Антонина страдала от любви без взаимности. Чего она только не перепробовала – и наряды меняла, и топтала путь к сердцу мужа через желудок, и притворялась страстной львицей в постели. Ничего не помогало!
Бессердечный муж не замечал её новых причесок, брезгливо морщился от запаха ароматических свечей за ужином и отворачивался от любительского стриптиза к телевизору.
- Ну неужели ты меня совсем не любишь, Саша? – плакала несчастная женщина за рюмкой красного вина, после того как романтический ужин сжирался в один присест без видимого блаженства и благодарности.
- Люблю, сказал же, - вперив глаза в телевизионный экран отвечал муж.
И Антонина начинала плакать еще горше. Ведь она же понимала, что все это лишь слова, не подкрепленные делом. Если бы любил, то постарался хотя бы обнять, успокоить, когда жена плачет, а не сидел бы как истукан, уставившись в свой ящик, ковыряясь в зубах спичкой.
С грохотом отодвинув табурет, шла она прочь, в спальную, падала на кровать и начинала рыдать в голос, ожидая, что уж теперь то муж пожалеет и придет утешать. Но он не шел и расстроенная Антонина, наплакавшись, засыпала в холодном одиночестве.
- Тоня, а может его приворожили? – выслушав очередной поток жалоб, предположила подружка Ксюха.
- Кто? – испугалась Тоня.
- Да хоть кто! Что у них на работе бабы кончились, что ли? Они же ушлые! А твой- то со всех сторон положительный, справный мужик. Может какая положила глаз на него и приворожила.
- А как узнать?
- К бабке идти, как еще. Я знаю одну, она Люське парня одного привораживала, - авторитетно заявила подружка.
- Так мне ж отвораживать?
- Да какая разница! Они и отворожат, и приворожат. Кому чего надо, то и сделают
Ну как от такого заманчивого предложения отказаться? В суббооту и поехали на трехчасовой электричке
Мелкая, сгорбленная бабка с хищным хрящеватым носом их встретила сурово – даже не поднялась из-за квадратного обеденного стола, накрытого старой клеенкой. В комнате с низким потолком было сумрачно, по темным бревенчатым стенам развешаны пучки сухих, полуистлевших трав, пахло ладаном и сыростью, и еще не пойми чем, напоминающем о старости и смерти.
Старуха только зыркнула на вошедших поверх старых круглых очков и кивнула на стулья напротив себя.
Оробевшие женщины тихонько присели.
- Погоди, не говори ничего, сама угадаю - прошамкала бабулька беззубым ртом и раскрыла наугад толстенную книгу в потемневшем от времени переплете. – Приворожить кого хочешь?
- Нет, - заторопилась Антонина, заерзав крепким задом по стулу, так что он заскрипел, - отворот хотим сделать.
Бабка недоверчиво подняла на неё выцветшие глаза
- Какой отворот? Нету на нем никакого приворота. Не любит он тебя просто, вот и всё.
- А что же мне делать, - дрогнувшим голосом спросила Тоня.
- Привораживать, чего еще, - с достоинством ответила старуха, буравя бедную женщину водянистыми, бесстрастными глазами.
- А может, без приворота как нибудь, - осторожно вступила в разговор Ксения, - я слышала они нехорошие становятся, мужики эти, после приворота. Теряют мужики волю-то. Становятся как зомби, потом болячки к ним всякие липнут, - и она глянула на подружку, ища поддержки.
- Да, да, я тоже про это слышала, - заторопилась Тоня, - нельзя ли без приворота, а на любовь просто какой заговор нашептать.
- Хозяин-барин, - процедила бабка, - деньги бумажные есть у тебя?
- Есть. Конечно, как же. Сколько надо? – полезла Антонина обрадованно в сумку за кошельком.
- Десятка пойдёт.
Десятка выпорхнула из кошелька незамедлительно и над нею старуха, зажмурившись, зашептала чего-то непонятное.
Женщины уважительно замерли, гипнотизируя бабку в священном трепете.
- Ну вот, - неожиданно прервавшись и открыв глаза, объявила старуха, - отдай эту бумажку тому, кому она предназначена. Начитано на любовь. Чтобы, значит, он полюбить смог.
