Моя бабушка Мария Алексеевна

Наталья Мосевич
   
   Мы с мамой едем отдыхать в деревню под  Москвой.  Там живёт моя бабушка
Мария Алексеевна,  учительница в деревенской школе.
   Я впервые осознано  знакомлюсь с мамой моей мамы. Осознано, так как, скорее всего мы видели друг друга и раньше, но я была слишком мала, а дальнейшие воспоминания стёрла война.
 
   Наша деревня - обычная для центра России. Расположена  на высоком холме с одной стороны  плавно переходящем в лес, а с другой  -  обрыв в карьер и огромная долина, в центре которой железная дорога.
Именно по этой дороге мы приехали и сошли на маленькой станции. Идти надо было километра полтора.  Деревня виднелась впереди, приподнятая над долиной она была картинно красивой на фоне летнего бесконечного неба.
  Уже в начале пути, стал  различим большой деревянный дом в саду. Как раз  это и была школа,  единственное новое строение  в потемневшей от времени старинной деревне.Дом был большой.  Половину  здания занимали школьные классы, а  в другой находилось помещение, предназначенное для жизни учителя.

   Расстояние заметно сокращалось, и вскоре мама сказала:
- Посмотри,  бабушка вышла нам на встречу.
 Видимо она тоже разглядела нас со своего холма.Маленькая фигурка приближалась. Она почти бежала, и, наконец, встреча. Бабушка  хватает меня на руки как что-то очень для неё дорогое, я с удивлением смотрю на неё, так как совершенно об этом не догадывалась.                               
   С тех пор началась наша дружба.
Мама была очень бурной. Она всё время боялась, что я сделаю что-то очень плохое, а когда её опасения подтверждались, впадала просто в отчаяние.
Я тосковала по бабушкиной  уравновешенности  и, иногда, тайком писала ей жалобы на маму. Я писала: «Она меня постоянно ругает и даже называет  «баржомкой». Это ужасное слово в мамином лексиконе означало,  что я опять неряшливо оделась.
Она в молодости в Севастополе видела нищих, живших на заброшенных баржах и пугавших своим нелепо экзотическим  видом т.к. ходили в немыслимом тряпье.
Одним словом это меня очень обижало, а бабушка была моим другом.

   Перенеся в молодости  жуткую, немыслимую, трагедию, с потерей самых близких людей, она  была человеком неприкаянным.  Во всяком случае, она жила на одном месте до тех пор, пока было огромное поле для её деятельности. Она покинула подмосковную деревню,  когда вокруг школы разросся большой вишнёвый сад, и, казалось,  уже было сделано все мыслимое и немыслимое.
В бабушкиных скитаниях, по другому, шутливому мнению в нашей семье, якобы присутствовала  ещё и наследственная черта.  По семейному преданию где-то в роду у нас была цыганская кровь и я, мне кажется, ни у кого кроме бабушки не встречала такой тяги к путешествиям.
 Это были не путешествия с возвращением в свой дом.Это были переезды совсем, – где бросалось всё и начиналась жизнь с нуля.
   За плечами была Белоруссия,(которой к тому времени уже  не существовало в том виде, какой  она была в её молодости), потом  Крым, и   чудовищный ужас пережитого,  с гибелью всех, кто был дорог в жизни, потом Сибирь, потом  Подмосковье.
Специальностью бабушки была  –  учитель литературы в старших  классах.  Ей всегда удавалось найти работу. Правда она отправлялась и в глухую деревню, где вела сразу несколько классов, и в школу рабочей молодёжи.
   В деревне учитель очень востребованное, уважаемое лицо, наверное, как священник.В нашей деревне  под Москвой священника не было. Сохранилась только церковь. С  разбитыми  стёклами, отсыревшая,  возвышалась она  над крестьянскими домами, как воспоминания о какой-то другой,  давно промелькнувшей жизни. Возвышалась нетронутая, деликатно обходимая местным населением.

   К бабушке доверчиво приходили крестьяне  с жалобами на мужей, на разлучниц, на нерадивых детей, на несговорчивых соседей. Просили совета и бабушка, тоже переживая, старалась придумать, что же сделать в каждом отдельном случае.
Любовью платили ей люди. Как-то помню, одна женщина сказала:
-Что-то у тебя  Марляксевна   хозяйство–то такое бедное.
И вечером прислала своего младшего сынишку с подарком – курицей и молодым петушком. Жители как проснулись, и у нас появились ещё куры, а потом и утка.
А потом один из парней постарше, с заговорщическим  видом,  достал из-за пазухи  весёлого щенка и тут же сколотил ему будку.

