Приятный брег! Любезная страна!
Где свой Нева поток стремит к пучине.
О! прежде дебрь, се коль населена!
Мы град в тебе престольный видим ныне.
В. Тредиаковский
Озерным краем по традиции географы и геологи называют богатые озерами области России: Ленинградскую, Новгородскую и Псковскую; сюда же присоединяют и Карелию, характер ландшафта которой в отношении озер еще более резко выражен.
Итак, история заселения Озерного края начинается с неолитической эпохи. В то время, примерно с V—IV вв. до н. э., отдельные мелкие группы рыболовов-охотников постепенно проникали все далее к северу; их многочисленные стоянки располагались по берегам рек и озер — в местах, удобных для рыбной ловли, которая являлась главным источником пропитания.
Эти стоянки свидетельствуют о примерно одинаковом образе жизни обитателей Озерного края в том отдаленном прошлом. Неолитическое время длилось здесь, на севере, очень долго; римский историк I в. н. э. Корнелий Тацит указывал, что племя феннов даже и тогда продолжало жить в условиях каменно-костяного века. Во II в. другой античный писатель — Птолемей — называет феннов Тацита финнами, и уже из этого следует вывести, что первопоселенцами на севере Европы вообще были племена, судя по описанию их быта Тацитом, близкие к теперешним саамам, которые у северных германцев носили имя финнов (норв. fin —«саам»). Вероятно, от того далекого времени ведут начало и названия некоторых природных объектов края — рек, озер и т. п. Разумеется, никаких городов и крупных постоянных населенных пунктов тогда не было, так что можно говорить лишь о географических названиях только природных объектов.
Эти древние пласты географических названий остаются обычно труднообъяснимыми, что вполне естественно. Достаточно определенные сведения о населении Озерного края мы получаем лишь со времени, когда здесь появляются славянские племена, сумевшие создать свое государство на землях Восточной Европы — Древнерусское государство.
Развитие древнерусской письменности вызвало появление летописей, освещающих историю стран Восточной Европы, в том числе и Озерного края начиная примерно с IX—Х вв. Вскоре появляются и другие письменные источники: уставные и договорные грамоты, различные официальные и частные акты, а с XV в. — писцовые книги, представляющие подробное описание земель и населения с указанием названий даже мельчайших населенных пунктов, имен их жителей, обозначением различных угодий и другими данными, позволяющими нередко судить о возникновении и истории ряда географических названий во всех деталях.
Картина, которая вырисовывается на основании всех этих письменных источников и археологических данных, примерно такова: около VIII—IX вв. в Озерном крае жили древние местные племена — чудь (древние эсты), водь (близкая по языку к эстам), ижора (язык сходен с карельским) и вепсы (весь) — совместно с пришедшими сюда с запада славянскими племенами, носившими названия кривичей (в теперешней Псковской области), и словен (в Новгородской области). По-видимому, словены были одной из ветвей кривичского племени, очень многочисленного и широко распространившегося в верховьях Западной Двины, Волги, Днепра, а также Великой и Ловати.
Заметим, что латыши, западные соседи кривичей, по их племенному имени стали называть восточных славян именем krievs («кривич»).
Около IX в. в Восточной Европе образовался обширный межплеменной союз, состоявший из ряда славянских и чудских племен. Чудью русские летописи называют древнеэстонские племена; в обобщенном смысле новгородцы называли этим именем все дославянское древнее население лесного Севера. Имя чудь нередко присваивалось также и вепсам, жителям Озерного края, родственникам карел.
В возникновении межплеменного союза немалую роль сыграла широкая торговля мехами в рамках византийско-хазарско-арабско-славянских отношений. Отсюда — огромное число богатых кладов восточных монет на всех торговых путях того времени, в частности и на том отрезке великого водного пути «из Варяг в Греки», который проходит через Озерный край (Финский залив — Нева — Ладожское озеро — река Волхов — озеро Ильмень, и далее по реке Ловать, мелкими речками и волоками в реку Западную Двину, а от нее к Днепру и в Черное море.
Другой, также очень важный торговый путь, шел от Каспийского моря по Волге, ее протоками Шексне и Мологе, по мелким речкам и волокам к реке Мсте, впадающей в озеро Ильмень, и затем по реке Волхов, Ладожскому озеру и Неве к Финскому заливу. По этим торговым путям русские купцы ездили торговать с греками, булгарами, хазарами и персами, а суда иностранных купцов приходили в Киев, Новгород, Москву.
Возникновение племенного союза, а затем государства, расширение торговых связей вызвало образование городских центров. Так возникли в Озерном крае Псков, Новгород и другие города. Господину Великому Новгороду, как называли свою метрополию ильменские словене, суждено было на полтысячелетия стать хозяином огромных пространств европейского Севера.
Великий Новгород был аристократической боярской республикой, но с заметными элементами «народоправства» (вече), просуществовавшей в качестве самостоятельного политического организма до 1470-х годов, когда новгородские волости и земли целиком вошли в состав Московского государства. С тех пор московское правительство управляло этими землями с помощью своих наместников и воевод, поселив здесь много новых помещиков и выдворив из пределов Новгорода прежних крупных вотчинников-бояр и житьных людей, переселенных в центральные московские области.
Из других исторических обстоятельств, влиявших на состав населения Невского края, необходимо отметить события Смутного времени начала XVII в., в результате которых часть Озерного края оказалась под властью шведов почти на столетие — до петровских времен, когда Руси удалось вернуть Ижорскую землю (Ингерманландию, как ее называли шведы) и Выборгскую Карелию вместе с другими подступами к Балтийскому морю. Шведское владычество сказалось на составе местного населения в том отношении, что к прежним дославянским жителям — чуди, води, ижоре, карелам, вепсам — добавилось в Ижорской земле значительное число выходцев из Финляндии. Это создало здесь в течение XVII в. дополнительное, довольно значительное по численности финское население, называвшее себя «суомалайсет» (ед. число: суомалайнен) либо «эвремейсет» и «савакот» (по названиям тех двух округов Выборгской Карелии, из которых вышли новые поселенцы Ижорского края); потомков этих переселенцев в нашей науке принято называть «ингерманландские финны».
Все это отразилось на названиях населенных пунктов Ижорской земли. При Петре I, после основания новой столицы Санкт-Петербурга и позже, возникли также многие мызы и небольшие города с немецкими названиями.
Таким образом, топонимика Ижорской земли значительно усложнилась. В то же время топонимика теперешних Новгородской и Псковской областей менялась сравнительно мало — здесь не было того оживления, которое царило вокруг новооснованной столицы.
