ТАЙНА
Горин зажег три свечи. Ярко-желтые, перевязанные золотистыми ленточками, упитанные нежным воском, они горели ярко, иногда колеблясь от малейшего шороха или дуновения ветерка.
- Наташка... – разлив коньяк, тихо произнес Горин. - Я не думал, что когда-нибудь расскажу тебе о том, о чем клялся никому не рассказывать до последнего дня своей жизни, до последнего своего вздоха... Я был в этом даже уверен. И вот... Хочу обнажить свою душу... Мне будет легче... Да и ты поймешь многое из нашей жизни за последние годы, чего ты не понимала, но так хотела понять...
- Ты меня, Горин, пугаешь, - промолвила Наташа, согревая себя мыслью, что именно сейчас наступит тот момент в их жизни, когда они, растратив себя на поворотах судьбы, будут, наконец-то, принадлежать друг другу... Наконец-то, за долгие мучительные часы, дни, месяцы и годы! Они сольются воедино в страстном желании познать друг друга, чего они желали всё промчавшееся мимо них время, состоявшее из часов, дней, месяцев и многих лет.
Она задохнется в его объятиях и отдаст ему всё то, чего никогда не отдавала Максиму, а берегла для него, Вадима Горина... И вот он, этот час! Вот он, этот счастливый миг!..
Сердце её вырывалось из груди... Сердце её выбивало тревогу...
- Наташка... – снова услышала тихий и почему-то растерянный голос Горина. – Давай выпьем за нашу встречу.
Пока он разливал коньяк, Наташа готова была уже хоть немного обнажиться, чтобы быстрее принадлежать одному-единственному любимому человеку, погрузиться в трясину чувств и замереть или даже умереть в его горячих объятиях.
«Почему у Горина трясутся руки, - наблюдая за каждым его движением, думала Наталья. – Никогда раньше не замечала этого. Зачем-то свечи зажег... Для красивого интима, наверное...» – и уже толком не помнила, как выпила с Гориным по рюмке коньяку, как он ей положил в рот конфету: она думала лишь об одном: быстрее бы Горин привлек её к себе, иначе она сгорит, испепелится без его горячего и безумного прикосновения...
И Горин начал свой рассказ.
- Больше жизни я любил тебя одну... Не скрою, были у меня женщины для потребности... Я никогда их не помнил. Всем смыслом моего существования была одна ты....Ты и только ты! Каждый мой шаг был связан с тобой, каждый вдох и выдох – с тобой! И все планы строились для тебя и во имя тебя...
Наталья, почувствовав в голосе Горина какую-то тревогу, сидела молча, втянув голову в плечи.
- Я дышал тобой, я засыпал с тобой, советовался с тобой, хотя ты была от меня далеко. Иногда была совсем рядом, но я не имел права взять тебя и обладать твоим божественным телом: ты этого не хотела... Нет, ты этого хотела... Вернее, ты этого не могла себе позволить: у тебя была семья... А я страдал от этого, Наташа! Я был молод и страдал по-максимому, ломая и обворовывая свою жизнь; стал старше - страдал уже по-взрослому со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами: ты уйдешь после нашей встречи, а я мучаюсь, не сплю, схожу с ума... Я от этого болел, Наташа... Жизнь мне была не мила... Мне было нелегко...
Горин снова налил в свою рюмку коньяк: у Натальи рюмка с напитком была не тронута. Одним движением он выпил его.
- Вадим! Поверь, и мне было нелегко... Ты же знаешь!
- Но... но женщины легче переносят все эти чувства... А к другой женщине я уже не мог приблизиться: всегда непроходимой стеной вставала между нами ты... И я страдал, но не сдавался... Я издевался над своим телом, над своей страстью, отмерянной каждому человеку природой. Я эту природу насильно убивал, калеча себя и не обвиняя тебя...
Наталье очень хотелось заплакать, но она сдерживалась, сколько могла, слушая исповедь любимого человека. К чему он всё это говорит?
- Я очень страдал, Наталья! Мне иногда и жить не хотелось, когда я ночами тупо смотрел в потолок и думал, что в это же самое время ты принадлежишь другому... Я хотел сломать себе шею, сломать зубы, но они всё выдерживали... Однажды, когда ты была у меня в своем ярко-зелёном кружевном платье с изумрудными подвесками... Помнишь ту встречу?
- Да, Вадим, как и каждую.
- Но то была особенная встреча... Я называл тебя тогда богиней... Помнишь? Я, как жить хотел, так хотел обладать тобой...
Горин замолчал, и лишь его пальцы похрустывали под сильном давлением рук.
- Ты, Наташка, помнишь ту нашу встречу, когда ты явилась ко мне в своём ярко-зеленом платье с изумрудным ожерельем и в очередной раз покорила меня своей красотой... Я и сейчас помню каждый миг той встречи: рядом твои серо-зеленые глаза, аромат духов и коньяка... Ты должна была тогда первый раз принадлежать мне... Мы оба этого хотели... И мы к этому шли...
- Не надо, Вадим!! – умоляюще попросила Наталья. – Не надо об этом!
- Нет, надо, Наталья Николаевна! – жестко произнес Горин. – Когда я обнажил твою грудь и стал её целовать, задыхаясь от не испытанной ещё мною горячей, как огонь, страсти и уже, казалось, не смог владеть собой, ты выскользнула из моих объятий, чтобы не случилось того, чего так и не случилось...
Горин сжал голову руками и, казалось, всхлипнул.
- Я даже не помню, как ты убегала на каблуках по ступенькам... Не помню... Я даже не поднялся, чтобы закрыть за тобой дверь... Я взялся за коньяк... Тебя уже рядом не было: ты от моей любви мчалась домой...
Мне вначале хотелось разбить бутылкой свою голову, чтобы умереть, затем я стал пить другую бутылку, разрезая острым ножом на ломтики лимон и скрипя зубами, желая их раздробить, чтобы боль немного усмирила меня... Но она разрывала всё моё тело и сердце... Мне хотелось чем-то прервать эту боль... Я готов был на растерзание своего тела: на части, на куски, на ломтики или веревки...
У Наталья поползли слёзы, но Горин их не видел и продолжал свою исповедь:
- Ничем я не мог унять хоть на миг эту нестерпимую боль и мои страдания, которые разрывали всего меня на части. Мое тело пылало... Я пил коньяк... Потом ничего не помнил... И еще пил... И еще... Но от всего я еще больше страдал...
Горин снова проглотил остаток коньяка и в каком-то бредовом состоянии продолжил свой рассказ:
- Тогда я в порыве срасти, гнева, претензий к своей жизни, обессиленный борьбой с собой, в каком-то полузабытье и в горячечном бреду вдруг схватил острый, как бритва, нож и... и резанул свою мужскую плоть... Я это сделал, Наташа, не помня себя...
Наталья, схватив Горина за плечо, закричала, задыхаясь страхом и удушьем. Она кричала, терзая руками грудь Горина, и через полминуты свалилась у ног его; обнимая их, кричала и кричала, захлёбываясь слезами и обильной слюной.
- Успокойся, Наташа, - очень резко сказал Горин. – Это всё уже позади. Меня тогда тайно лечил один врач и спас.. Но что с того?.. В этом все мои проблемы...
Рыдая и выворачивая свои руки, Наталья почти уже ничего не слышала, о чем ей говорил Горин: она потеряла сознание...