   Во время Войны, когда враг стоял в 20 километрах от нашей деревни, люди гурьбой приходили, уговаривать свою учительницу покинуть  школу
-Уходи из школы  Марляксевна, худо будет, спрячем мы тебя.
Но, слава Богу, до этого не дошло, отогнали фашистов от Москвы.               

   
   Замечательно летом в деревне.
Вишнёвый сад, тенистая речка, в которой мы с деревенскими ребятишками, зайдя по пояс, корзинами,  ловим рыб. Однажды  даже поймали огромного сома. Поймали и, конечно, отпустили. Какое-то время он, почти невидимый, стремительно плавал у нас в тазу, внушая необъяснимый трепет. С тех пор,  когда вижу  похожую речку,  вспоминаю этого красавца.

   Иногда мы уходили купаться на Москву-реку.Для этого надо было  довольно долго идти по долине. Поэтому шли на весь день.Мы бегали по отмели, загорали, прятались в прибрежных зарослях камыша. Здесь река была судоходной и, когда по ней проходил маленький колесный пароход, волны от него докатывались до нашей отмели.Мы  переставали бегать и в ожидании освежающей прохлады, ложились на тёплый песок, каждый по-своему старался угадать, на сколько нас захлестнет волна. С пароходика неизменно раздавался  гулкий сигнал.

   Зимой было ничуть не хуже.
Заносило деревню снегом. Красиво на солнце сверкала солома на телегах в крестьянских усадьбах. А вечером  приветливо горели огоньки в  засыпанных  наполовину домах и только, прочищенные к калиткам и проезжей дороге тропинки, указывали на то, что люди изредка  выходят на свет Божий.
  За нашим домом, как я уже писала, был карьер, запорошённый снегом, и мы с деревенскими ребятишками любили, хорошо разбежавшись прыгнуть как можно дальше в снег.Лететь было  страшно, но зато, с каким весельем , вытаскивая друг друга, выбирались оттуда.Нашего  повзрослевшего  щенка очень волновало происходящее, он нашёл какой-то спуск и  чтобы не отставать от детей  с оглушительным лаем, без устали, носился  вниз – вверх.
   Когда нам наскучило  просто прыгать, мы стали  перед прыжком кричать:
- За луну!
-За звёзды!
–За ночь! За нашу деревню!
-За  Марляксевну!!!
Помню, один из мальчишек придумал, он разбежался и крикнул
-За Москву!
Мы все стали кричать
- За Москву!!!
Потом мальчишки посмотрели на меня, пошептались и закричали:
-За Ленинград!!! 
   Расходились по домам, совершенно обледенелые, расставив руки, как охваченные морозом ёлочки, еле передвигая ноги. И казалось, что луна плетётся за нами следом.

   В классах у бабушки было тепло и уютно. Я запомнила, как дети толпились перед входом в класс, на пороге лежал пёстрый коврик, по  обе стороны двери стояли дежурные, тщательно, придирчиво проверяя,  хорошо ли все вытерли ноги.
  Учились дети по-разному. Была одна,  на удивление красивая девочка, которая просто ничего не понимала, что происходит в классе. Бабушка разволновалась и даже решила поговорить с матерью этой девочки, что, конечно же, было совершенно не в её правилах.
-Что-то не справляюсь я с твоей дочкой, Луша. Мальчишки твои совсем другое дело.
-Да ты не расстраивайся  Марляксевна, что же сделаешь, когда она у меня  "в попку  уродилась".
И она, как-то даже весело, махнула рукой.
Да, иногда, моя всезнающая бабушка, внимательно прислушивалась к «сермяжной» правде простых людей, живших «близко к земле». Помню, она говорила своим домашним, не зная как решить какой-нибудь вопрос:
-Это я  у Семёна спрошу.
Семён  был пожилой, степенный  мужик. Он был выделен колхозом  заготавливать дрова для школы и топить печи. Проблема решалась очень обстоятельно, и зачастую совершенно  неожиданно.

   И вот сдаёт  бабушка всё свое хозяйство молодой паре, приехавшей из столицы после окончания института. Решение она приняла неожиданно, вернувшись после кого-то совещания в районе.
   Мы едем в Солнечную Молдавию. Она уже давно привлекает бабушку.
Я  закончила второй класс, и мама разрешает ей  взять меня с собой.
   Едем долго.
Сначала Белоруссия, с бесконечными лесами   и какими-то скромными, говорящими в пол голоса людьми.Потом вагон наполняется тёплым воздухом. Начинается Украина.Харьков выплывает золотыми куполами. Люди веселей, загорелей, громче. Говорят на языке очень понятном, но другом.
   Пересадка и мы уже едем по Молдавии. Язык не понятный. Мужчины в чёрных каракулевых шапках, не смотря на то, что очень жарко.