Этих кратких исторических сведений нам вполне достаточно для начала. В итоге можно сказать, что мы вправе ожидать в Невском крае названий разного языкового происхождения. Прежде всего в древнейшем пласте речных и озерных названий надо искать следы давно минувших времен, когда здесь жили племена «чудского» происхождения. Особенно следует отметить, что говорившее на языке, близком к эстонскому, племя водь дало даже наименование Водской (Вотской) пятине Великого Новгорода — огромной административной области, начинавшейся у самого Новгорода, включавшей земли между Волховом и Лугой и простиравшейся далеко на север, охватывая восточную половину Карельского перешейка, северное Приладожье и часть восточной Финляндии. Точно так же племя ижора, бывшее верным союзником русских, дало имя Ижорской земле (Ингерманландии шведов).
Однако в течение многих столетий водь полностью обрусела. Тем не менее, топонимические следы, т. е. отражения водского и ижорского языка в географических названиях, достаточно заметны и значительны. Весьма ощутимы и следы вепсов, число которых и сейчас довольно велико. Возможно также в отдельных случаях отыскать на территории края саамские названия, хотя самих саамов здесь давно нет. Основная масса названий деревень, сел и других населенных пунктов принадлежит восточнославянскому (русскому) языку.
Примеры озерных названий Илмерь — Ильмень, Серегерь — Селегерь — Селигер, Белое озеро — Воугедарь уже дают некоторое представление о том характерном р-вом окончании в названиях озер, которое является устойчивым признаком «чудского» происхождения названий. Белое озеро переменило свое прежнее вепсское название на русское по той причине, что этим же термином (Белоозеро) стал называться основанный здесь город и даже весь край.
Разумеется, причины такого рода, определенные уже не физико-географическими (естественными) факторами, а результатами деятельности человека, не обязательно должны существовать, но все же они нередко имеют решающее значение. Если природное название не было зафиксировано еще ранее в письменности (особенно в официальном употреблении), оно обычно вытесняется названием селения.
Новгород на Ильмене (Илмере) был основан сравнительно поздно (около IX—Х вв.), и его имя не смогло вытеснить древнего названия озера. Что касается Селигера, то на нем до XVII в. не было ни одного города. Осташков возник тогда, когда имя Селигер давно закрепилось в письменности и во всеобщем употреблении. Этих материалов достаточно для того, чтобы понять причину, вследствие которой Ладожское озеро носит название, внешне имеющее совершенно славянский характер (хотя смысл его в рамках славянских языков остается неясным).
Дело в том, что основной тон задавали тут не природные условия, а огромное влияние на все окружающие племена со стороны здешнего торгового центра — укрепленного древнего города Ладоги, господствовавшего на этом важном отрезке пути «из варяг в греки» и находившегося на Волхове, в небольшом отдалении от озера (теперешняя Старая Ладога). Русское (славянское) название этого города — Ладога — отражено также в древнесканд. Aldeigjuborg (borg значит «город») и в средневековом нем. Alagen, финск. Laatokka. Обычно думают, что в основе названия Ладожского озера (Ладога) лежит прибалтийско-финское слово aaldokas — «бурный» (от aalto—“волна»). Следует, однако, считать это предположение слабообоснованным, так как древнерусские источники называют Ладожское озеро иначе: «озеро великое Ново»; и только в 1220 г. Лаврентьевская летопись впервые величает его Ладожским, что произведено прямо от названия г. Ладоги. Что касается названия «озеро великое Нево», то оно столь же очевидно связано с именем реки Невы, которую местные прибалтийские финны называли и называют Neva-joki («Болотистая река»), так как устье ее было, как известно, чрезвычайно заболочено.
В силу сказанного само название Ладога, по-видимому, первоначально относилось не к озеру, а только к городу; лишь впоследствии название Ладога, Ладожское озеро заменило древнейшее Нево, взятое славянами у прибалтийских финнов и относившееся первоначально только к Неве — к протоку из Ладоги в Финский залив, даже к самому его устью. Таких обобщений в истории географических имен много. Для нас здесь важно было подчеркнуть силу воздействия человеческого общества на изменение названий, даваемых первоначально по физико-географическим данным.
Новые названия, образовавшиеся как следствие оживления деятельности человека в этих местах с приходом сюда славянства, густо покрыли карту. В частности, названия городов здесь почти всюду имеют славянское происхождение, как будет показано далее.
Некоторые из притоков Невы носят имена неславянского происхождения: Салуя, Мга, Карбуселька, ручей Хумалаев, Харвази, Войтоловка, Иголинка, Писколовский ручей. Ольховка имеет русское название, по ее приток Лепцерка показывает, что здесь имеется след контакта русских с прибалтийско-финским населением (вепс. lep—“ольха», финск. lappa, эст. lepp).
Однако и здесь основная масса мелких речек и ручьев имеет русские имена, в том числе Славянка (в писцовых книгах XV—XVI вв. Словенка — от племенного имени новгородских словен) и Ижора с несколькими притоками, носящими название Ижорка, что указывает на поселения здесь древнего местного племени ижора (ингери).
Весьма любопытно то обстоятельство, что одна из Ижорок носит второе название — Корчмянка, происшедшее от имени населенного пункта Корчмино (Воскресенское), расположенного на Неве недалеко от Усть-Ижоры. Корчмино в свою очередь получило название по фамилии генерал-майора артиллерии (майора лейб-гвардии Преображенского полка) Василия Дмитриевича Корчмина, который в молодости при Петре I командовал артиллерийской батареей на стрелке Васильевского острова и которому безосновательно приписывали самое возникновение имени этого острова.
Речка Назья, или Назия, впадающая в Ладожское озеро, упоминается уже в писцовой книге Вотской пятины 1500 г. Название это произошло от карело-финск. «nasia—волчник» («волчьи ягоды»), «волчье лыко»—кустарникового растения, росшего здесь в изобилии. Цветы волчника — раннние и пахучие — весьма красивы и имеют розовую окраску.
Рассмотрим название огромного мохового болота Невий мох, расположенного около озера Ильмень и занимающего пространство около 400 кв. км.
Финское neva означает «моховое болото», как и вепсское nova. В приильменских русских говорах существует и нарицательное «невьи». Путешествующий в этих местах около 120 лет назад писатель К. К. Случевский писал: «Много встречалось моховых пространств, называемых здесь «невьи», от которых только мало-помалу совершался наш подъем на Валдайскую возвышенность».
