И вот я принесла его к двери, возле которой собираюсь оставить. Я пришла поздно вечером, чтобы меня никто не видел, а утром они его найдут. Надо развернуть, подумала я, чтобы сразу увидели, какой он хорошенький, а то, глядя на сверток, могут вообще не понять, что это такое, и пнут ногой, не приведи бог.
Я оставляю его на крыльце и решительно ухожу. Пусть он живёт в другой семье, пусть его там полюбят так, как любила я.
Он – это не ребёнок, а будильник. Он много лет показывал время и звенел по утрам, а потом у него лопнула пружина. В мастерской его ремонт оценили в сто пятьдесят рублей, а новый такой можно купить в магазине за сто тридцать. Я и не устояла, купила новый будильник – точно такой же – кругленький, жёлтенький, с черненькими стрелочками, показывающими время, и красной стрелочкой для установки звонка.
А этот, с лопнувшей пружиной, не выбрасывать же в мусорное ведро? Не могу я его выбросить, рука не поднимается! Он и выглядит как новый, да и поломка у него ерундовая.
Я принесла его вечером на крыльцо часовой мастерской. Даже, если ночью будет дождь, он там под навесом не промокнет. А утром его найдёт кто-нибудь из часовщиков, идущих на работу. Или нет, первой, наверно, придет уборщица, поднимет будильник, попросит часовщика посмотреть, в чём дело. Часовщик за две минуты сменит пружину, и денег с уборщицы не возьмет. А она этот будильник оставит себе или подарит кому-нибудь, если ей самой не нужен. И будет он жить дальше – не у нас, а в другой семье, и там его полюбят так, как любила я.