…Все выглядело гораздо хуже, чем можно было себе представить. Разбитая дорога по краю приграничного села, словно морщинистое лицо убитой горем старушки, была изрезана вдоль и поперек глубокими колеями, оставленными тяжелой техникой двух противоборствующих сторон - когда-то добрых соседей.
От свечных огарков берез по обочинам, от черных глазниц окон домов, брошенных на произвол и разграбленных до нитки, от обгоревших частоколов, торчащих вокруг них гнилыми осколками, веяло только одним: безысходностью и безутешным горем.
Но страшнее всего было безмолвие - ни лая собак, ни пенья птиц - ничего! И только жуткий и унылый стон раскачивающихся на ветру дверей, нарушал эту в буквальном смысле мертвую тишину.
И запах! Этот специфический сладковато-прогорклый запах преследовал повсюду, оставляя во рту металлический привкус.
А единственный уцелевший журавель стоял, будто с протянутой рукой, у переполненного трупами колодца, прося то ли подаяния, то ли помощи у нас, миротворцев, так поздно приехавших оказать эту самую помощь.
Сама природа, словно обидевшись на нас за это опоздание, уже надула черные губы туч и была готова разразиться безудержным плачем…