Это и есть как раз та местность, в которой расположено обширное болото Невий мох. Таким образом, можно быть совершенно уверенным в том, что название сохранилось от дославянских времен и принадлежало языку того племени, которое жило здесь, вероятно, с неолитической эпохи и дало имя озеру Илмерь, Валдайским горам, Коломцам и Колмову, реке Мсте и пр. Подобных следов, в конце концов, не так уж и много, если учесть общую массу географических имен Озерного края.
Это и понятно, так как древнее дославянское население было немногочисленным и занималось по большей части рыболовством и охотой. Существовали, конечно, и иные виды хозяйственных занятий. По писцовым новгородским книгам конца XV в. мы знаем, что местами в то время процветала добыча и обработка болотных железных руд с выделкой ряда изделий из получаемого металла. Занимались этим ремеслом именно чудь и водь, и имеются все основания полагать, что подобное занятие очень древнее. Однако даже в XV в. все это носило чисто местный характер, и только прилив сюда сильного славянского потока придал новое направление и создал новый уровень жизни, как хозяйственной, так и политической.
Только тогда создались и зачатки государственности, основались города, по преимуществу торговые центры на важнейших водных путях, стала все более и более распространяться восточнославянская речь, вытесняя водскую, карельскую и иную «чудскую». Если бы географические названия не были устойчивое остальных отделов словаря, то они тоже исчезли бы полностью или почти полностью.
Однако топонимика вообще гораздо консервативнее других элементов лексики; это и понятно, так как обычно нет причин изменять или заменять старое географическое название, даже иноязычное, если оно без особого затруднения входит в фонетические нормы нового языка, становящегося господствующим на данной территории.
Так обстояло дело и в отношении кривичей и словен, постепенно заселявших Озерный край в последние века I—первые века II тысячелетия. Прежнее население — водь, ижора и другие племена — тоже никуда не уходило. «Происходило заселение, а не завоевание края, не порабощение или вытеснение туземцев»; «чудь, постепенно русея, всею своею массою, со всеми антропологическими и этнографическими особенностями, со своим обличьем, языком, обычаями и верованиями входила в состав русской народности». Так писал В. О. Ключевский.
К этим словам замечательного русского историка надо добавить, что из «чудских» языков в наследие русскому народу достались лишь некоторые элементы областной лексики, имеющие дославянскую природу, да значительный запас географических имен прибалтийско-финского или саамского происхождения.
Заметим теперь, что процесс обрусения даже в пределах одного только Озерного края был длительным и неравномерным. При этом, чем далее к северу, тем медленнее шел этот процесс. Как видно из летописей, писцовых книг и грамот, еще до XV—XVI вв. включительно были заметны во многих местах края группы води, чуди и ижоры, сохранившейся в небольшом числе в современной Ленинградской области до наших дней.
Древняя Ижорская земля, составляющая значительную часть Ленинградской области, вообще стала заселяться русскими людьми сравнительно поздно — не ранее второй половины XIII в. При этом здесь возникли особые обстоятельства в силу того, что в шведское время (XVII в.) сюда пришло значительное число выходцев из Финляндии, которые поселились во многих местах совместно с древним чудским населением — ижорой и водью. Так как ижора, водь и финны говорили на сравнительно близких языках одной и той же прибалтийско-финской семьи, то такое совместное проживание при гораздо большей численности пришельцев (собственно финнов) привело в ряде случаев не к обрусению, а к финнизации некоторой части древнего чудского населения Ижорской земли. Это же отразилось и на некоторых старых географических названиях, хотя финны — пришельцы XVII в. — образовали много и своих, совершенно новых поселений с характерными названиями финского типа.
Теперь обратимся к племенам, жившим на берегах Невы.
Водь — племенное имя, отразившееся в названии огромной территории — Вотской (Водской) земли (позже Вотская пятина), — запечатлелось также и в наименованиях отдельных мелких объектов, расположенных отчасти в пределах той же территории, а значительно более — в соседних Новгородских землях (в пятинах Шелонской и Бежецкой). Сюда относятся названия, взятые нами из новгородских писцовых книг: Водская дорога, Вожане, Вожаниново, сельцо Вотской конец, Вотцкая (несколько деревень с этим именем), Вотцкое, Воцкая Гора и некоторые другие.
Подобные названия, относящиеся к незначительным объектам, возникли по большей части в позднейшее время; по ним отнюдь нельзя судить о древнем расселении племени водь. Напротив, эти названия — Вожаниново, Вожане, Воцкая и т. п. — свидетельствуют в большинстве случаев о широком проникновении на эти земли славян, которым необходимо было отмечать наличие соседей из иного народа.
Это естественный путь возникновения подобного рода названий, которые не характеризуют и межплеменную границу, так как речь должна идти о полной перемешанности поселений с водскими и славянскими (русскими) жителями. Проникновение древнерусских смердов на эти земли было мирным процессом и заканчивалось в итоге обрусением води. Интересно то обстоятельство, что, например, такое географическое имя конца XV в., как Водский (Вотский) дожило на своем месте до XX столетия; в пояснении к этнографической карте Санкт-Петербургской губернии П. И. Копнена (1867 г.) это сельцо значится как Воцкий (Вотский) конец или Wenakontza. Это показывает, что одна часть населения (русская) рассматривала сельцо Вотский конец как границу води, а другая часть (водь) — как «Русский конец», что и отра¬жено в смешанном водско-русском названии Wenakontza, где Wena (Вена-) значит «русский». Разумеется, это вовсе не след общего русско-водского пограничья, а только местный, локальный отпечаток встречи двух разноплеменных групп, правда, в очень давнее время, поскольку факт наличия поселения Вотский конец в Вотской пятине засвидетельствован писцовыми книгами XV-XVI вв.
Чудь — этническое имя, первоначально в древнейшей русской летописи обозначавшее предков эстонского народа, впоследствии чрезвычайно обобщилось, получив широкое хождение на всем русском Севере в качестве обозначения вообще финско-угорских племен, за исключением некоторых из них, имевших свои особые имена.
Что касается Приневского края, то в различных источниках этническое имя чудь применяется, помимо древних эстов, к населению отдельных погостов Вотской пятины, а в более позднее время (начиная с XVIII в., по крайней мере) — к вепсам.
В новгородских писцовых книгах имеются следующие географические названия, связанные с именем чуди: погост Воздвиженской Опорецкой (Ополской) в Чуди, погост Николской Толдуской (Толдожской) в Чуди, Чудская Гора, Чудско, Чудини, Чудино Сельцо, Чудинова и Чудиново (несколько), Чудинско, Чудинцово, Чуцкая Нивка и т. д. Всем в России, конечно, известно Чудское озеро.
