Утром, пробегая в ванную, обратил внимание на недовольное ворчание. Оглянулся. Эрделька Тута сидела на своем матрасике, на который эмигрировала из нашей кровати после того, как жена во сне пнула ее ногой.
Эмигрировала... Нет, с таким скандалом не эмигрируют, а полностью разрывают все дипломатические отношения!
- Вот, - выступала Тута с матрасика, - некоторые – от безделья, конечно! - пытаются воспитывать собак. На себя бы глянули! Да в них самих воспитания не хватит ни на булю, ни, даже, на черную терьершу! А туда же, в Сухомлинские...
Ничуть не удивившись тому, что Тута знает великого педагога, книгу которого она полностью сгрызла еще в детстве, спросил ее вполне миролюбиво:
- Ну, что там на этот раз?
- А здороваться кто будет? – не приняла легковесный тон Тута.
- Доброе утро, собаченька! – легко пошел я на улаживание конфликта.
- Для кого доброе, а для кого не очень... – неопределенно выразилась Тута голосом Фаины Раневской.
- Вуз трапылось? – обеспокоился я.
- Яна понесла варить сосиски! – поделилась Тута конфиденциальной информацией.
- Ну и что?
- Всего пять штук! – голосом Юлии Борисовой в роли Клеопатры молвила Тута.
- Нормально! – все еще не понял я.
- Как это нормально? Три тебе, две Яне, а мне? – как покойный Пифагор сосчитала Тута.
- Ну-у, ты вполне справляешься и с сырой...
- Так закончились же! – взвыла собачка трагичным голосом Татьяны Дорониной из какой-то пьесы Радзинского.
- У тебя, Тута, склероз начинается! – вполне убежденно сообщил я.
Туточка медицинскую энциклопедию, всегда стоявшую за стеклом, ни разу не грызла, поэтому переспросила:
- А что такое склероз?
- Это, когда память пропадает...
- Тогда у меня все в порядке! – обрадовалась Тута. – Я даже помню, как ты мне четвертого апреля две тысячи шестого года на лапу наступил, а извинился только на словах...
- А то, что я магазинные сосиски в еду не употребляю, кто должен помнить? – рассердился я. – Помнит она... Бурда-терьер!
- И правильно делаешь, что не употребляешь! – горячо и от всего сердца одобрила Тута. И тут же озаботилась:
- А кому тогда Яна варит еще три сосиски?
- Себе! – жестко бросил я.
- А мне? – опять воспроизвела голос Татьяны Дорониной собачка.
- А тебе каша с овощами и ливером!
- Надоело! – взвыла голосом китайского шуруповерта Тута. – Сегодня каша с ливером, завтра каша с ливером. Сколько может терпеть собака... – почти дословно провыла Тута цитату из «Ди Грассо».
Я подозрительно посмотрел на полку. Двухтомник Бабеля стоял на месте, а вот раритетного пермского однотомника что-то не было...
- Где Бабель? – вопросил я.
- На полке... Где еще?
- Сейчас поищу и если не найду...
- Ищи, ищи! Еще собачью будку искать позови... – раздвинула лапой рыжую шерсть на груди Тута.
Я подошел к полке. Пермский Бабель стоял во втором ряду.
- Ну, извини! – раскаялся я.
- Бог подаст! – профессионально обиделась Тута.
- Ну-, я тоже на что-то способен... В смысле вкусненького...
- На что? – горько усомнилась Тута. – На шкурку от колбасы? На корку сыра?
- Я вообще-то знаю, где лежит вареная курица! – сообщил я, задетый за живое.
- А я всегда говорила, что у тебя энциклопедические познания, - опомнилась Тута. – Вот только... – тут она как-то странно замолчала, демонстрируя паузу, воспетую еще Сергеем Юрским.
- Что только... – снисходительно поинтересовался я.
- Прав у тебя мало, - лицемерно пожалела меня Тута, - и насчет сосисок, и насчет курицы... Все эти важные права Яна себе забрала. Самый настоящий матриархат у нас.
Выслушав это, сразу вспомнил, как давным-давно Лида долго и нудно искала свой учебник по древней истории.
Тута тоже вспомнила и слегка потупилась.
- Кормили плохо...
- А сейчас?
- А сейчас замечательно! – голосом особо гнусной депутатка – все время забываю ее имя! – обрадовала меня Тута. – И сосиски дают, и курицу...
- Так еще не дают... – растерялся я.
- В этом доме собак не обижают! – медальным голосом медальера Гедлингера отчеканила Тута. И рубанула воздух огрызком хвоста.
Вы знаете, она оказалась права.