Оказывается, душа клавесина живет на резонансной доске – в маленькой резной розете. Так во всяком случае утверждает единственный в Израиле реставратор старинных клавишных инструментов Алекс Розенблат, исполняющий на них музыку эпохи ренесанса и барокко.
Он убежден, что через эту деталь, которую многие считают чисто декоративной, инструмент обменивается с нами заключенной в нем информацией. Как-то Алексу попал в руки старый клавесин, на котором по какой-то причине не хватало розеты. Когда он вырезал ее и установил на инструменте, он и зазвучал иначе...
Но и это еще не все. В своих «Записках клавесиниста» Алекс пишет: «Писать о французской клавесинной музыке положительно нечего! Потому-то о ней ничего не написано. А о чем, спрашивается, писать? Все в одной тональности, и ни одной секвенции. Начисто отсутствует положительный герой или, на худой конец, героизм народных масс. Но несколько слов найти все же можно: D’Anglebert, trill, sarabande…И в этих словах заключен хрупкий мир благородного изыска, голос серебряных струн. Французская клавесинная музыка – это душа клавесина. Его суть, характер и предназначение».
НАЧАЛО СКАЗКИ
Середина 1980-х. До того времени, когда его назовут Мастером, остается еще долгих десять лет. Выпускник свердловской консерватории впервые слышит на грампластинке исполнение музыки ХVI-XVII веков на старинных инструментах, и совершенно ею очарован. Он уже знает, что отныне будет играть только ее! Алекс отыскивает на складе музучилища старый клавесин производства ГДР, реставрирует его и собирает свой первый состав из музыкантов-инструменталистов.
Спустя десять лет он обнаруживает себя в Израиле и в руки ему попадает клавесин, принадлежащий Иерусалимскому колледжу прогрессивного иудаизма. Алекс реставрирует его: работу репатрианта замечают в Иерусалимской музыкальной академии и предлагают вдохнуть жизнь в принадлежащий ей и уже погибающий клавесин. Это событие и определяет дальнейшую судьбу музыканта на земле обетованной. Потому что на сей раз восстановленный клавесин попадается на глаза большому мастеру из Голландии - Хериту Клопу, и дальше, как в чудесной сказке, Алекс неожиданно получает приглашение поехать на стажировку в Голландию.
Херит Клоп, набожный протестант и настоящий мастеровой человек, у которого на руке не хватает одного пальца, отхваченного электропилой, живет с женой и пятью детьми в небольшом городке Хардерен неподалеку от Утрехта. Тут же находится и его мастерская, в которой Алексу предстоит в течение несколько месяцев постигать премудрости мастерства.
Ученику, а точнее будет сказать, подмастерью, хозяин отводит небольшой домик рядом с мастерской, где тот отныне будет жить. Мастер-голландец, как уже упомянуто, набожный протестант, но при этом испытывает теплые чувства к Израилю, куда наезжает довольно часто, а, кроме того, постоянно возит в землю обетованную клавесины из своей мастерской. Спустя годы Алексу придется реставрировать и их. Но это будет позже. А пока он возвращается в Израиль уже мастером и получает собственный заказ: приводит в порядок клавесин и тот становится его «визитной карточкой». К нему начинают обращаться владельцы других инструментов, пришедших в негодность. Один из реставрированных Алексом клавесинов позднее оказывается в Чехии, где попадается на глаза израильскому музыканту Шалеву Аделю, живущему и работающему там. Шалев рассказывает о талантливом реставраторе своему другу – немецкому мастеру Михаэлю Шеру, живущему в Германии, и удивительная сказка продолжается.
Алекс получает приглашение из Германии от Михаэля Шера и спустя полгода после возвращения из Голландии уезжает на свою вторую европейскую стажировку - в городок Йештеттен, расположенный в нескольких километрах от знаменитого Рейнского водопада.