Мы можем легко обнаружить несколько названий, связанных с именем древнего племени ижора, от которого и вся Ижорская земля получила свое название. Ижорский погост, по писцовой книге 1500 г., находился в Ореховецком уезде. Сюда относятся: река Ижора — левый приток Невы; у ее устья произошла знаменитая битва 1240 г., прославившая имя Александра Невского; речки Ижорка Большая и Ижорка Малая, а также несколько селений с именем Ижора, возникших в разное время, но частично указываемых и в старых документах.
Происхождение этих названий — по крайней мере названий речных — бесспорно связано с племенным именем ингери, инкери, превратившемся в русской передаче в ижора, ижера, известным по памятникам с XIII в. (Ingria еще ранее).
Особенно интересен тот факт, что рядом с Ижорой в Неву впадает река Словенка, как она называлась в древности (теперь Славянка). Мы знаем, что еще во времена Александра Невского, т. е. в середине XIII в., даже охрана водных границ («стража морская») производилась ижорцами с их старейшиной Пелгусием во главе, — следовательно, новгородских словен в качестве постоянных жителей Ижорской земли здесь еще не было.
Возникновение названия Словенка рядом с Ижорой означает появление первых групп новгородцев (словен) в этих местах, что и совершилось, по-видимому, уже в XIV столетии, в эпоху наивысшего расцвета Новгородской республики. Заметим попутно, что к этому же времени относится, по-видимому, и появление таких названий, как «Васильев остров в устье Невы» (Васильевский остров, зарегистрированный писцовой книгой 1500 г.), Фомин остров (теперешняя Петроградская сторона) и т. п.
Все это следы процесса постепенного проникновения славянского (русского, новгородского) земледельческого населения в Ижорскую землю, результаты которого становятся уже весьма заметны к концу самостоятельного существования Новгорода Великого, когда крупнейшие бояре республики успели наложить свою руку на места, освоенные смердами.
Во второй половине XV в. в Ижорской земле было расположено много владений новгородских бояр. Наряду с этим крупнейшие карельские и ижорские землевладельцы также сохранили значительные земельные богатства, о чем свидетельствуют показания писцовых книг, составленных московским правительством в конце XV в.
Естественно, что в дальнейшем от ижоры как племени сохранилось лишь сравнительно небольшое число поселений, разбросанных здесь и там, да самое имя Ижорской земли и племенное самоназвание. Очень большое число ижорцев обрусело за ряд столетий, другие финнизировались (суомизировались).
По материалам середины XIX века видно, что ижора жили во многих случаях с суоми-финнами совместно, подвергаясь воздействию финского языка и культуры через школьные и церковные учреждения. Только в тех случаях, когда ижорские поселения были изолированы от внешних влияний, представители этой древней племенной группы сохранили особенности своей речи, довольно сильно отличающейся от финского языка, хотя и близкородственной ему.
А еще в 1840—1850 гг. П. И. Кеппен обнаружил близ нынешнего Петербурга около 17 800 ижорцев.
Племенное имя вепсы (весь) в древности относилось к населению Белозерско-Пошехонского края. В настоящее время на северо-востоке Ленинградской области сохранились незначительные остатки потомков древней веси, которых местное русское население называет чудью; часть вепсов сохранила за собой древнее племенное имя в форме бепс, часть именует себя людиками.
Однако географические названия, связанные по происхождению с самим племенным именем весь, вызывают в ряде случаев сомнения и недоразумения. Причина этого заключается в существовании славянского слова «весь», означающего «село», «поселение», также широко участвующего в образовании географических названий. Возникает задача: отделить те из названий, содержащих элемент весь, которые имеют славянское (русское) происхождение, от тех, которые являются действительно связанными с племенным именем вепсов — веси. Задача эта решалась многими в том или ином ключе, и обычно при этом допускались серьезные ошибки, совершенно исказившие действительное положение вещей.
Необходимо отметить, что многие считали русский (в сущности общеславянский) термин «весь» книжным; на самом деле это слово широко представлено не только в древней новгородской письменности, но и существует доныне в местных говорах. Поэтому вероятность отражений славянского термина «весь» («селение», «село») в топонимике Озерного края весьма велика, и, как легко убедиться, названий этого рода имеется достаточно.
Летописи упоминают лишь немногие из географических названий теперешней Ленинградской области. При этом надо иметь в виду то обстоятельство, что эти упоминания относятся исключительно к местам, расположенным на важнейших торговых и военных путях того времени. Это вполне естественно, так как именно эти пути играли большую роль в жизни Руси, а места в стороне от них имели мало значения в крупных экономических и политических событиях.
Летописи называют Ладожское озеро («Нево»), реку Неву и ее приток Ижору, Ладогу, Копорье, реку Лугу и «Луское село», Охту и ряд других объектов, редко входя в подробности. О некоторых из этих названий мы уже говорили. Слишком скупые летописные известия представляют, конечно, большую ценность в том отношении, что дают возможность точно установить степень древности некоторых важнейших названий края, особенно в соединении с другими источниками — западноевропейскими и иными (например, в отношении Ладоги, что подтверждается и данными археологических раскопок). Однако для более широкого охвата топонимического материала необходимо пользоваться писцовыми книгами, восходящими в древнейшей части к концу XV столетия. К ним мы и обратимся, не упуская из виду и летописей.
Попробуем проследить по древним источникам историю некоторых географических названий Ижорской земли, особенно той ее части, которая расположена около Невского устья. Древнейшим населением, как уже говорилось, здесь было племя ижора («ижера»). Вся древняя история Ижорской земли связана с борьбой Руси и Швеции за обладание этой областью, что обеспечивало господство на пролегавших здесь важных торговых путях. Для Руси это был жизненно важный вопрос, тогда как Швеция и без того обладала широкими морскими выходами. В свете вышесказанного понятно достаточно частое упоминание русскими летописями Ижорской земли и отдельных ее пунктов, иногда кажущихся не очень значительными, но расположенных на важных торговых дорогах.
Начнем здесь с названия реки Охты, хорошо знакомого жителям Петербурга, да и не только им. В летописи Охта упоминается очень давно.
В 1300 г., как говорит Новгородская летопись, пришли из заморья свеи (шведы) в великой силе в Неву, привели мастеров из своей земли, а из Рима особо искусного мастера, и поставили укрепленный город, настоящую крепость «над Невою, на усть Охты реки». Летописец добавляет об этом городе: «Похвалившеся оканьнии нарекоша его Венец земли». Это была шведская крепость Ландскрона, поставленная руководителем похода маршалом Тюргильсом Кнутсоном на месте впадения Охты в Неву. В крепости был оставлен значительный гарнизон; однако уже в следующем 1301 г. сын Александра Невского великий князь Андрей Александрович, собрав большую рать, взял эту твердыню, сжег и срыл город, уведя в плен остатки гарнизона. С тех пор шведы на 300 лет с лишним оставили Охту в покое. Почему они выбрали именно это место для построения Ландскроны? Ответ очень прост: устье Охты удобно для подхода и стоянки судов, а берег сравнительно высок — во всяком случае выше уровня даже больших наводнений.