- А когда он меня полюбит-то, прямо сразу или через опеределенный срок - расплылась в счастливой улыбке Тоня
- А кто это сказал, что тебя? – отчего-то рассердилась бабка. – Ты же не хотела привораживать? Вот теперь кого ему суждено полюбить, того и полюбит.
Тоня покраснела до слез, а Ксюха ахнула
- Да как же? А вдруг он какую тетку с работы полюбит, а не жену родную, как тогда?
- На все Божья воля, - откладывая книгу в сторонку и поправляя темный платочек на голове, объявила старушка.
Антонина заплакала и подхватив сумку кинулась из избы, а Ксения, помявшись, достала из кошелька пару купюр и положила старухе на стол.
- Тоня! Да подожди! – кинулась она вдогонку за подружкой, что размазывая слезы с тушью по щекам, торопливо семенила к станции.
- Отстань, - выдернула та рукав со злостью, - притащила к ведьме какой-то, - и она заплакала еще пуще, по любимой своей привычке.
Ксюша виновато затрусила следом, и так и добежали они до станции, молча вскарабкались на платформу, молча дождались электрички, ёжась на холодном ветру, и, не глядя друг на друга, в неё погрузились.
Тоня, всхлипывая смотрела в окно на мелькающие серые пейзажи поздней дождливой осени, а Ксюша, погрузившись в себя, о чем-то напряженно думала, уставившись в одну точку.
- А чего ты расстроилась, - притворно беспечным голосом начала она, выбравшись из раздумий, - не отдавай ему эту бумажку да и всё.
- И чего? – повернула к ней зареванное лицо Антонина
- Ничего, - пожала плечами Ксюха, - другую бабку найдем, мало их что ли.
- Нет уж, хватит с меня походов этих! – взбрыкнула Тонька. – Да я вообще им не верю! Нашептала неведомо чего и денег ей за это плати...
- Так ты ж не заплатила.
- А потому что не за что!
- А мне неудобно стало, я ей дала немножко, - призналась Ксения.
- Вот ты и забирай десятку эту, - Тонька покопошилась в сумке, не доставая кошелька, и, вытащив оттуда заветную купюру, сунула её в руки обалдевшей подруге.
- А может попробовала бы, Тонь? – засовывавая бумажку в карман, неуверенно предложила Ксения.
- Чего пробовать? – зло прищурилась Тонька
- Отдала бы ему, может он бы тебя полюбил, всё бы у вас на лад пошло.
- У нас и так все ладно! – тон был явно вызывающим – Квартира своя, зарплату носит, по ночам неведомо где не шляется - дома ночует.
- Так ведь любви то нет, ты говорила, - начала было Ксения
- Ну и что? Да кому она нужна любовь эта? Морочат нам голову книжками своими, да песенками. Может и нету никакой любви. Все так живут. Ты вот со своим сколько лет уж вместе?
- Да уж двадцать с лишним
- Ну и что? На руках он тебя носит? Цветы охапками таскает?
- Нет, не таскает, Тонь. Как-то поистерлось всё. А раньше то, бывало, в кино за руку возьмет, аж дрожь по телу. Стихи мне писал, дурачок, - Ксения рассмеялась, да так и осталась сидеть с улыбкой. Вспомнились, видать, былые времена.
- Стихи, - дернула мощным плечом Антонина, - кому они нужны эти стихи? А если он не тебе, а другой какой бабёнке начнёт стихи писать?
- А?
- Другой, говорю, тётке, начнет стихи писать. Чего делать станешь?
- А знаешь, Тонь, я вот вспомнила, какие мы счастливые были и подумалось мне – пусть бы он опять таким же счастливым стал, хоть ненадолго. Пусть хоть и не со мной.
- Батюшки святы, - ахнула Тонька, заглянув с опаской в сияющие Ксюхины глаза, - никак бумажка заговоренная на тебя действует! Ну дура дурой – посмотрите на неё! Виданое ли дело, родному мужу любви желать! Нет, не надо нам никакой любви. Жили без неё сто лет и ещё проживем! Пошли, выходить нам. Приехали.
