Лес, странный посёлок и мёртвый монастырь остались в прошлом. Ровно тарахтел мотор. Настоящее легло дорогой, мглой, тёмными горами лесистыми. Пробирались осторожно; из тумана выныривали встречные машины. Холодно; пришлось одеть все тёплые вещи. Аська как обычно: стоит лапами на передке коляски, щурит глаза, морда в каплях влаги.
Большая площадь на трассе – посёлок, магазин; купили пирог с вареньем, мороженное и для Аськи тоже; разложили припасы на борту коляски, достали термос с кофием. Ели.
С гор подоспели туристы – мальчики и девочки, старшеклассники, с хорошей экипировкой: купили пирожков, пива, развеселились. Тоже хочется пива, а нельзя – за рулём.
Туман разошёлся немного и вот – Ленин; он небольшой, подъят повыше, шагнул порывисто и руку на лацкан пиджака, указательным в грудь: «что?».
Объехали памятник под улюлюканье школьников. Вышли на трассу.
Свернули на просёлок, дорога шла в гору; поднялись до леса и остановились на опушке. Над головами возвышалась отвесная скала, на вершине которой яркий свет полыхал крестом, разрывая туман.
Оставили в кустах мотоцикл и собаку, стали подниматься пешком. До подножья горы – лесом; тропинка под обрывом привела на площадку со ступенями и деревянными воротами в скале; на вершине, в тумане, проглядывали очертания невысокой башни – крест горел на её стене. Немецкая овчарка, звеня цепью, вылезла из будки при входе, зарычала; деревянные ворота приоткрылись, и появился высокий человек, одетый в джинсы, вязаный свитер и кеды.
Он закурил, проедложил угоститься, но никто не воспользовался. Разговорились: откуда, и как добрались, и что видели в дороге. Путники рассказали о заброшенном монастыре.
- Да, знаю. Он обвалился совсем, от землетрясения; иногда бродяги зимуют. Монастырь покинут, тому как двести лет, только татары держали там скот...
Вот и здесь всё было заброшено. Мы строим почти заново. Заходите к нам!
Человек в свитере загнал собаку в будку, открыл ворота пошире, приглашая путников войдти; потом вложил в петли створов бревно и таким образом заперев вход изнутри, стал подниматься по узким ступеням. Лестница привела на небольшую площадь, накрытую скальным навесом; в дальнем углу лепились из грубого камня хибарки: оконце, дверь, труба буржуйки из кладки; крышей и задней стеной служил свод пещеры. Между домиками, на верёвках, сушилась стирка: чёрные рясы, мирская одежда. Заросший бородой и волосами насельник разбивал колуном чурки.
Ступени над пропастью, верёвка на кольцах, вбитых в скалу; Алексей глянул вниз, на лохматые куски облаков, тёмные и непроницаемые, закрывающие пейзаж. Впереди, сзади, наверху – всё словно обёрнуто в серую вату. Туча клубилась, вздымалась и опускалась в поиске выхода из теснины. Поднялись на узкую галлерею с оградой из каменных блоков; в скале, в заглублении – дверца, обитая цинковым листом. Алексей и Татьяна оставили рюкзаки у входа на каменной скамье, провожатый отомкнул вход, пригласил вовнутрь.
Пещеру заполнял тяжёлый золотистый мрак и холодный свет неба, проникающий через маленькое оконце при входе, не рассеивал его. С восточной стороны мерцал золотом иконостас, лампадка чуть теплилась на поставце для свечей; ещё одна горела у главной иконы – Георгия победоносца, что помещалась на столбе, цельном переходе от свода к полу. Иконы были новодельные, но уместные. Рогатая печь посылала волны тепла, деревянные скамейки стояли рядом, а так же касса для пожертвований со свечными ящичками.
- Вот и наш храм,- сказал человек в свитере, подбросив полено в печь и плотно закрыв дверцу.- Садитесь, отдыхайте.
Усевшись, путники огляделись получше: пещера была большая, с невысоким, около двух с половиной метров, сводом,- куполообразным, нисходящим к полу по краям; трещины в своде были аккуратно заделаны строительной пеной, - ведь в пещерах всегда капает вода из таких щелей, а тут было сухо. Пол каменный, лоснящийся, без земли, ровный.
- Монастырь мы назвали в честь Георгия победоносца, и церьковь – тоже.
Два раза в день проводим мы службу. Бывали у нас епископы и московские, и украинские, но не благословили, - нет у нас, мол, грамотного руководителя, образованного по правилам церкви, чтобы шли мы под руководством, верным путём, каноническим. Однако сами отцы не желали оставаться с нами и не прислали никого нам в начальники. Веренее, намекнули, что если мы будем переводить определённую сумму, регулярно, раз в месяц, то они постараются решить наши проблемы.
- Заезжает к нам, иногда, один священник православный, московский, служит с нами по своему почину. А так – всё сами, сами.
Вон, видели башню на горе? За это лето сложили; крест на ней светится – как в греческих монастырях – ночью или в непогоду путь освещает. На него наш генератор и пашет...
Помолчали.
- Да, меня Васей зовут.
Познакомились; Александр ответил на вопросы монаха, рассказал о своей жизни на Святой земле, о разчаровании в религиях, которое его там постигло. Для Алексея в церкви остались только внешние, служебные стороны: иконы, пение, архитектура – именно в них видел он смысл, понимая, что его воззрения, может быть и поверхностны, и пусты, но ещё меньше смысла в мракобесии, жадности, которые заполняют всю сущность церквей больших и малых.