Итак, мы имеем достаточно почтенную дату (1300 г.) первого упоминания реки Охты в наших источниках. Разумеется, это имя существовало и до того много столетий, так как устье Охты являлось весьма удобным местом для остановок торговых кораблей. Однако подробное описание местности мы получаем только через 200 лет — в те времена, когда уже далеко зашел процесс объединения русских земель под общей властью Москвы, где княжили прямые потомки Александра Невского, когда Великий Новгород, потеряв свою самостоятельность, уже вошел в состав Московского централизованного государства. В это время, в конце XV в., была составлена перепись новгородских земель и угодий, появились переписные и писцовые книги, из которых узнаем и об интересующей нас местности. Писцовые книги 1495—1500 гг. частично дошли до нас, и в них имеется описание окрестностей реки Охты, в частности ее устья.
В переписной книге Вотской пятины 1500 г. читаем:
«В Городенском Спасском погосте. . . великого князя деревни на усть Охты Олферевские Иванова сына Офонасова.
За князем за Ондреем, за княж Олександровым сыном Ростовского деревня на Неве, на усть Охты...». Указаны 2 деревни (без особых названий), в них 3 двора, а в этих дворах жило пять человек (разумеется, взрослых мужчин, которые могли нести тягло).
Кроме того, здесь же было «сельцо на усть Охты на Неве», в нем было 7 человек пашенных и 15 непашенных. Тут же указывается и «деревня Минкино, на усть Охты» (5 человек пашенных крестьян). Выше по Охте также было расположено несколько деревень, из них 4 на Сторожевой горе. Вообще говоря, местность была заселена довольно слабо. Заметим, что название реки Охты повторяется в писцовой книге много раз — без всяких отклонений; в одном только случае ошибочно написано «Тохта».
Сто с лишним лет спустя в результате Столбовского мира 1617 г. шведы, завладев Ижорской землей, именно в устье Охты снова, как и в 1300 г., построили г. Ниен («Невский»), создав здесь крепость Ниеншанц, по-русски «Канцы») на том же месте, где стояла Ландскрона. В то время шведы составили свои писцовые книги Ингерманландии (начиная с 1618 г.), которые дошли до нас. Сохранились также карты и планы времени шведского господства; особенный интерес представляет карта нижнего течения Невы, составленная генералом Кроньортом в 1698 г., т. е. накануне Северной войны. На ней можно видеть расположенный на слиянии Охты с Невой шведский город Ниен с крепостью, многими постройками преимущественно военного назначения, а также дачами шведских офицеров и чиновников.
Заметим, что в писцовой шведской книге 1640 г. в том же Спасском Городненском погосте еще упоминается Ochta By (деревня Охта), но на карте Кроньорта 1698 г. на устье Охты отмечены только городские и крепостные постройки; те деревеньки и сельцо, которые указывались русской переписной книгой Вотской пятины 1500 г., бесследно исчезли.
Шведский город Ниен имел смешанное население: в нем жили ижора, финны, шведы и русские (всего было около 2000 человек). Просуществовал он вплоть до 1703 г., когда Петр I, взяв город, приказал разрушить и срыть все укрепления, а затем заложил основу Санкт-Петербурга на Заячьем острове (Янис-саари), начав 29 июня 1703 г. постройку Петропавловской крепости. Стал заселяться также Васильевский остров, Адмиралтейская часть и другие места. Для Охты осталась роль сравнительно скромная — здесь были поселены несколько сот рабочих-кораблестроителей и их семей; это были рабочие для верфи, основанной Петром на месте Ниеншанца.
Название реки Охты перешло на слободы, в которых жили эти кораблестроители, а также рабочие тогда же, при Петре, основанных пороховых заводов. Долгое время Охта была захолустной частью Санкт-Петербурга; только значительно позже здесь развернулось строительство большого размаха, сделавшее старинную «Охтинскую часть» во всех отношениях равной другим районам Петербурга. Итак, мы достаточно хорошо знаем историю Охты-реки и названных по ее имени районов.
Что же может значить это название? По-видимому, оно принадлежит карельским и финским говорам: ohto значит «медведь». Заметим, что в некоторых письменных источниках XIX в. значится другое название той же реки, придаваемое ей некоторой частью финноязычного населения, жившего под Петербургом: Ахо-йоки (Aho-joki). Название это состоит из двух слов: aho — «пожога», «ляда», «паровое поле» и joki — «река». По-видимому, это второе название возникло сравнительно поздно, вероятнее всего, в силу деятельности прибывших сюда в шведское время выходцев из Финляндии, пахавших здесь землю. Однако можно вообще подвергнуть это название (Ахойоки) сомнению, так как чаще мы встречаем в источниках XIX в. форму Охайоки, принадлежащую не ижоре — исконным обитателям края, а пришельцам — финнам XVII столетия, воспринявшим это название, вероятнее всего, от русских, так как по Охте еще в 1500 г. был ряд селений, носящих, несмотря на значительное еще ижорское население, чисто русские имена. Выше мы уже упоминали деревни того времени «на Сторожевой горе», указанные в писцовой книге.
Однако все русские названия исчезли; разгадка этого обнаруживается довольно просто: русские названия были естественным образом финнизированы в течение XVII— XVIII вв. многочисленными финнами-иммигрантами, поглотившими также и ижору.
При этом совершалась и финнизация географических названий, в том числе и ряда русских; поэтому мы часто не можем теперь дать точную характеристику подобным названиям, определяя их просто как прибалтийско-финские.
Многое, впрочем, удается установить по писцовым книгам, во время составления которых (XV—XVI вв.) иммигрантов из Финляндии еще не было. В частности, вместо Сторожевой горы с ее русскими деревнями на том же самом месте, на реке Охте, мы обнаруживаем в XIX—начале XX столетия крупное волостное селение Вартемяки (Верхние и Нижние Станки). Вартемяки — финское Vartio-maki — есть точная передача русского названия Сторожевая гора 1500 г.: vartio значит «стража» (в качестве определения «сторожевой» или «сторожевая», так как рода в финской грамматике нет), maki означает «гора». Вот каким образом исчезли многие русские названия XV в., подвергшись позднейшей финнизации. Параллельно с этим шло и превращение води с ижорой — давних местных жителей — в финнов-суоми, говор которых в Ленинградской области приобрел особые черты, позволяющие говорить об особом (ингерманландском) диалекте. Ингерманландский диалект не совпадает совершенно с ижорским языком, хотя и воспринял от него некоторые черты.