Михаэль Шер, коренной немец, но почему-то упорно называет себя русским именем «Миша». Алекс учится у него в течение нескольких месяцев и возвращается в Израиль в 1992-м году уже обладателем двух европейских стажировок. От третьей стажировки – в знаменитой европейской фирме по производству исторических клавесинов «Нойперт», расположенной неподалеку от Нюренберга, ему приходится не без сожаления отказаться, несмотря на приглашение одного из лучших мастеров в Европе. Казалось бы, судьба дает ему такой шанс! Стажировка рассчитана на четыре года, стажеру дают стипендию и, помимо работы в мастерских, он получает первую ученую степень по музыкологии Бармбергского университета. Но! Как может себе позволить столь длительную отлучку репатриант, живущий в стране менее двух лет: система гарантов обкладывает его со всех сторон. Алекс пишет представителю пятого поколения семьи Нойперт, основавшей самую известную в Европе фирму по производству клавесинов - благодарственное письмо с многочисленными реверансами в конце и возвращается на грешную землю, а точнее – на землю обетованную.
Впрочем, годом позже, в 1993-м у него все же состоится еще один вояж в Европу: из летней школы в Чехии Алекс вернется с третьей европейской стажировкой, но уже – как исполнитель музыки эпохи барокко и ренесанса на старинных инструментах, что подвигнет его в дальнейшем на преподавание соответствующего предмета в Бар-Иланском университете, где он станет так же хранителем уникальной коллекции музыкальных инструментов ушедших времен.
Но главным его занятием на ближайшие и дальнейшие годы станет реставрация старинных инструментов, привезенных в Израиль выходцами из разных стран. И, кстати, Алекс Розенблатт и по сей день остается единственным в Израиле Мастером, владеющим секретами этой профессии.
КЛАВЕСИН И ЕГО СОРОДИЧИ
В Израиле за время его существования обосновались около ста клавесинов, которые никогда здесь не производились. Одни находятся в частном владении, другие принадлежат музыкальным академиям, университетам, концертным залам и церквям. Большая их часть была привезена в страну выходцами из Америки и Европы. Тут и исторические версии и неисторические, построенные в прошлом веке – с более мощными струнами и сильным корпусом, которые, по мнению Алекса, через определенное время тоже будут считаться уже историческими. За двадцать лет жизни в Израиле через его руки прошло очень много старинных инструментов – от малого органа до гармонины.
- Звук малого органа - его еще называют «позитив» - напоминает звук деревянной флейты, - объясняет Мастер. – В Израиле несколько таких инструментов, которые используют для исполнения музыки барокко и аккомпанимента хорам в небольших церквях. Что же касается язычкового органа, то его звук отдаленно напоминает звук аккордеона, поскольку он работает на том же воздушно-вакуумном принципе. Клавикорд – один из предшественников фортепиано. Его устройство таково, что позволяет извлекать вибрирующий звук. К ранним фортепиано относятся и последователи клавесина и вирджинала – пятиоктавные малые фортепиано.
- Чем отличается процесс обучения у старых мастеров, в отличие, например, от того, как преподавали курс старинных инструментов в советской консерватории?
- Дело в том, что инструментов такого типа в бывшем Союзе практически не было, за исключением клавесинов производства ГДР и редко встречавшихся фисгармоний. Клавесинов исторической версии, которые были построены мастерами на пике интереса к этому инструменту в ХХ веке по реальным, хранящимся в музеях Европы оригиналам XVII- XVIII веков, в СССР тогда не было. Так что я могу исходить только из своего опыта, полученного во время стажировок в Голландии и Германии. Херит Клоп и Михаэль Шер учили меня тонкостям работы с регулировочными механизмами, показывали, какие материлы нужно использовать и каких параметров придерживаться, чтобы достичь аутентиченого звучания на инструменте.
- То есть мастер – он не только конструктор, но и столяр, и плотник, и резчик по дереву. Выпускников консерватории, насколько я знаю, этому не учат...
- У меня особый случай – врожденная техническая интуиция и навыки: сколько себя помню, с самого детства постоянно что-то конструировал, строил и ремонтировал. Мопеды, автомобили, мебель... Одно время даже увлекался дизайном оправы для очков. Так что реконструкция клавесина с его очень тонкими регулировками была естественным продолжением всего этого процесса.
ВИРТУАЛЬНЫЙ МУЗЕЙ: ЭКСПОНАТЫ И ХРАНИТЕЛИ
Алекс утверждает, что возрождением интереса к клавесину и старинной музыке мы обязаны польской клавесинистке Ванде Ландовской.
