нему напрямик через заросли высоченного малинника и жгучей крапивы было недалеко.
Бегом через тракт, потом лесом, лесом, перепрыгнуть неглубокую речку Барма, и вот они Старые Ключи Барма. Деревенька стоит среди могучих кедров и разлапистых сосен, которые растут прямо в огородах и на единственной улице. Дома добротные, бревна тесанные, одно к одному, в обхват почти, тоже срублены из кедровника. Крылечки высокие, из толстых досок, на века делались.
Почти у каждого дома выходят на улицу резная калитка или высокие ворота нараспашку. Они на железных кованых навесах, ржавых не так от влаги, как от заброшенности.
Утренний ветерок как будто слегка раскачивает их при нашем подходе, и они жалобно и нестройно скрипят на все лады. Каждые ворота причитают по-своему, но все жалостливо, будто кошки, брошенные в лесу.
Мы с Томкой Ковалевой идем по улице крадучись, не спеша и, все время, оглядываясь по сторонам. Нам страшно и любопытно одновременно.
Улица стрелой упирается в дальний угол пасмурного леса.
В лесу поодаль еще темно, идти туда боязно, но надо. Там самые урожайные малинники. Стебли в два раза выше взрослого человека, ветки клонятся в разные стороны от обилия сочных пурпурных ягод с запахом нагретой сосны. Там же по-над лесом и крупная, с грецкий орех луговая клубника. В траве она еще зеленобокая, но ко времени уже сладкая. Особенно будет хороша для вареников в сметане. И грибов вдоволь.
Раннее утро. Тишь. Трава в росе, хоть выжимай.
Непролазным разнотравием, колючим и цепким наглухо заросли не только брошенные огороды, но и уличная ширь. Она заметно сузилась, оставляя посередине протоптанную грибниками да ягодниками юркую тропку. По ее бокам даже гусиная травка выше той, прежней, стелющейся ковром.
Лишь кое-где еще виднеются проплешины, выбитые крепкими босоногими ребятишками во время незатейливых деревенских игр.
Мертвящая тишина. Не слышно ребячьих голосов, не слышно утреннего перезвона дойки, недовольных криков совхозного управляющего и пения ранних петухов.
Идем. Шаги наши медленные, вязкие, как будто к ногам привязаны каменные гири.
А улица все теснее смыкается вокруг нас, двух отчаянных девчонок тринадцати-четырнадцати лет, самовольно отважившихся пойти через заброшенное старое село.
Вроде и ветра нет.
А ворота скрипят: Кр-р-и-и! Ы-ы-ы! у-и-ы-и! Вот и ставня тоненько журавленком выводит: кр-и-кр-ии. А за спиной калитка чья-то: О-о-ох.
И опять ворота поодаль жалобно так стенают, стенают, едва мы с ними равняемся.
Главное, ветра совсем нет, а они скрипят, шепчу я жарко на ухо Томке, сестре моей двоюродной. Сама так вцепилась ей в руку, что никакая нечистая сила меня с сестрой не разлучит.
Томка и сама, видать не в себе, а виду не кажет перед городской малышней.
Поворачивается ко мне и говорит: Лор, это вовсе не ворота скрипят, это души предков наших плачут. Давно уже так, мы, сколь ходим тут, завсегда так. Хоть зимой. Хоть летом, хоть ветер будь, хоть тишь да гладь.
Бросили люди сельцо, вот дома и плачут. Поначалу то, до войны, да и после еще, приходили сюда на могилки, поминали умерших родичей.
Двери, ворота в домах прикрывали, а то и ночевали здесь, огороды держали, а теперь совсем позабыли предков, никто не приходит.
Я, Лора, когда сюда иду с кем по ягоды, то беру конфеток и пряников с собой. Обязательно на могилки зайду, положу несколько, вот меня и пропускает деревенька. А ведь не каждого она пропускает. Да ты не бойся, дурочка. Ты же со мной. Потом мы и на кладбище заглянем, посидим.
И мы вправду без препятствий прошли Старые Ключи Барма насквозь, и никто не помешал нам с сестрой выйти к самым ягодным местам.
А ворота позади, нет-нет, да и скрипели, надрывно так.
Люди давно покинули прекрасные обжитые места, и, наверное, уж никогда не вернутся сюда.
И только верные куры по зову наследственной памяти или просто по старой привычке приходят сюда, за три девять земель, чтобы нарыть уютных ямок, поискать червячков и поваляться в мягкой домашней пыли, которая всегда будет для них самой лучшей в мире пылью.