Я просыпался, когда было еще совсем темно.
Просыпался и начинал вникать - сколько еще до рассвета?
Ведь, если встать часа за три, то это будет очень рано... а если уснуть и проспать предрассветную нереальность леса? Тоже нельзя...
Вот и лежу... вникаю. Часов нет. Так можно было бы глянуть и не ломать голову... но нет. Часы здесь очень не нужны. Они здесь противопоказаны...
Как правило, угадывал. И выползал из палатки где-то за час, или минут за сорок до рассвета. За это время, вполне успевал напиться-наслушаться всей этой дикой живой открытости лесного предрассветья...
Выползал, осматривался. Приникал - вникал... встраивался в живой полусонный Лес. Щеками, боками, всем что есть...
Потом умывался.
В серединке сооружения из вчерашних раскатышей – огорелышей будил костер. Делал кипяток, заваривал чай...
Дела эти были внешней канвой... привычными действиями. Но процентов 99 меня, жило в это время самой вкусной и необычной жизнью...
Предрассветно - сумеречный Лес совсем не похож на лес днем. В предрассветьи, в Лесу нет предметов и расстояний между предметами. Там все вместе. Все в одном дыхании и чувстве. Все единый взгляд как одно долгое, глубокое прикосновение.
В такое время в лесу почему-то тихо. Все происходит беззвучно и всем сразу. Все вместе как-то дышит, переминается, передвигается... живет. Все живое, звуки, конечно же, производит... обязательно! Но только звуки совершенно не слышные. И на наш человеческий язык не переводятся... так, наверное.
Это время, было для меня самым главным. В этом времени я пропитывался настроением на день. И в нем жил. Как в росе.
В это, еще не родившееся утро, первое на этой стоянке, я выполз из палатки вовремя. Ночь уже начала протаивать, истоньшаться, а утро еще не начиналось. Это чувствовалось хорошо. Что ночь уже уходит, а утро еще не скоро.
Как всегда, сидел у кострища, смотрел в зарождающийся костер, во все стороны сразу, за спиной, по бокам, над головой... и понятное дело, что головой не вертел. И почти не шевелился. А просто "видел" всё, что делается вокруг. Для этого не надо поворачиваться глазами.
Слева и сзади, качнув поляну, по совиному тихо на сухую березу села большая птица.
Сова.
Захотелось обернуться и посмотреть на нее.
Да. В едва уловимой разнице меж облаками и деревьями, очень тепло и мягко сидел силуэт Совы.
Ритм пластики Сухой Березы был для Совы. Они одно целое. По всему. Настроению, цвету, дикой чистоте и особенностям тишины.
Сова сидела в трех метрах от палатки и рассматривала наш лагерь. Лагерь ей нравился. Она согласилась. И тут...
... она, бесшумно оттолкнувшись от Сухой Березы, плавно переплыла и уселась на торчащую из палатки печную трубу. Картина меня пробила. Предрассветный сумрак осеннего леса. Тихий костер. Пропадающие в деревьях контуры палатки облепленной глазками разноцветных листьев. А на печной трубе сидит Сова. Бородатая Неясыть. Лицо из двух глаз - блюдцев. Силуэт мистически древний, и не имеющий ни какого отношения к дневной жизни.
Редкий вид. Бородатая Неясыть. Сидит на печной трубе, торчащей из палатки. Ей там нравится. И труба нравится, и палатка. Все правильно и нормально. Посмотрела в трубу, поерзала... наверное, печка в палатке в это время как-то странно шаталась... интересно, что видели Мут и Сиринга?
Не знаю, сколько она сидела на трубе, времени не было. Но потом, она скользнула с трубы на красивую веточку-лапу над палаткой и уселась там.
Ей нравилось принимать наш лагерь. Ей всё нравилось. И об этом, она молча говорила своим силуэтом.
И тут я вспомнил, что в тамбуре палатки, лежит мой фотоаппарат, и... такая птица!!! Я сунулся к палатке, а практически, под Сову, которая над палаткой сидела.
Когда вылез с фотоаппаратом, Совы уже не было.
Ее присутствие, сидение на трубе, пропитали меня ее миром-ритмом так, что как-то очень глубоко расхотелось говорить, думать, узнавать знакомое... Связь с Совой и поляной получилась плотная и через ее мир. А ее Мир с рассветом исчезнет. И его не будет до сумерек.
Чай сделал. Заварил и настоял. Расцвело. Но дня не хотелось. Или не так. День устроен слишком по другому, что бы совпадать с Совой.
Мут и Сиринга пили чай. Я кое - как рассказал про Сову. Говорить уже было можно. Было светло. Лес был из предметов и с расстояниями между ними.
Так прошло первое утро на последней стоянке этого похода.
Больше Сова не прилетала. Но я ее помнил. Я знал, что она приняла наш лагерь, приняла нас и что она осталась там, между двух сумерек. Когда Ночь уже кончилась, а Утро еще не началось.
Эта последняя стоянка была вся, как предрассветная. Без нее поход был бы неполным. Мы прожили тут лучшее время за много лет и походов. И когда пришла пора снимать лагерь – было немного грустно и как-то неправильно.
Собрали вещи, погрузили в лодки. Даже палатку сняли. Осталось посидеть и простится с Местом.
Сели у кострища. Костер догорал. Было как-то не так...
- Про Сову думаешь? - спросила Мут.
- Удивительное место – сказала Сиринга.
- Очень хорошо, что не сфотал – согласился я.