- Музыка эпохи барокко и - реже - ренесанса базируется на простых ритмах и более открыта человеческому восприятию, - объясняет Алекс. - В ней содержатся четкие ритмические элементы, соответствующие нашим биоритмам и оказывающие на нас приятное и умиротворяющее воздействие. Не удивительно, что многие люди, пребывающие в состоянии перманентного стресса – таков, увы, современный мир, - ищут в ней покоя.
У Алекса своя «система координат». В его представлении попытка реконструкции старинных инструментов и музыки прошлых веков – это своего рода виртуальный музей, где есть свои экспонаты и свои хранители. Какое же место он отводит в этом музее себе самому?
- Я и хранитель, и, в определенном смысле, экспонат, так что мне трудно определить, на какой «полке» этого музея мое место, - улыбается. - Инструментами и их технической частью я занимался с начала 1990-х, а это функция хранителя. Но с начала 1990-х я являюсь и исполнителем старинной музыки. Одно время мы с женой (она у меня замечательный художник и мой большой друг) устраивали мои камерные домашние концерты клавесинной музыки в нашем доме на берегу Кинерета, на которых бывали не только люди из разных концов Израиля, но и живущие в других странах. В последние десять лет я больше выступаю с другими коллективами: «Иерусалимским фестивальным оркестром» под управлением Владимира Баршевича, солистами израильской оперы Йотамом Коэном, Иреной Бертман, музыкантами из оркестра израильской филармонии под управлением Зубина Меты – концертмейстером Ильей Коноваловым, скрипачом Геннадием Гуревичем, флейтистом Эялем Эйн-Абаром, известным скрипачом международного уровня Сергеем Стадлером. Обычно я исполняю музыку на клавесине и органе.
- Однажды мне довелось услышать клавесинный дуэт в музыкальном центре Эйн-Керема, где вы с Наталией Ротберг устроили настоящий «марафон», одновременно исполняя сольные партии. Это был очень необычный концерт...
- У нас были и органные «марафоны» и еще очень много интересных вещей. Например, в свое время я познакомился на фестивале в Таллине с Иваном Шумиловым, участником ансамбля старинной музыки «Мадригал», который в 1970-е годы гремел на весь Советский Союз. Иван уже много лет живет в Швеции. И вдруг я, израильтянин, встречаю его в Таллине! Позже, когда я гостил у него в Швеции, мне довелось реставрировать старый клавесин, принадлежащий местной церкви. И Иван приезжал ко мне уже не раз: в свое время мы придумали с ним и провели на севере фестиваль под названием «Галилейские игры», позже записали вместе несколько дисков. Один из них – под названием «Дорогая моя столица» получился довольно хулиганским. Мы с Иваном там даже немного поем. Все вышло довольно случайно. В один из приездов я его спросил: «Ты любил советские песни 1930-1950-х годов?» - «Конечно, - ответил он и добавил со смехом, - пока у нас были такие песни, мы побеждали!» Шутки-шутками, но советские песни тех лет стали настолько раритетными, что их уже впору исполнять на старинных инструментах. Что мы, собственно, с Иваном и сделали... А с певицей Ширэль Дашевски создали «Музыкальный театр для сопрано и клавесина», который существует уже несколько лет.
И с моей дочкой Машей, выпускницей московской консерватории и израильской музыкальной академии я выступаю в камерных программах не первый год. Маша играет на скрипке, я на клавесине, и иногда к нам присоединяется замечательная певица Элла Вильгельм.
- Приходилось гастролировать за границей? Или реставрировать клавесины для людей, живущих в других странах?
- Да. Клавесины моей работы есть в Чехии, Венгрии, Голландии, Германии, Швеции. В свое время я объездил с сольными концертами города малой Саксонии, выступал в Санкт-Петербурге и в Рахманиновском зале Московской консерватории. В последние четыре года езжу меньше, поскольку увлекся исследовательской работой на получение докторской степени и параллельно опубликован несколько статей на английском языке в профессиональном журнале «Строители и исследователи музыкальных инструментов», выходящем в Оксфорде.
