Ммхр...

- Ннн....
Господи, это невозможно. Чёрт подери, просто, совершенно не-воз-мож-но!
Перекатываюсь по кровати, глядя расфокусированным взглядом на уголок шкафа, хмурясь, и шумно, мычаще выдыхаю через приоткрытые, повлажневшие от обильно смачивающей слюны, губы.
Прошло сорок минут с тех пор, как я вернулся в пошатывающемся сознании после корпоративной вечеринки, выбрав себе на ней роль загадочного, задумчивого, мрачного прЫнца, запивая свою не доведённую до ума прЫнцессишность алкоголем, не забыл погулять с Фарфом, понежился в душе, скользя руками по мокрому мыльному телу, и бухнулся в кровать, предполагая, что вскоре усну. Но не тут-то было.
Темнота обволакивала, а разум отчаянно отказывался спать, но хуже того было то, что тело не хотело спать ещё больше. Оно хотело действий, вполне неприличных, весьма развратных, абсолютно пошлых и грязных. Хотелось даже не секса - траха, ебли. Желательно жёсткой, до обжигающей, сводящей с ума боли, чтобы стонать в голос, скулить, сглатывая слёзы боли, кричать, задыхаясь глотками воздуха, дёргать его за ярко-рыжие волосы, оттягивать на себя, кусать до видных отметин, зализывая их, горячо, жадно, с бесконечной любовью, подталкивающей ломать позвоночник под шикарным зверем, скользить по влажным простыням, извиваться и только на переферии сознания пытаться отыскать контроль над ситуацией. К чёрту. Какой мозг, боже мой? Зачем он сейчас? Отдаваться каждой частицей тела, разум отключить как ненужную материю, быть инструментом в его руках... Всё это я мог получить до того, как через неделю после возвращения из Японии он впал в кому.
Тоска стискивает горло, дерёт его, карябает, сдавливает, и нечем дышать, но я стараюсь. Насколько это возможно. В голове - пульсация ночных позывных, стук крови в висках и приливание к паху. Совсем ненавязчиво рука проезжается по прохладной ткани покрывала, медленно и неспешно, словно хочет каждым своим изгибом на отпечатке пальца прочувствовать эту вещь. Более низкая температура, контрастирующая с моей собственной, отсутствие сопротивления и едва заметная в реальности сила трения, почти незаметная, но существующая на самом деле. Физический порыв, эмоциональный накал, тоскующее состояние.
Повернув голову, зарываюсь носом в его подушку, вдыхая настолько пропитавший её запах любимого, родной, горячий, обволакивающий... и рука стремится к телу, помогая стащить с него покрывало в сторону. Через минуту оно оказывается подо мной совершенно случайным образом.
Нет нужды прикрывать глаза, взгляд и так затуманен по полной программе, ты смотришь в потолок и не видишь особо ничего, но смотрю в угол подушки. Тоже, собственно, не видя ничего особенного в ней.
Уже обе ладони поднимаются по прохладно-скользящему белью к разгорячённому алкоголем, примитивными желаниями телу. Хотя насчёт примитивности можно поспорить, но проблема заключается в том, что на данный момент этого делать не с кем, а самому с собой спорить - никакого интереса и толка.
Я опускаю на близорукие глаза веки, позволяя себе полностью отдаться ощущениям, не предоставляя себе никакого отчёта в собственных действиях, давая полную свободу физическому аспекту, своему Es, которое всегда стремится к удовольствию. К чёрту Ich, а тем более ;ber-Ich, если верить старику-Фрейду. Сегодня будет властвовать Es.
Затылок проезжается по матрасу, когда ладонь очерчивает внутреннюю сторону бедра, задевая промежность и умело достигая приятных точек соприкосновения. С пересохших от размеренно пульсирующего возбуждения губ срывается хриплый выдох, а ладонь ведёт вверх по скрытому под мягкой тонкой тканью белья члену, заметно напрягшемуся ещё пару минут назад.
- Мхрр...
