Белые зрачки смотрели из пустоты. Пугали? Нет. Скорее давили на мозг, на психику, запуская холодный ручеёк мурашек по позвоночнику. Да - нет. Видимо все-таки пугали.
«Чёртова картина. Ни как ни свыкнусь. Выкину, к ядрене-фене.» Голова болела, ноги сводило, а тут ещё и «кукушка» разинула свой клюв два раза. Глаза начали удаляться, образуя, перед собою, коридор. Иллюзия поражала. Только один человек мог написать такое. Только один. Так бывало всегда, когда бледность лунного света сходила с картины – начиналось движение. Иногда зрачки просто растворялись во мраке комнаты, сливаясь с густым, лиловым фоном живописи, иногда подёргивались, вибрируя в серебре света Селены, а чаще, уходили вглубь, в бесконечность, как сейчас, и тогда, не моргающий взгляд, белой тревогой ощупывал каждый позвонок тела.
«Всё идёт по плану. Не уснуть».
Кофе заваривалось, а мысли кусками, молекулами рассыпались в голове. И опять глаза, жёлтые, кошачьи, с сатанинкой смотрели со старых «ходиков» на кухне, разворачивая свой взгляд зависимый от маятника – тик-так, тик-так … Она любила глаза, могла сутками рисовать их раскосость, их огонь, испуг, удивление. Пробовала даже вышивать, но с рукоделием как-то получалось не очень. Вскоре квартира превратилась в музей глаз. Бог мой! Какие только органы зрения не встречались на полках, стенах, в альбомах. Даже на зеркалах, губной помадой она умудрялась рисовать лукавый взгляд. А потом уехала. Молча собралась и уехала. «Ничего не говори. Так надо». А глаза остались. Однажды, когда зарядили осенние, длинные дожди. Когда вечер становился ночью, а ночь превращалась в серый, грязный день, когда работа затягивала допоздна, и домой идти не хотелось, открылась дверь. «Ждал?» Она стояла счастливая, промокшая до нитки, прижимая к груди завёрнутую в брезент картину. «Это только для тебя. Когда я умру, она не позволит меня забыть. Ничего не говори. Я знаю, я умру, но сейчас ничего не говори».
В морг на опознание привезли из милиции. «Она?» Она лежала в неестественной позе, на цементном, холодном столе, перепачканная кровью и совсем неживая, только глаза, широко открыты, смотрели на меня будто бы извиняясь.
Во сне я куда-то полз, по шпалам, срывая ногти, выворачивая пальцы, задыхаясь от креозота, а на встречу быстро приближались большие, яркие глаза ….