КЛАВЕСИНЫ И ИХ ВЛАДЕЛЬЦЫ
Если в Европе знают настоящую цену клавесинам, то для израильтян это, скорее, экзотика. Или – память о предках, которые привезли инструмент с собой из страны исхода. И за каждым клавесином, который мастеру приходилось реставрировать, непременно стоит какая-нибудь история. Например, однажды к нему обратился 40-летний мужчина и сказал, что из-за своей любви к Баху начал учиться играть на клавишных инструментах и мечтает о собственном маленьком клавесине, для которого жена уже выделила ему место в углу гостинной.
- У меня как раз был один небольшой клавесин, и он ему понравился, - вспоминает Саша, - только заказчик попросил добавить одну ноту в басовом регистре, поскольку без нее нельзя обойтись в той пьесе Баха, которую он сейчас как раз разучивает... Я уже заканчивал переделку клавесина, как любитель Баха позвонил снова и сказал, что успел ознакомиться с пьесой дальше, и теперь ему не хватает еще двух нот в басовом регистре. «Но для этого мне придется перебрать заново весь клавесин!», - сказал я. – «Но мне очень нужны еще две ноты! – взмолился он. - И ради этого я готов ждать еще». Когда я привез уже готовый клавесин ему домой, он с сожалением посмотрел на него и сказал, что теперь ему уже хочется инструмент больших размеров, и, пожалуй, он будет продолжать играть на фортепиано.
- А что же многострадальный клавесин, прошедший две переборки? – не выдерживаю я. – Как сложилась его судьба?
- Он попал в хорошие руки и обосновался в Иерусалиме: на нем теперь играют новые владельцы, которые им очень довольны.
- Насколько мне известно, большой клавесин появился в музыкальном центре в Эйн-Кереме недавно. Как он туда попал?
- Его пожертвовали центру родители одного очень таланливого мальчика, который, к сожалению, умер от тяжелой болезни. Я его знал еще при жизни: мальчик не только играл на клавесине, но и сочинял для него музыку.
- У мастера должен быть самый любимый инструмент, в который он вложил свою душу. Я права? Такой инструмент есть?
- Да, я играю на нем дома. А достался он мне совершенно случайно. Как-то позвонил дирижер раананского оркестра, сказал, что у них на складе пылится большой клавесин исторической версии, который пришел в негодное состояние, и спросил – не хочу ли я забрать его себе? Я тут же поехал в Раанану, заплатил за инструмент символическую сумму и два года работал над его восстановлением. Потом моя жена расписала его крышку силуэтами старого Яффо. Так что этот клавесин дорог нам обоим и мы не собираемся с ним расставаться.
Был и такой казус: один и тот же клавесин мне пришлось реставрировать дважды с разницей почти в двадцать лет. Когда-то он принадлежал Иерусалимской музыкальной академии, я вернул его к жизни в 1990-м году и благодаря этой работе получил приглашение стажироваться в Голландии. За минувшие годы «мой» клавесин пришел в негодность: израильские хамсины и высокая влажность довольно быстро выводят из строя старинные инструменты, если за ними хорошо не следить. На сей раз академия просто предложила мне его забрать. Я восстановил инструмент, после чего отдал в хорошие руки. И люди с удовольствием играют на этом клавесине.
Мне приходилось реставрировать и другие старинные инструменты. Особенно пришлось повозиться с маленькой фисгармонией, гармониной, у которой были порваны меха. Я должен был восстановить их по наитию, без образца: от былого великолепия остались жалкие обрывки кожи. Что делать? Я пытался представить, как можно построить механизм подобной фисгармонии, исходя из размера и геометрии поврежденного инструмента. Набрасывал чертежи, моделировал, перебирая возможные варианты. Потом подался в Иерусалим за материалами: что-то купил в хозяйственном магазине, что-то взял в типографии, и в конце концов восстановил фисгармонию всего за несколько дней! Причем она звучала именно так, как и должна звучать в оригинале. И внешне ничем не отличалась от подлинника. Возрожденный инструмент вернулся на свое прежнее место – в музей музыкальных инструментов, в Метулу.