Сторожить пароход – дело нехитрое, тем более, что охраняет его Мошкин не один, а с напарником. Да и про пароход можно сказать: на «иголки» ему давно пора, то есть в Индию, на металлолом последним рейсом, если, конечно, до Суэцкого канала дотянет без буксировщика… В общем, работка сторожа этой развалины не пыльная: прошёлся от кормы до носа и в капитанскую каюту занырнул, хватил там сто грамм – и в койку до утра, если напарник не поднимет гостей встречать с пузырём; хуже, если гости с проверкой, тогда уж самим готовить проставон…
И вот сегодня Мошкин, запасшись бутербродами и водочкой на текущие сутки, ранним утром ступил по трапу на борт родного парохода. Поднимаясь на верхнюю палубу, услышал музыку и хохот. Шум доносился из кают-компании. Проходя по коридору, невольно заглянул в открытую дверь каюты первого класса. В ванной комнате, низко склонившись над унитазом и сверкая задницей, блевала какая-то девка.
– Вот, блин! – чуть не заматюкался Мошкин. – Смена начинается. А кто убирать будет? Где эти сменщики?!
Мошкин решительно рванул на себя дверь в кают-компанию.
«Секьюрити» гудели на полную катушку под пьяный визг малолетних проституток, сидевших у них на коленях. В углу от громкости разрывалась ДВД-акустика в 300 ватт мощностью. Пиво, водка, дым коромыслом – в общем, всё, что и положено на хорошей вечеринке с девочками в загородном доме.
Возбужденные сменщики встретили Мошкина радостными криками и поднесли полный стакан.
– Штрафную! Пей до дна! Пей до дна! – взахлёб кричали, расплёскивая водку, весёлые сторожа.
– Да вы что, мужики, мне же ещё сутки стоять, а вдруг проверяющий?
– Какой тебе проверяющий в воскресенье?! Не боись, пей! Проверяющий тоже, небось, тебе не дурак в выходные по трапу скакать...
Не устояв под их напором, Мошкин, выдохнув на сторону, впихнул содержимое стакана внутрь и, закашлявшись, жадно припал к бутылке с водой.
Очень скоро он опьянел, и вот на его коленях уже сидела вертлявая девица, маяча перед лицом невообразимо большим бюстом.
Потом встал типичный для любого русского вопрос: если водка кончилась, а душе требуется продолжения банкета, то надо кому-то за ней идти?! Отрядили, конечно же, Мошкина, как самого молодого. Тот послушно спустился по трапу и увидел, как ему показалось, совершенно бесхозный мотороллер. Мошкин его быстро завёл и поехал вперёд, волоча за собой какое-то время чёрти откуда свалившегося на его голову сварщика с горелкой. При этом на каждом ухабе сварщик ойкал и громко ругался «по матушке». Наконец сварщик отвалился на повороте, и Мошкин на полном ходу проскочил через проходную судоремонтного завода. Обалдевшие охранники засвистели ему вслед, но Мошкин уже свернул в сторону малодолинского магазина. В магазине он купил десять бутылок водки и, распихав их под своей фуфайкой, рванул обратно, похожий на перекачанного бэтмэна. В кузове бились друг о друга взрывоопасные баллоны с газом, от которых вился по асфальту резиновый шланг с газовой горелкой. Кстати… А какой русский не любит быстрой езды? Так и Мошкин, разогнавшись с малодолинской горки, сделал фантастический вираж, достойный американских каскадёров. Вылетев из проходной через строй разбежавшихся вохровцев, он на полном ходу, опять же под горку, выскочил на пирс. У самого парохода, где велись ремонтные работы, шланг с горелкой, тянувшийся от баллонов мотороллера, зацепился за скрученный кабель, которого здесь было немало. Трёхколёсный агрегат, именуемый «Муравьём», дёрнуло в сторону, и он, ткнувшись передним колесом в причальный бордюр, сделал невообразимый «кульбит», перевернулся вместе с наездником в воздухе и, грохнувшись в борт парохода, провалился в морскую пучину…
Каким чудом удалось Мошкину в ледяной ноябрьской воде выплыть на поверхность с разбитой головой и сломанными рёбрами, одному богу известно. Но когда его вытащили на причал за брошенную за борт верёвку и спасательный круг, первое, что он сделал – вытащил из фуфайки две бутылки уцелевшей после удара о борт парохода водки.
Отлёживался Мошкин в больнице, валяясь на казённой койке, с головной болью и скрипом в груди от поломанных рёбер.
Кореша не забыли его и два дня навещали в меру сил, вспоминая с восхищением о его подвиге и дружно подливая в стакан. Принесённый проигрыватель орал на весь коридор травматологического отделения, а друзья сменяли один другого, как на вахте. На третий день после очередного скандала с медсёстрами Мошкина с позором выгнали из больницы. И зализывать раны пришлось дома.
Тем временем история обрастала слухами: кто-то сразу позвонил начальнику охраны, что, мол, его сторож разбился на мотороллере и потонул, а его напарник повёз тело в морг, и что судно без охраны. Перепуганный начальник принялся звонить по моргам, прикидывая ущерб от случившегося, проклиная тот день, когда связался с этими алкоголиками. Наконец, не найдя Мошкина среди усопших, позвонил в регистратуру больницы моряков.
Услышав, что Мошкин живой и в полном сознании, шеф секьюрити поспешил в больницу на разборки.
Палата праздновала второе рождения Мошкина. Разложив на тумбочке нехитрую закуску, все пили по очереди из дежурной кружки за благополучное «возвращение». Пьяненький, счастливенький Мошкин только кивал головой. Он сидел в нижнем белье на кровати и глупо улыбался, пожимая протянутые руки. Разъяренный шеф влетел в палату и, увидев весь этот бардак, налетел на полупьяного, не очухавшегося ещё от случившегося Мошкина, влепил ему хорошую оплеуху, развернулся к двери и уже на ходу бросил сквозь стиснутые зубы: «Вы оба уволены без выходного пособия!». На что Мошкин показал ему средний палец на руке и, потирая звенящее ухо, послал того далеко по матушке.
Палата в тот день ещё долго праздновала, бегая в соседний магазин, пока на следующий день главврач не выгнал своего пациента как злостного нарушителя порядка.
Но большие неприятности для Мошкина только начинались. Его вызвали к следователю и предъявили иск к выплате стоимости «Муравья». Таких денег и близко у Мошкина не было, и он, покумекав, нашёл водолаза, и за ящик водки ржавый мотороллер был извлечён со дна лимана. Провозившись с месяц, он наконец завёл его и, сделав почётный круг по заводу, довольный подрулил к хозяину.
Заявление из милиции тут же забрали и, выпив мировую с повеселевшим сварщиком, Мошкин навсегда покинул родной завод, с тоской вспоминая весёлые ночи секьюрити. Впрочем, весёлого в этой истории было мало, врачи говорили, что он родился в рубашке, из такой передряги мало кому удавалось спастись…