Солнце всё ниже и ниже скатывается к горизонту. В небе – ни облачка, ни даже намёка на него. Жара, после полудня невыносимая, чуть ослабела и, хоть и медленно, но всё же сдаёт позиции. Балконная дверь приоткрыта, лёгкий ветерок, чуть заметно шевеля прозрачную занавеску, упрямо заталкивает в комнату такой знакомый с детства и родной запах свежескошенной, слегка привядшей травы! Вместе с этим запахом залетает и какой-то несвойственный городу стрекот – не шум автомобилей, не перестук трамвайных колёс, не пугающий вой сирены «Скорой помощи» или милицейской машины. Нет, другой какой-то, поэтому и обращает на себя внимание.
Дворник стрижёт газон…
Я с наслаждением вдыхаю пряный, насыщенный безмятежным детством и счастьем воздух, закрываю глаза, и услужливая память вытаскивает откуда-то из своих тайников такие яркие картинки, что сквозь сомкнутые ресницы пробивается слезинка и медленно сползает по щеке…
Середина июня. Весенние полевые работы закончены, картошка в огороде окучена, и начинается (даже не могу определить, какая по важности – первая ли, вторая?) сельская страда – сенокос. Травы на лугах, густые, тучные, начинают цвести. Розовые головки клевера, синие колокольчики, лохматые метёлки пырея, разинутые ротики дикого горошка качаются под едва заметным дуновением ветерка, словно укоризненно укоряют: «Эй, хозяин! Чего ждёшь? Пора, пора!»
И правда – пора. Накануне весь вечер отец отбивал косы, потом точил их напильником и, наконец, оселком доводил до остроты бритвы. А с рассветом, только-только ветер стряхнул росу, а первые, ещё нежаркие, но всё же летние! – лучики солнца осушили травы, косари, закинув за плечи косы, вышли в путь. Путь – недальний, луг – в метрах семистах от дома. Косари – это мы: отец, мамин младший брат Витя и я, четырнадцатилетняя девчушка. (Меня почему-то заставляли называть Витю дядей, хотя разница между нами всего три года, ему – семнадцать). Мама и младшая сестрёнка остаются дома: управляются со скотиной, готовят завтрак и обед, убирают в комнатах.
Минут через пятнадцать мы уже на месте. В траве прыгают кузнечики, трудолюбивые пчёлки перелетают с цветка на цветок, сердито жужжа, словно чувствуют, что скоро собирать мёд им придётся не здесь, а где-то в другом месте. Шалунья-стрекоза зависла над нами, мелко-мелко трепеща прозрачными, словно из слюды, крылышками: «Кто вы? И зачем вы здесь?», – в воздухе витает немой вопрос. И риторический…
Отец снимает косу с плеча и, поплевав на ладони, уверенно сжимает в руках косовище. На минуту замирает, потом, хоть и убеждённый атеист, тихо произносит: «Ну, с Богом!». И пошёл. Степенно, уверенно, размашисто. Следом за ним выстилается тугой ровный валок скошенной травы. Когда папа проходит метров пять, к косьбе приступает Витя, а за ним – и я. Косить я умею, это уже мой третий сенокос. И люблю. Правда, так ловко, как мужики, не могу, да и устаю быстрее, но…
Вжик, вжик, вжик – коса, сверкая на солнце, размеренно поднимается и опускается в руках косаря.
Ширх, ширх, ширх – трава с тихим шорохом-стоном роняет голову на землю.
Кап, кап, кап – капельки пота стекают по лбу, ручейками струятся по спине. И запах… Запах такой, что словами описать невозможно! Терпко-пряный, густой, насыщенный, он забивает ноздри, кружит голову, пьянит…
Часа через четыре папа останавливается, тыльной стороной ладони смахивает с лица пот, пучком травы вытирает лезвие косы. «Всё! На утро хватит! Пошли завтракать, а то мать заждалась уже».
Вернувшись домой, мы и вправду увидели накрытый стол. И с таким аппетитом накинулись на жареную картошку с холодным молочком, будто до этого три дня не ели!
Пока мама заканчивает с приготовлением обеда, а Танюшка (сестрёнка) наливает в корыто воды корове и телёнку, рвёт траву поросятам, сыплет зерно курицам, мы, косари, падаем прямо на пол в прохладной комнате и отдыхаем. Я незаметно засыпаю, и мне снится сон: блеск косы, густая трава, стрекоза… И одуряющий запах завядшей травы…
Через несколько часов мама вырывает меня из сновидений: «Вставай, дочка! Обедать пора. Да и сено ворошить тоже…»
Хоть солнце уже и перевалило через зенит, медленно катится к западу, но жара – невыносимая. Мы снова идём на луга, теперь уже все. На плечах – деревянные двухрожковые вилы. Переворачиваем, ворошим скошенную траву, чтобы быстрей сохла. И так – несколько раз. А там солнце и ветерок доведут дело до конца. Лишь бы дождя не было. Но погода нынче благосклонная к селянам. Через несколько дней на скошенном лугу, как грибочки, вырастают аккуратные копёшки, а потом и большой запашистый стог…
А под балконом дворник подстригает газон…