   Когда мы проезжаем разные города, бабушка очень интересно, увлекаясь, рассказывает о них. Я удивлена, что она столько знает!
А она несётся дальше, так как,  мне кажется, хочет знать ещё больше, про всё: про людей, про их жизнь.
   Наконец подъезжаем к цели своего путешествия.
Выходим из вагона, и как будто окунаемся в тёплую почти горячую ванну.
С трудом осваиваемся. К счастью, уже на вокзале получаем адрес съемной квартиры. Идем по пыльным улицам, мимо белых мазанок. Заманчиво выглядывают из  за домов фруктовые  сады.
Очень устали пока добрались до указанного адреса. Решили помыться и сразу лечь спать. Засыпали, под необычные для городского уха  звуки – лай собак, гоготанье  домашней птицы, мычание коров  и незнакомую речь.
   На утро бабушка идёт устраиваться на работу.
-Конечно  нужны, мы очень рады. Через пол года получите квартиру.
В свободное время  ходим по улицам всё дальше и дальше от дома. Едим. ненасытно, фрукты: вишни, черешни, персики.Бабушка говорит что домики, особенно те, что со ставнями  и тенистым навесом на колонках вдоль всего фасада, очень напоминают Польшу.
   Её молодость проходила в Белоруссии, в городе Гродно, где было много поляков. Бабушка никогда не возвращалась туда, и напоминанием о годах молодости  была  её любовь слушать польскую музыку. В её доме часто звучали краковяк, полонезы, и т.п.  Слушала она музыку по маленькому приёмнику, где надо было беречь батарейки. Так что не так уж это было и часто.
Однако невозможность послушать радио, к которому я привыкла, была одной из причин, по которой я, не смотря на ранний возраст, пережила приступ ностальгии,  запомнившийся на всю жизнь.
   Живя всё лето у бабушки,  я постоянно слышала  вокруг очень странную речь. Это был набор украинских,  русских, молдавских, еврейских  слов. Так говорили и должно быть говорят и поныне  в южных городах. Я и сама к концу лета начинала изъясняться так же.
И вот однажды, как обычно в воскресенье, мы отправились на базар.
   Медленно, сплошной вереницей, по направлению к базарной площади двигались подводы  полные винограда, вишен, персиков и т.п.  Это крестьяне из окрестных  деревень везли свой урожай в город. Щедрая торговля шла прямо с подвод, а под навесами бабы предлагали самодельное, очень вкусное масло, разложенное на лопухах,  и   молоко, в запотевших глиняных крынках.
   На одной из подвод мы увидели, каких то необычно одетых людей. Мужчины выделялись светлыми бородами, были  в чёрных рубашках и шляпах, а женщины в  красивых бисерных воротниках.Говорили эти люди...- на чистейшем  русском языке. Я остановилась как заворожённая. Оказалось это староверы – кацапы, жившие в какой то очень далёкой деревне.
 С тех пор у меня  появилась навязчивая идея – пойти послушать русскую речь. От невозможности это сделать, возникало почти физическое ощущение  тоски.
  Я должна была ехать в Ленинград.
С тех пор, когда я попадаю на чужбину, я с испугом  вспоминаю это необъяснимое чувство.
 Но всё-таки с бабушкой, за исключением этого досадного случая, было отлично.
Гораздо раньше, чем через обещанные пол года, мы получили квартиру в очень хорошей части города. Утопающая в садах, очень чистая, она выгодно отличалась от нашей первоначальной, так называемой  «слободы».
 Кроме всего прочего, здесь находилась  «Опытная Селекционная станция»
Для работы на этой станции нанимались сезонные рабочие. В основном это была молодёжь, не имеющая  даже начального образования. Бабушку попросили в летние месяцы, до начала работы на основном месте, помочь организовать школу рабочий молодёжи,  для служащих  этой станции.До неё все попытки сделать это, на протяжении многих лет, были безуспешны.
Бабушка, конечно же,  согласилась.
 Мы провожали и встречали её, так как  надо было идти по совершенно пустым огромным садам.
   С утра  Мария Алексеевна садилась проверять тетради.  Нам с сестрой  было разрешено предварительно просматривать их. Нас это очень занимало. Не скажу, что мы скучали по школе, но всё же.
Помню очень хорошую тетрадь, и бабушка с любовью говорит: «О! Это -  умница!»
А вот тетрадь ужасная. Все слова с ошибками. И какими! Мы рады, что обнаружили и говорим бабушке:
-Вот это не два, а можно ставить даже  единицу!
Бабушка спокойно берёт тетрадь в руки, неожиданно произносит:
-Нет, это нельзя.
-Что нельзя?
-Нельзя ставить единицу и двойку тоже нельзя.
 Бабушка молчит, как будто что-то вспоминая,  а потом говорит:
-Он ведь может бросить школу. Что же с ним будет? Он и так хулиганистый парень.
-А сейчас, девочки, я вас очень прошу (знаю, что умеете) сотрите половину его ошибок и  аккуратненько подправьте.
  И мы, склонив головы и высунув языки от старания, скребли в его тетрадках. Потом бабушка ставила красным карандашом  три,  правда с маленьким минусом и красивым почерком писала: «Молодец, запомнил, как  надо писать эти слова»
Потом, как бы извиняясь перед нами, сказала
-А что он хулиганистый это ничего – с мужчинами такое бывает. Всё будет зависеть от того, кого он встретит  в своей жизни.
   Мы  заметили, что бабушку удручает, невосприимчивость взрослых учеников, по сравнению с детьми, к учёбе. Чувствовалось, что и они были расстроены. Очень нравилась им эта, ни на кого не похожая, как будто с луны свалившаяся, очень добрая женщина.
 Однажды  ученики пригласили всех нас на свой праздник, где должен был состояться концерт художественной самодеятельности. Того, что произошло, мы никак  не ожидали.Бабушкины воспитанники  так плясали и пели, что мы пришли просто в восторг. Музыка была волшебно  красивой. Казалось, тут было всё: и солнце и бесконечные сады и тёплый нагретый на солнце виноград.  Прекрасные мелодии доходили  до сердца. Все были в национальных  костюмах. Это было очень красиво.Бабушка сидела взволнованная и только тихо повторяла:
-Я знала, я знала.
Ученики глядя на неё, ликовали.