Итак, в результате всех исторических перемен сохранилось лишь только это речное имя — Охта, перешедшее и на часть города Петербурга. Ни русские названия деревень XV—XVI вв., ни шведские имена следующего столетия по большей части не удержались здесь в народной памяти — все это известно лишь по дошедшим до нас письменным источникам прошлых времен. Заметим, кстати, что шведы ввели свои названия для всех крупных объектов в окрестностях г. Ниена, и ни одно из них не дошло до нас в народном употреблении. В частности, все острова Невской дельты обозначались у шведов не так, как их называла ижора или русские, но все это дошло до нас только на картах и в документах того времени.
Что касается популярных преданий о происхождении названия Охты, то наиболее распространенный рассказ связывает возникновение этого имени с деятельностью Петра I, будто бы сказавшего «ох ты!» по поводу здешних непролазных дорог. Очевидно, такая легенда могла сложиться только в устах пришлых людей, заселявших охтенские слободы, или просто была сочинена каким-нибудь остряком.
Вообще топонимические легенды совершенно антиисторичны и имеют обычно анекдотический характер. Несмотря на явную несообразность, некоторые из них держатся довольно упорно; иногда же подобные легенды внешне имеют настолько правдоподобный вид, что вводят в заблуждение даже ученых.
В последние десятилетия независимого существования Новгорода Васильев остров представлял «волостку Олферьевскую Иванова сына Офонасова», которая принадлежала ему, а не какому-нибудь из известных нам новгородских бояр конца XV в., носивших имя Василий. По-видимому, в семье бояр Офонасовых Васильев остров был собственностью не одно десятилетие, так что весьма вероятно возникновение самого названия острова даже не в XV, а скорее в XIV в. Наиболее правдоподобным является предположение, что лицом, давшим название острову, был какой-то новгородец-первопоселенец; местное прибалтийско-финское (преимущественно ижорское) население, напротив, сохранило за островом свое древнее название Hirvisaari (Хирвисаари) — Лосиный остров.
В конце XV в., согласно переписной книге, на Васильевом острове было 17 пашенных рыбных ловцов и 18 непашенных (ловили на устье Невы четырьмя неводами — преимущественно сигов).
В шведское время (XVII в.) Васильев остров носил сразу три имени — русское, финское и шведское. Русское имя звучало все так же: Васильев остров (в шведской писцовой книге — Wassilie Ostroff); финское Hirvisaari — Лосиный остров (в шведской писцовой книге — Hirfwisari); шведское Dammarholm, т. е. Прудовой остров, так как на нем были расположены рыбные ловли, принадлежавшие в конце шведского периода известной семье де ла Гарди.
Следует сказать, что на Васильевом острове и в шведское время было три селения: на Стрелке, на теперешней речке Смоленке и на северной оконечности острова, у моря.
Судя по карте Кроньорта 1698 г., даже величайшее наводнение, бывшее за 7 лет до того (1691 г.), не помешало рыболовам вновь обосноваться на острове; разумеется, это были не шведы, а русские и ижора. Шведы представляли только военный элемент в населении края, и с их изгнанием все без исключения данные ими шведские имена островам невской дельты и других объектов полностью исчезли из употребления, тогда как названия Васильев остров и Хирвисаари сохранились (второе только в ижорской и финской среде). Пример с Васильевым островом весьма поучителен. Всего древнее было, конечно, его дославянское название Хирвисаари, но оно не удержалось во всеобщем употреблении, оставшись только у финского населения, да и то не у всех финнов. Следует считать, что Василий, давший имя острову, был не ижорцем, а русским (новгородцем) и жил, вероятнее всего, в XIV или в начале XV в. Сделался ли он хозяином острова, или был просто первопоселенцем, совершенно неизвестно.
* * *
Обратимся теперь к тогдашним жителям. Вот прозвища русских жителей, обитавших в пределах нынешнего Петербурга: Вергуцины, Гаврилкины, Звягины, Мишкины, Омельяновы. В отказных и обыскных книгах 1587 года сказано: «В прошлых годах ореховский наместник и воевода князь Богдан Гагарин послал Будашева на государеву службу в подъезд под немецкие люди в Ижерский погост, и тут взяли его в полон немецкие люди Свейские». Там же написано: «Усадище, где живал Субота Похабный на Неве-реке, на паруге (пороге), двор выжгли немецкие люди, как шли под Орешек».
Территория нынешнего Петербурга в новгородские времена находилась на землях Никольского Ижорского и Спасского Городенского погостов Ореховского уезда, входившего в состав Вотской пятины, причем южный, левый берег Малой Невы относился к Никольскому Ижорскому погосту, а правый, северный, к Спасскому Городенскому. Таким образом, вся местность современного Петербурга причислялась к Ижорскому погосту, кроме Охты и Петроградской стороны, которые относились к Спасскому погосту.
Побережье Финского залива на север от устья Невы относилось к Карбосельскому погосту, а южнее — к Дудуровскому погосту того же Ореховского уезда.
Писцовая книга 1500 г., давая подробное представление о жителях Ижорской земли, свидетельствует, что в состав «старого дохода», шедшего с крестьян восьми погостов Ореховского уезда, входили рожь, овес, ячмень и лен. Развито было и скотоводство, продукты которого — мясо, баранина, масло, сыр — взимались с крестьян также всех восьми погостов. В некоторых погостах существенную роль играла охота, результаты которой в виде беличьих и заячьих шкурок также шли в уплату «старого дохода», первые — по трем, а вторые — по четырем погостам.
Рыбная ловля была развита в местностях, лежащих по берегам реки Невы. Здесь были расположены поселки рыболовов, для которых земледелие являлось лишь подсобным занятием.
С Невой же был связан и другой вид занятий — судовой промысел. В число судовщиков включались не только лица, делавшие суда, и владельцы их, но и лоцманы, хорошо знавшие «речной ход» как по Неве, Ладожскому озеру, Волхову, так и по Финскому заливу.