Поговорили об историческом обосновании Ветхого Завета; Алексей изложил свои учённые еретические мысли, но монах не был силён в истории, не рассуждал о ней.
Он продолжал:
- Так мы и служим. Всё своими руками; денег, конечно, не хватает, только на масло для лампад столько уходит!
- Есть у нас спонсор – без него ничего бы не вышло; один бизнесмен, когда узнал про нас, решил поддерживать. «Накоплю,- говорит,- сокровищ в жизнь вечную!»
Покровитель наш жертвует порядочно, всё на его деньги куплено. Недавно, УАЗик нам подарил и генератор; иконостас, вот, справили. Ходожник - то бесплатно работал, но денег много нужно было на материалы.
Летом получаем небольшой доход от туристов – когда к нам отдыхающие поднимаются; денег за вход мы не берём, но многие жертвуют – кто сколько сможет. Двери наши для всех открыты; просим, конечно, одеться, а то, бывает, женщины в купальниках, мужики в трусах – в церьковь так не ходят.
Поведал Василий и свою историю:
- Я раньше был стрелком, чемпионом Украины по стрельбе из пистолета, в сборную СССР входил, уже перед распадом Союза.
Потом узнал Бога, уехал в Грецию. Был и на Афоне, и в других монастырях, но схимы прнять не смог; не решился на участь монаха – веры не хватило; на подвиг такой много смелости требуется, самоотверженности, а откуда их взять? Только из веры во Христа.
- Стал я в Греции мелкой торговлей заниматься: открыл магазин товаров для домашнего хозяйства. Без разрешения, на имя другого человека. Построил себе дом, развёл сад. Жил я в стране уже порядочно, греческий выучил; решил легализоваться – семью надо заводить, детишек... Но не успел – может тот человек, на котором мой бизнес был записан, решил меня, всё же, убрать, чтобы всем завладеть; русские за границей – волки, хуже мусульман, только и норовят друг друга сожрать. В общем, арестовали меня и выслали из страны в Украину – узнали, откуда я, иначе, куда бы высылать? Точно, свои сдали, спаси их Господь!
- Приехал я домой, а какой дом? Нет дома: мать умерла, отец неизвестно где. Ни братьев, ни сестёр у меня; жил до самой армии с матерью в общежитии железнодорожников, потом служба: срочная, сврхсрочная, в спортроте. Семьёй, домом не обзавёлся.
- Подался до Крыма - край всё-таки южный: и тепло, и море... Жил на Мангупе, в разрушенном пещерном городе – это зимой, а с весны до осени – на море; продавали то да сё туристам. Но не по мне была такая жизнь; я с 18-ти лет к труду приучен был: армия, спорт. Стрелковый спорт – труд немалый: целый день в тире, ещё ОФП, да и вообще, служба. Меня не прозябать, меня служить тянет.
- Познакомился я с ребятами, такими же, как я, бедолагами,- решили, восстановим монастырь! Выбрали вот этот, потому что менее других разрушен. Начали строить своими руками. Денег не было, инструментов, делали кладку на глине, жгли известняк, разбивали кувалдой – на извёстку. Бывало, голодали, особенно поначалу; но купил я воздушку и стал птицу стрелять. Образовался спонсор, местный бизнесмен, как я уже упоминал. « Надо мне,- говорит,- грехи свои страшные замаливать. Я вам деньги, а вы за меня молитесь получше, может Иисус и простит»... Да, непростые были времена. Вот так и живём, с Божьей помощью.
- Не все, конечно, нашей жизни, монастырской, верны остались, многие ушли в мир, не выдержали. Почему? С одной строны, монахи мы не такие уж и строгие, - от земного, греховного, так быстро не избавишься; враг силён. Я, вот, курю, не могу бросить. Пытаемся подвигом - строительством, молитвами - замолить грехи, попасть на путь истинный. Но отчего всего тяжелее? От неизвестноти. Вот строим мы, строим, а что потом? Статуса церковного, монастырского, у нас нет, поди, и отобрать всё могут, выгнать вон, когда всё достроим. Ещё, всё от спонсора зависит... Но я говорю: ничего! Выгонят – мало монастырей разрушенных? Новый монастырь построить, восстановить можно; да и люди благому делу всегда поспособствуют: грехи-то велики, а суда не избежишь. Скоро уже и сами-то мы предстанем – долго ли ждать?
- Но люди есть люди и даже здесь, в монастыре, хотят «уверенности в завтрашнем дне». Уходят от нас и в мир, и в официальные обители, которым от церкви и государства денег дают. Мы же ничего: никого не держим и зла не таим, какое зло? Пути неисповедимы, у каждого свой подвиг.
Поговорили ещё немного и Алексей решил ехать, засветло добраться до следующей стоянки, а то туман, фара будет ослеплять. Алексей положил десять гривен в кассу,- не много, но с бедной вдовы, как говорится... Взял пару восковых свечей, но зажигать не стал – на память. Спустились обратно, к воротам, никого не встретив по дороге; лишь из трубы одного домика под скалой шёл прозрачный дымок, и в воздухе стоял запах сжигаемого дерева.
У ворот распрощались с Василием и пошли вниз, к оставленному мотоциклу.
(прод. след.)