   Была ещё одна черта, которая мне очень в ней нравилась.Бабушка была из числа тех немногих  людей, которых Бог наградил весёлым характером. Она вносила в жизнь, столько неистощимого, здорового веселья, что не проходило дня, когда не было повода  от души   посмеяться. Казалось, неистощимый, заразительный юмор, наполнял её  с ног до головы.
Может этим можно объяснить любовь к ней окружающей  молодежи. Постепенно друзья её младшего сына (он был младше моей  мамы на 16 лет) начинали приходить не к нему, а  к Марии Алексеевне.
   Помню в связи с этим, одну смешную историю.Нам, мне и моей двоюродной сестре, которую то же отправляли на лето к бабушке, очень не нравился один молодой человек, повадившейся беседовать с  Марией Алексеевной. Он постоянно рассказывал про какие то свои победы. Получалось, что все девушки, очень глупо в него влюблены, а  он такой неотразимый. Бабушка с  улыбкой вежливо слушала и чувствовалось, что она думает о своём.И вот в разгар такого повествования, сестра тихо, противным  голосом сказала:
-Не может быть!
Прошло немного времени, и я тем же тоном произнесла:
-Неужели?
Мы были очень довольны.Дождавшись  в другой раз его рассказов, мы, со спокойными лицами,(чтобы не заметила бабушка), отпускали:
-Выдумки!
-Ерунда!
-Чепуха!
   Бабушка заметила наше издевательство,  и, вызвав в другую комнату, строго сказала:
-Люда, Наташа, сейчас же  прекратите, какой позор! Он ведь наш  гость!
Но унять нас было довольно трудно. Мы весь вечер придумывали отвратительные слова. Помню, нам обоим нравилось слово – Чушь.  Мы потом жалели,  что не успели его сказать. Кстати он сам справился с надоевшими девчонками,  сказав
-Мария Алексеевна, по-моему,  Ваши девочки в меня влюбились.
И нас сдуло. Это было слишком... У него были противные волосатые руки.