Из промыслов в Ижорской земле были особо развиты железодобывающий и железоделательный. Они были сосредоточены в погостах Никольском Ярвосольском и примыкающих к нему Егорьевском Лопском, Спасском Городенском и Никольском Ижорском. Во всех 4 погостах было 11 домниц с 11 печами и столько же домников; кузнецов же было только 8 человек. Что касается других промыслов, то в погостах Лопском, Дудоровском, Ижорском и Ярвосельском заметна специализация крестьян в области льноводства и обработки льна. Отсюда и уплата «старого дохода», отмеченного в переписной книге 1500 г., полотном, холстом, льняной пряжей, утиральниками и убрусами.
Переписная книга 1500 г. в известной мере отражает не дошедшую до нас переписную книгу конца XV в., поэтому, сравнивая имеющиеся в ней данные «старого письма» (конца XV в.) и данные «нового письма» (1500 г.), можно говорить об увеличении количества населенных пунктов, о значительном росте числа дворов и населения в них по Спасскому Городенскому и Никольскому Ижорскому погостам.
На территории нынешнего Петербурга и прилегающего к нему района (старые погосты Ижорский и Городенский) в конце XV в. населенных пунктов было 419, дворов 744 с населением в 1191 человек, а в 1500 г. — деревень 410, дворов 1082 с населением в 1516 человек. Данные писцовой книги Вотской пятины 1539 г. свидетельствуют о том, что рост населения продолжался и в 30-х годах XVI в.: рядом со старыми деревнями упоминаются новые починки.
По словам летописцев, в XVI в. в Вотской и Ижорской земле многие держались крепко язычества. Так, в некоторых местах существовали «скверные мольбища идольские, поклонялись лесам, горам, рекам, приносили кровные жертвы, закалывали собственных детей» и т. д. Новгородский архиепископ Макарий прилагал большие старания для истребления язычества; посланный им инок Илья порубил и сжег священные рощи, потопил священные камни и много «разорил злых обычаев», как говорит летописец. В числе таких языческих святых мест долго считалось место в десяти верстах от Петербурга, по Рижской дороге, где стояла большая липа, ветви которой переплелись со стволами ближайших деревьев, так что составляли природную беседку, в которой нередко отдыхал и царь Петр. На этом месте собиралась ижора на Иванов день и проводила ночь при большом огне, с плачем, пением и плясками; в конце сборища здесь сжигали белого петуха, читая заклинания.
Самым населенным пунктом в Спасском погосте было село на «Фомине острове на Неве у моря». Оно состояло из 37 дворов, из них 4 двора принадлежали непашенным людям и 1 двор был устроен на случай приезда тиуна. Наличие здесь двора тиуна говорит о том, что село являлось центром погоста.
На Никольском погосте находились церковь, 3 двора церковнослужителей и 1 двор торгового человека, который платил «с рядовичи, что у Клетей». Кроме того, был рядок Клети с 8 дворами с населением в 20 человек, а на «Васильеве острове были дворы великого князя рыбных ловцов» — по «старому письму» их было 14 дворов с населением в 17 человек, а по «новому письму» - 16 дворов с населением в 16 человек. Все это многочисленное крестьянское население жило в волостях, принадлежавших сначала новгородским землевладельцам, а затем московским. В числе землевладельцев были бояре, своеземцы, монастыри и церкви. Боярам и другим крупным светским владельцам принадлежало 66,7% всей земли, своеземцам — 14,7%, на долю остальных категорий владельцев, в том числе монастырей и церквей, приходилось всего лишь 18,6% общего количества земли. Внутри Ореховского уезда резко различаются два района — границей между ними служила река Нева. В погостах, расположенных на север от Невы, было сосредоточено своеземческое землевладение; на юг от Невы — крупное, по преимуществу боярское землевладение, составлявшее 88% от всего частного землевладения.
В течение XII—XV вв. крепли, увеличивались и расширялись экономические, политические и культурные связи Ижорской земли с Новгородом, а через него и с северо-восточной Русью, с которой Новгород был тесно связан, особенно с конца XIII в., когда новгородскими князьями считались великие князья Владимирские. Чрезвычайно важное значение для этих связей имело происходившее в XII—XV вв. переселение широких масс крестьянства из центральных областей на север. К концу XV в. в среде местного крестьянского населения русское крестьянство составляло подавляющее большинство; местная земельная знать также уже полностью ассимилировалась с новгородскими вотчинниками.
В XVII в. в Ижорской земле крестьянство составляло 95% населения края. Среди крестьян шведские писцовые книги различают три группы. Первая группа — «достаточные крестьяне», которые составляли 61%, причем термин «достаточный» свидетельствует не столько о степени их «прожиточности», сколько об их тяглоспособности. Эта группа крестьян по своему имущественному положению была далеко не однородна, так как одни из них имели одну лошадь, а другие — семь. Вторая группа — «обедневших крестьян», т. е. нетяглоспособных, составляла 22%; третью группу составляли бобыли, их было 17%. Кроме того, шведские писцовые книги отмечают значительное количество батраков — наемных сельскохозяйственных рабочих.
Как в XVI, так и в XVII в. крестьянское население несло повинности в пользу государства —сначала Русского, затем, после Столбовского мира 1617 г., и Шведского, а также в пользу землевладельцев. Повинности были как денежные, так и натуральные.
Кроме сельского населения, в Ижорской земле было и городское население, сосредоточенное в городах и поселениях городского типа. В Новгородской области XVI в. находилось 9 городов, из которых в Вотской пятине было 6 городов-крепостей: Ивангород, Ладога, Корела, Ям, Копорье и Орешек; 4 из них — Ивангород, Ям, Копорье и Орешек — находились в Ижорской земле. Орешек (Ореховая крепость, или Орехов; на месте его теперь находится г. Петрокрепость), построенный в 1323 г. у истоков Невы на Ореховом острове, являлся центром Ижорской земли. По количеству дворов и населения Орешек занимал третье место среди городов Вотской пятины.
Город Орешек быстро развивался и уже в 40-х годах XIV в., помимо крепости, имел посад с значительным торгово-ремесленным населением, поэтому о нем можно говорить как о центре ремесла и торговли. На территории нынешнего Петербурга находились два поселения торгово-ремесленного типа — это «рядок» «на реце на Ижоре, от Невы 7 верст», описанный в переписной книге 1500 г., и торговый поселок в устье Невы, впервые упомянутый под 1521 г.
О первом из них — рядке Клети — в переписной книге 1500 г. сказано: «Живут в нем торговые люди, пашни у них нет, а дворов 8, а торговых людей 20». Вокруг рядка было расположено 5 деревень с семью дворами. Совершенно очевидно, что зарождение этого поселения — рядка Клети — произошло значительно ранее составления переписной книги 1500 г. Этот тип поселения (рядок) чрезвычайно интересен, так как являлся поселением переходного типа от села к городу. Интересен и комплекс селений, окружавший рядок Клети. Жители этих селений частично были уже непашенными людьми и, таким образом, стояли на том пути, который только что прошел рядок Клети.