Выдох, и сжатие мужского органа, а затем закономерно последовавший, но мелкий рефлекторный прогиб в спине. Лёгкие выпускают через рот отрывистые выдохи, сменяющиеся порой на более длительные, и я непроизвольно, вернее, неразумно, полностью отдаваясь ощущениям и их контролю над телом, отвожу ногу в сторону. Глаза под закрытыми веками мечутся из стороны в сторону, будто хотят что-то увидеть, и я открываю их, медленно и неспешно, изучая комнату и своё тело, насколько доступно, глазами. Скопившаяся во рту слюна манит вторую руку, пока первая подцепляет резинку брифов, стягивая их ниже, вдоль паха, вдоль бёдер, ниже, ниже колена, ног, сгибая последние... пока не сбрасываю их то ли рядом, то ли за пределами постели. Чёрное шёлковое бельё приятно охлаждает обнажённую кожу, между лопаток бежит электрический торопливый и щекочущий ток, сворачиваясь завораживающим, выжидающим своего момента зверем в паху. Кровь стучит так, что слышно её в висках, сердце, в ногах, запястьях - всюду, по всему телу.
Тёплая ладонь ведёт по груди, задевая собой сосок, останавливаясь на его уровне и вкрадчиво щипая двумя пальцами. Нежно, тягуче, заводяще теребит его, перебираясь ко второму, и я запрокидываю голову, закрывая глаза. И так нечёткое зрение не нужно, когда ты один, но хочешь видеть, представлять другого, когда нет возможности испытать подобное с ним по-настоящему.
Меж лопаток скатывается дрожь, я сбивчато дышу, поднимая одну руку по шее, лаская светлую, гладкую кожу собственными пальцами, пока вторая ладонь бесстыдно накрывает постепенно напрягающийся сильнее и наливающийся кровью член.
- Мммхр...
- Ааур? - низкое ворчание у края постели.
Вздрагивая и не отрываясь от своего тела руками, разводя ноги в стороны, безжалостно комкуя покрывало, поворачиваю голову, поднимая тёмные ресницы. Волосатая морда на некотором расстоянии от моего лица, ушастая, с карими глазами и большим мокрым носом. Однако...
- Фар... Фа-а-рф, вали ты на хер... не мой...
С вопросительным поскуливанием волкодав наклоняет голову, без упрёка совести смотря, как его хозяин касается губ пальцами, выпуская наружу язык и дотрагиваясь влажным, гибким мускулом до подушечек. Меня тянет нервно хихикать: появился зритель, которого не ждали - но нужда в этом отпадает, когда псина уходит подальше, судя по клацанью когтей - в зал, возможно, на диван, и я фыркаю, вновь оборачиваясь к подушке.
Ладонь обхватывает затвердевший член, ведя по нему вверх, касаясь щекочущих кожу руки тёмных, вовсе не серебристых волосков, в тот момент, когда зубы впиваются в моё запястье. Скуляще мычу в свою руку, смоченные пальцы которой холодит воздух в спальне, а затем отпускаю, прогибаясь в спине на очередное движение вверх и вниз по стволу, опуская вторую ладонь.
- Р-рыжий...
Я кусаю подушку, от обиды, от злости, от желания того, кого нет рядом. Я стонаю в неё от такого пьяного, неудержимого, расплавляющего и растляющего тело желания.
Я тебя так люблю, ты бы знал.
Дыхание сбивается с частого на более глубокое, затаённое, неуверенное, и делаю вдох, замирая. Пальцы тормозят, водя по внутренним сторонам бёдер, а мне хочется большего, настолько большего, что больше терпеть я не могу.
Надавливая подушечками на покрасневшую головку стоящего члена, прикусываю несчастную подушку, мыча в неё и гладя пальцами у ложбинки между ягодиц, задумчиво, раздумывающе... пока не проникаю первой фалангой внутрь, выпуская с влажных, покусанных губ хриплый выдох. Непроизвольное прогибание в спине служит сигналом к действию, и палец усиливает давление, проходя глубже через тугое кольцо мышц, пока вторая рука не забывает ласкать передние органы, то сжимая их, то нежно проводя ладонью. Взбухшая нижняя вена отдаёт сильной пульсацией в кончики пальцев, и это заводит ещё сильнее, настолько, что беззастенчиво приподнимаю бёдра, свыкаясь со столь долгожданным ощущением частичной заполненности, пропуская в себя и второй палец.