   С моим обучением то же произошла интересная история. Случился один год, когда я настолько зашилась с учением в школе, что мама, после зимних каникул, отправила меня  «для исправления к своей родной учительнице".
Бабушка взглянула на меня, когда я села делать уроки (откровенно говоря, я именно в этот момент мучительно изобретала, как бы не учить заданное) и вдруг сказала:
  -Господи, что же это такое? Почему ты так сгорбилась, а бледная какая! Сейчас же прекрати делать эти ужасные уроки и отправляйся гулять!
Я даже подумала, что она не понимает, как важно для меня  заниматься.
Гуляла я, как не странно, не долго. Мне надо было скорей сесть за стол.
Когда приехала мама, она очень удивилась моим успехам и даже спросила бабушку
-Что ты с ней сделала?
   
   В одну из наших прогулок,  когда мы шли мимо полей, разразилась гроза.  Дождь в этих краях, летом иногда заставляет себя долго ждать, и потому крестьяне, работавшие на поле, увидев нашу необычную компанию (очень пожилая женщина с детьми), проходившую мимо, стали показывать на наши светлые волосы, потом на небо, потом на своё поле, потом складывали руки, прося задержаться и не уходить. Конечно, все смеялись, и мы тоже смеялись, и даже постояли на нескольких полях, исполняя их просьбу: «вызывая долгожданный дождь».
 
   Пребывание бабушки в Молдавии оборвалось так же внезапно, как и все, что было прежде.  Бабушкин младший сын  успешно поступил в Педагогический институт. Когда-то  выбор именно этого города был связан с наличием в нём  этого учебного заведения. И тут началось.
   Часть предметов изучалось на молдавском  языке. И когда он, конспектируя очередную лекцию, что-то не понял и попросил  объяснить на  русском языке, преподаватель с холодным взглядом, сухо отрезал:
  -Не могу – Молдавия для молдаван.
Бабушка, узнав об этом, сказала:
  -Не обращай внимания, везде найдутся  хамы.
   Когда подобное повторилось ещё и ещё, она не задумываясь «сожгла все мосты» и переехала в Ленинград. Стояла зима, и было что-то противоестественное в её переезде. Как  испуганная птица она летела зимой - не на с Юг, а  на Север. По-видимому, это сломило её.

   Сын заново поступил в институт. Правда, это был не Педагогический, а Первый Медицинский.Бабушка была очень довольна. Она улыбалась и говорила,  что представляет, как он станет доктором и люди уходя, будут говорить ему «Спасибо доктор»
-Это ведь самое лучшее, что есть на свете.

Прожила бабушка в Ленинграде не долго. Она очень мёрзла. Ясно было, что климат ей совершенно  не подходит. Когда я со своим  шестилетним сынишкой пришла к ней в гости, он на ушко сказал мне:
-Правда, бабушка похожа на взъерошенного воробья.

   Да, это была уже не та  перелётная птица с крепкими крыльями, увлекающая за собой. С её плеч спускался тёплый, мягкий платок, не способный даже согреть её.Но иногда в её глазах появлялись прежние  огоньки, и она говорила:
-Знаешь, оказывается в Фергане средняя годовая температура... А знаешь ли ты какая там древняя культура?
Возражать не хотелось. Мне казалось, что для неё интересен весь Мир.
 
  Это была её последняя мечта. Может и хорошо, что  не сбылась, и она  не узнала о чудовищной резне  произошедшей именно  в этом районе. Боюсь, - это напомнило бы ей годы её молодости.

    Не хочу заканчивать повествование о моём любимом человеке на   столь грустной ноте. Потому что не это было сутью её натуры. Мы, вспоминая её всегда,  думаем, о чём-то весёлом и бесконечно интересном.
 
Наталья  Мосевич.
Санкт Петербург   2011г.

                (Из воспоминаний сына Марии Алексеевны)

......Отогнали фашистов от Москвы.
 Но только не обошла война стороной и нашу деревню.Стали приходить похоронки
в деревенские избы.
Оглушённые, спотыкаясь,не видя дороги,бежали женщины к Марлексевне. А она уже с порога понимала, что произошло. Целый день билась несчастная женщина,не в силах смириться с горем, обрушившимся на неё.А на следующий день учительница слышала:
-Лиза к тебе бежит.
-Аграфену ведут.
Аграфеной была старуха,потерявшая единственного внука, которого, так любовно растила после смерти детей.
   Лукерью, многодетную женщину, онемевшую от горя, привели, подпирая со всех сторон её дети.Доверчиво передав мать на руки учительнице, они столпились в углу комнаты и, как-будто ожидая чуда смотрели на женщин.

 Но чуда не было. Всё, что могла сделать бабушка, это -  разделить горе.
Только горя было слишком много.
   Всех погибших мужиков нашей деревни отплакала Мария Алексеевна.