Последнее известие о рядке Клети относится к 1545 г. и находится в «разрядном и разметном списке» о сборе с Новгорода и Новгородских пятин ратных людей и пороха для Казанского похода. Этот список содержит данные, относящиеся не только к 1545 г., но и к 1500 г. В 1500 г. в рядке Клети значилось «тяглых 10 дворов», а в 1545 г. — только 7 дворов «живущих» и 3 двора «пустых».
Второе торговое поселение, находившееся в устье Невы и впервые названное торговым поселением в 1521 г., несомненно возникло значительно ранее 1521 г., ибо уже в писцовой книге 1500 г. говорится о «сельце» в устье реки Охты, населенном «непашенными» людьми, которых в 1500 г. было 15 дворов. Это поселение продолжало развиваться в течение всего XVI в., и торговля в нем процветала. Не прекращалась она и в тяжелые годы шведской интервенции начала XVII в. Так, под 1610 г. в одном источнике сообщается о том, что Яков Делагарди захватил здесь несколько тысяч бочек соли, хранящихся в складах, и 2 судна с солью. Подробные сведения об этом торговом поселении и торговле, происходившей здесь, сообщает «Записная книга сбора таможенных пошлин» в Невском устье от 1615 г. В ней говорится о том, что в мае 1615 г. подьячий Афанасий Бражников «збирал на Невскою устье государеву таможенную пошлину с торговых с немецких и русских людей, которые ездили с Невского устья в Орешек и в Новгород и назад и которые немецкие и русские торговые люди стоя торговали на Невском устье».
Торговое русское поселение в устье Невы, получившее в XVII в., во времена шведского владычества, название Ниен (Канцы русских источников, от построенного при нем земляного шведского укрепления — шанца — Невский шанец), развивалось очень быстро и в 1632 г. получило от шведского правительства права города. К концу XVII в. Ниен, ежегодно посещавшийся не менее чем 50 купеческими кораблями, по своему торговому значению равнялся такому городу, как Нарва, а купечество Ниена в конце того же века славилось своим богатством.
К началу Северной войны (1700 г.) здесь была небольшая шведская крепость, сторожившая устье Невы, и посад с 450 дворами. В числе жителей Ниена было много русских, число которых росло. В 30-х годах XVII в. в городе был образован специальный православный приход, обслуживавший не только русских жителей города, но и «обретающих» у реки Невы «земледелателей».
На том месте, где теперь раскинулась столица с ее окрестностями, по шведскому плану, составленному в 1676 г., известно около 40 населенных местечек. Вот некоторые из этих мест: где теперь Александро-Невская лавра, местность была названа Rihtiowa; местность между Невой и Мойкой носила имя Usadissa-saari; местность Волкова кладбища называлась Antolala; Выборгская часть Петербурга — Avista; между Мойкой и Фонтанкой место называлось Peryka-saari, т. е. земля, смешанная с навозом; старинное имя реки Фонтанки забыто, но есть предположение, что имя Кеме принадлежит Фонтанке,— слово Кеме значит по-фински крутобережье; деревня Keme-joki находилась до основания Петербурга на левом берегу Фонтанки, около казарм Измайлов¬ского полка; прилежащий к Петроградской стороне Аптекарский остров на карте 1676 г. написан Korpi-saari и удерживает и сейчас свое древнее имя на речке Карповке,— по-фински Korpi — необитаемый, пустынный лес. Имя Голодай происходит от финского halawa, ивовое дерево, по новгородским записям Голодай назван Галевой; Лахта, по-фински lahti — залив. На месте Гагаринской пристани была Враловцина деревня, у Прачечного моста в нынешнем Летнем саду — Парвушина или Кононова мыза и т. д.
Словарик угро-финских топонимов
йок, йоки, йыги, йые, деги — река
ойя, оя, уай — ручей
соо, суо, суу, шуо — болото (мох)
ярв, ярве, ярви, явр — озеро
лампи, ламба — небольшое озерцо (ламбина, ламбушка)
мяги, мяки — холм
киви — камень, булыжник, валун
чиуру, чивр, чуури — мелкий камень, галька
саар, сарь, саари, шуари — остров
лахт, лухт, лакша — залив (губа)
салми, салма, чуолма — пролив
нярк, ниеми — мыс (наволок)
ранна, ранд, ранта, ранда — берег
маа, моа — земля, земли
аля, ала, алим, алинен — нижний
юля, юлим, юлинен, иля — верхний
суур, шури, шуури — большой
кеск, кески — средний, серединный, центральный
пюха, пюхя — святой
риви — прямой
питкя — длинный
валкеа, валга — белый
муста, мушта — черный
рускеа — коричневый
пала, пуло — горелый
вене — русский
кюла, кюля — деревушка
кунта, кундо — поселение
пиртти, перти, перт — изба
тало — дом, строение
коти, коди, кода — жилье
вески — мельница
силт, силд, силла — мост
калма — кладбище, смерть
руохо, руого, рог, руга — трава, камыш, рогоз
хаапа, хаб, габ — осина
леппя — ольха
койву — береза
мянтю — сосна
кууси, куужи, куз — ель
Итак, в Ижорской земле по течению реки Невы одновременно существовало 3 торгово-ремесленных центра — город Орешек, основанный в 1323 г., рядок Клети, описанный в книге 1500 г., но появившийся безусловно ранее, и торговые поселения в устье Невы, впервые упомянутые в 1521 г., но возникшие бесспорно значительно раньше.
Быстрому развитию городов и торгово-промышленных поселений в Ижорской земле и особенно на реке Неве способствовало то, что они были не только торговыми и ремесленными центрами своего уезда, но имели большое значение и во внешней торговле всего Русского государства. В XVI-XVII вв. несколько важных путей, по которым шла русская торговля с Западом, пролегало через Ижорскую землю. Один из них шел по Волхову, Ладожскому озеру, через Орешек вниз по Неве в Финский залив. Особенно важным отрезком этого пути была Нева, так как здесь происходила перегрузка товаров с морских на речные суда.
Ижорская земля, по которой пролегали пути, связывавшие Русь с Западной Европой, и которая прикрывала Русь от нападений немцев и шведов, на протяжении многих веков была ареной многочисленных войн. Объектом ожесточеннейшей борьбы было устье Невы, имевшее совершенно исключительное стратегическое и торговое значение сначала для Новгорода, а позднее для всего Русского государства.