Распрощавшись с подругой, шла Ксения не торопясь к остановке. Серое небо плакало мелким дождем, таким мелким, что казался он не дождем, а мокрым туманом, в котором таяли темные силуэты прохожих. Под ногами валялись рыжие листья, тонули в темных лужах, отдавали запах намокшей листвы.
Со сладкой грустью думала она о том, что все в жизни рождается, зреет, стареет и умирает. Как эта опавшая листва. Все развивается по одним и тем же законам. Жизнь быстротечна – вот уже половина её прожита, а она и не заметила.
Забравшись в троллейбус и заняв свободное сиденье, разглядывала хмурые лица с поджатыми губами. Тусклые глаза, обращенные вовнутрь себя или равнодушно шарящие по пробегающим за окном машинам.
«У всех одно и то же – думала она, разглядывая невольных попутчиков, - заботы о хлебе насущном, мелкие радости. Ремонт, да машина в кредит... Проживешь и вспомнить нечего»
На остановке внесло стайку галдящей молодежи. На них устремились недовольные взгляды. Парень со здоровым юношеским румянцем прижал к себе подружку, а она, прикрыв глаза, нежно потянулась к нему губами.
- Дома нализаться не могли! – зашипела какая-то грузная тетка, сердито продираясь к выходу мимо целующейся пары, нарочно пихнув влюбленных тяжелым локтем.
Они оторвались друг от друга, недоуменно посмотрели вслед удаляющейся мощной фигуре и снова припали друг к другу вспухшими от поцелуев губами.
А за секунду до этого они посмотрели друг на друга пьяными от любви глазами, а Ксения углядела этот влюбленный взгляд.
И сердце ёкнуло и забилось от сладкого предвкушения чего-то давно забытого.
Так и пришла домой, волнуясь, как девочка.
- Где была, - спросил муж, не поворачивая головы от телевизора, когда Ксения, раздевшись, вошла в комнату.
- Тоньку к бабке возила, - она присела с ним рядом на диван и смотрела на него, улыбаясь.
- Чего ты на меня так смотришь? – удивился муж Коля. – А чего ей там, у бабки то?
- Да мы думали, приворожил кто её Саньку.
- Вам, бабам, много думать нельзя, - обронил муж назидательно, - возвращаяь к передаче, - а иначе вы обязательно какую нибудь ерунду придумаете.
- Ты ужинал?
- Нет, тебя ждал.
- Тогда я сейчас картошки быстренько нажарю и поедим?
- Что-то ты раздобрилась сегодня
- С чего ты взял? – удивилась Ксения
- Раньше бы ругаться начала. Сказала бы – сидел весь вечер, а картошки не изжарил.
- Я? Из-за картошки? – Ксюша недоверчиво рассмеялась и поцеловала мужа прямо в лысую голову, после чего птичкой вспорхнула с дивана и унеслась на кухню, прикрыв за собой дверь. А из-за двери приглушенно запело радио. О любви, конечно.
- Коля, пойдем, поужинаем, я картошки с лучком изжарила, сальца нарезала, помидорки маринованные открыла. Бутылочку холодной водки достала.
- В честь чего это? – удивился непьющий супруг.
- Просто так. Суббота, вечер. Почему нет? По паре рюмок, для аппетита. Да, кстати, тебе Санёк десятку передал.
- Зачем? – непонимающе уставился на супругу Николай, засовывая купюру в нагрудный карман клетчатой ворсистой рубахи.
- Сказал, что он у тебя в долг брал, - легко откликнулась Ксюша, накладывая в тарелку румяную картошку.
- Что-то я не припомню такого
- Ну и ладно, не тысяча же рублей, чего огород городить. Открой лучше бутылочку пока, - и она подмигнула мужу лукаво.
- Определенно ты сегодня какая-то другая, - мягко говорил жене Коля, акуратно разливая прозрачную жидкость по рюмкам, - какая-то помолодевшая, озорная.
- А мне кажется, я всегда такая была. У хорошего мужа и жена веселая, да здоровая.
- Ну, за нас, Ксюшенька,
- За нас, - тепло улыбнулась она.
А в глазах у них светилась любовь.