Я не люблю те или иные игрушки, весьма помогающие в некоторых ситуациях, потому при отсутствии потенциального партнёра приходится обходиться настолько своими силами, что вспоминается старинный метод руки и мужика. Самое интригующее в этой ситуации то, что руки две, а привычная мне роль одна, вмещающая в себя планомерное включение обеих конечностей в дело.
Третий палец, присоединяясь к двум первым, изображающим движение ножниц, сводит нервные окончания с ума своей медлительностью, от невыносимости которой и обострённых чувств восприятия, бегающих под закрытыми тёмно-серыми глазами картинок хочется кончить прямо сейчас, но это сложно, пока ты не на грани. Я выгибаюсь, ломая хребет, я веду рукой, прежде ласкавшей паховую область вверх, царапаю светлую кожу, заставляя белеть её постепенно становящимися красными царапинами, я насилую себя пальцами, раздвигая ноги шире в стороны, насаживаюсь на них, стонуще, совершенно несдержанно мыча в подушку и не видя карих глаз пса, глядящего на меня через всю комнату. Наверное, стоило закрыть дверь, но я так от этого отвык, что и не посчитал нужным.
Голову разрывают импульсы биения крови, шум электронного клубняка, а я бесстыже двигаюсь вслед собственным пальцам, проникшим внутрь почти на всю длину, тесно обхватываемых кольцом тугих мышц, стимулируя соски и член с яйцами, подстраиваясь под задаваемый собственным сердцебиением ритм. Пересохшие губы требуют смачивания, и я провожу по ним языком, так неспешно и пошло, будто бы надо мной нависал сейчас Рыжий, двигаясь внутри меня и пожирал взглядом, а я его нахально выводил и провоцировал на большее. Дерзкость горностая даёт ему чувствовать себя живым. Боится ли он чего-нибудь? Боится, конечно. Но только не того, что гоняет по его крови адреналин, а уж тем более не того, что кровь вынуждает течь быстрее, громче и настойчивее.
Спину изламывает болью от резкого прогиба, и я инстинктивно поднимаю бёдра, упираясь ступнями в простыни, соскальзывая по ним. Влажность их слишком плохо чувствуется, но терпковатый запах чистого пота обволакивает с головой, запрокинутой назад. Глаза закатываются, я не вижу, но, кажется, смотрю на изголовье кровати, стоная не для себя, но для того, кто сейчас не слышит, и мыча только для него с этой невыраженной любовью.
Интенсивнее, чаще двигаются пальцы, громче стучит сердце, бьётся до сладкой боли пульс в паху, напрягая твёрдый член, я почти скулю от сладкой боли пульса, но почти - это ещё не показатель выполненного действия. Задыхаюсь хрипом, дёргаюсь вверх, чувствуя скатывающуюся меж лопаток каплю пота, стираю её о чёрное бельё, трясь о него, кончая в свою руку и горячей спиной полностью опускаясь на прохладные простыни.
Меня обволакивает прохлада, набрасываясь на пережитое, доведённое самим собой до удовлетворения тело, заставляя его дрожать от перенапряжения, от сладкого томления, и я чувствую усталость. Усталость такую тяжёлую, что мне лень идти в душ, так лень... Так, что просто стираю покрывалом сперму со своего живота и без зазрения совести или стыда слизываю капли с ладони, накрываясь после одеялом.
Я люблю тебя. Ты это знаешь, даже если сейчас и не в состоянии бодрствовать и быть со мной здесь. Просто дело в том, что со мной ты всегда, а вообще... К чёрту пафос, я так хочу спать.
И обнимаю подушку, хранящую твой запах, переворачиваясь на бок и скуляще выдыхая горячий воздух.
Вернись, Рыжий. И непременно - ко мне.

5.10.'10 - 6.10.'10