Ивану и Вере посвящается
Знаю есть далеко
голубые ворота из детства,
к ним во сне иногда
босоногим ребенком лечу.
и калитка ворот -
это самое верное средство
для возврата назад
в мир, что так снова видеть хочу.
Как же сладко ступать
раскаленной от солнца дорожкой,
размягченный асфальт
снова пяткой босой придавить,
серебрянку стены
облупить шаловливой ладошкой,
появленьем своим
деда с бабушкой вновь удивить,
обойти сразу двор,
все его уголки потайные,
пса Бурбона обнять
и на радость ему приласкать,
в огороде примяв
у укропа побеги резные
огурцы, словно клад,
среди листьев шершавых искать,
расчесать гребешком
кучерявую шерстку козленка,
и водички налить
для оравы пушистых цыплят.
Будут пышки в обед,
со сметаной - отрада ребенка,
и газета, что вслух
надо бабушке взросло читать.
И корыто с водой,
где плескаюсь горячим полуднем,
сон дневной в полутьме
что прохладная хата таит,
солнца луч, что дрожит
на стене оплывающим студнем,
круглый стол у окна,
где стучащий будильник стоит.
А под вечер идти
будет деда с работы устало,
я навстречу ему
лишь завидя едва, побегу
и в рубашку уткнусь,
прямо в запах жары и металла,
в смеси с маслом машин,
что я в памяти так берегу.
И подхватят меня
эти сильные дедовы руки,
что весь день рычаги
экскаватора крепко держали,
и взлечу высоко,
издавая пронзительно звуки,
вместе - радость и страх,
словно пальцы на счастье нажали.
Так хочу посмотреть
как дед мылит дубленую шею
и ладони свои,
как ручной умывальник стучит,
как он фыркнет водой,
а я смех удержать не сумею,
он же брызнет в меня
и нарочно уже зарычит.
Как бабуля на стол
ставит крупно нарезанным сало,
и картошку с лучком,
огурцы малосольные в центр,
и холодный квасок,
деду рюмка одна перепала,
больше даже ни-ни,
в этом, бабушка - чистый диментр.
На закате, потом,
игры с серым пушистым котенком
и качели мои,
что висят за двором на ветвях,
и скамья у ворот,
будет семечек горсть, что чертенком
станет громко трещать
на зубах, словно он на углях.
И наутро встаю
я с широкой и мягкой перины,
дверь тугая скрипит
и я сонно стою на крыльце,
на столе молоко,
сковородка с лицом, как с картины -
два яйца, два глазка
на чумазом, чугунном лице.
Под дождем побегу
в колее по размытой дороге
средь соседских ребят,
мы, промокшие насквозь, кричим,
Этот ливень зову,
как бабуля меня на пороге.
Меня тянет туда
и все чаще, без явных причин.
Но будильник пропел
петухом громогласно и строго,
он мой сон погубил
словно бабочку злая игла.
Все исчезло, как дым,
только в серце курится немного
та тропа в третий дом,
если слева считать от угла.