Этот город самый лучший город на земле,
Он как будто нарисован мелом на стене.
Нарисованы бульвары реки и мосты,
Разноцветные веснушки, белые банты.
Роберт Ленц «Браво»
Из кабинки вывалился весь серый, похожий на статую шахтёра-стахановца, водитель и направился уверенным шагом в сторону мойки, стоящей тут же снаружи, возле бараков. По не осевшему столбу пыли Константин проследил путь, который проделала машина.
- Ничего, - пояснил отфыркивающийся около умывальника водитель, - сегодня дождик должен пройти, давно уже не было, недели три ждём…
Константин послюнявил палец и поднял его над головой. «Западный», - отметил он про себя. Летом сюда иногда приходили циклоны, принесённые неугомонным каспийским ветром. Они проливались неистовыми ливнями, глубоко пропитывая влагой богатую чернозёмом почву, на которой потом вырастала сочная трава – еда для крупного скота, который здесь издревле пасли казахи. Эта часть средней Азии стала осваиваться русскими ещё со времён Елизаветы Петровны, когда Казахстан решил присоединиться к Российской империи, опасаясь агрессии со стороны Ирана и алчной Османской Порты, находящейся в расцвете своих сил. Если бы Средняя Азия отошла к ним, здесь бы, возможно, через двести лет не осталось ни одного казаха. Для России же Казахстан был лишь ещё одним большим куском неосвоенной территории, который оставался таковым довольно долгое время. Какой Казахстан – дай бог Урал бы освоить как следует. О его территориях никто тогда и думать не мог. Намного позже, когда стали строить первые железные дороги, угольные богатства Казахстана были оценены русскими купцами. Потом, уже при советской власти, открыли огромные запасы газа, нефти, железных руд. Однако ещё огромная его часть оставалась неизведанной.
- В бараках спать будем, непривычно. – Прокомментировал Макшеев.
- А ты возле барака палатку поставь.
К ним подошёл умывшийся водитель, протираясь засаленным полотенцем.
- Нет, ребята в палатке здесь невозможно – днём в палатке пекло, зажаритесь, а ночью комары сожрут.
- А у нас сетка.
Но водитель только усмехнулся.
- От здешних степных комаров спасенья нигде нет, сожрут за ночь, они родня нашим, свердловским.
- Хм, но палатку ставить всё равно придётся, когда уйдём в степь.
- Попросите у ребят, - водитель кивнул в сторону других бараков, - им выдают от комаров мази специальные, только этим и спасаются.
- У нас свой комплект, - успокоил всех троих невесть откуда взявшийся, Никита Петрович. – Давайте парни раскладываться, скоро ужинать будем.
После не очень вкусного армейского ужина Никита Петрович собрал всех в Бараке. Он разложил на фанерном столе карту и послюнявил карандаш.
- Значит так, завтра на вертолёте, летим вот в этот квадрат. Меня интересуют эти две сопки.
- А Никита Пет…
- Вопросы после. Значит так, со мной полетит, - его брови сложились в знакомую Константину с Макшеевым морщинку, - Константин Евгеньевич. Да, заодно выберете, кого возьмёте из молодых хорошо, Константин Евгеньевич?
- Будет сделано.
- Тогда вы свободны. Остальным следующее задание…
Константин не стал дослушивать и вышел на улицу подышать свежим воздухом. Тишина тут же сдавила его виски. В чём дело? Почему так тихо? Разрываемая стрекотом кузнечиков степь вдруг замолчала. Суслики скрылись в своих норах. Даже ветер вдруг перестал дуть. Геолог недоумённо поднял голову на небо. И сразу всё понял, бросив взгляд на запад. Оттуда двигалась большая чёрная туча, она напоминала чем-то разлитые по небу чернила, которые как будто медленно стекали синими струями у горизонта. Воздух застыл, сделался каким-то вязким, казалось на нём можно повиснуть. И вдруг, тишину нарушил шорох – это ковыль заиграл, забился волнами по степи. Вместе с колышущимся ковылём пришёл ветер, сильный, свистящий, он налетел так внезапно, что Константин чуть не упал, но, раскинув руки, всё же удержал равновесие. Почти мгновенно, вместе с ветром его ударили в лицо крупные капли, казалось, они были размером с персиковую косточку. Перед тем как плотная стена ливня накрыла всё вокруг, он успел встать под навес, возле барака, под который сбрасывались нарубленные для бани дрова. Такие ливни редко бывают в европейской части России, здесь же они были совсем иными, каким-то чужими, дикими. Вместе с порывами ветра они со свистом врезались в землю, поднимая ещё не намокшую степную пыль в воздух, которая тут же исчезала в непрерывном потоке воды, льющейся с неба. И вдруг сверкнула молния, за ней другая, потом третья, не прошло и пяти секунд, как с разных сторон засверкало, заклокотало, загремело. Константин закрыл глаза. Молнии слепили его, между ними не было промежутков, они сверкали не переставая, освещая всё вокруг яркими вспышками. Грохот на небе слился в один сплошной непрекращающийся рёв, казалось, гроза повсюду, и нельзя сделать шага из-под навеса, чтобы случайно не попасть под этот обжигающий свет. Как будто весь мир потонул в этом сверкающем хаосе. Кто-то взял его под руку и впихнул в барак. Когда перед глазами перестали скакать зелёные следы, оставленные грозой на его измученных глазах, он понял, что перед ним водитель.
- Не стоит во время грозы там стоять. У нас конечно громоотводы. Но и шаровые молнии здесь бывают довольно часто, так что это не совсем безопасно.
Спал Константин плохо, в бараке стояла невыносимая духота, но открывать дверь настрого запретили, чтобы не запускать комаров, которые не будут давать им спать всю ночь.
Не выспавшиеся, с зелёными лицами, с трудом проглотив завтрак, Никита Петрович, Макшеев, Константин и ещё пара молодых геологов собрались у вертолётной площадки.
- Всё взяли?
После контрольного вопроса стали грузиться в вертолёт. На востоке в это время вставал кровавый диск солнца. Здесь он казался каким-то особенно большим.
Винтокрылое насекомое, глухо стрекоча, поднялось в нетронутую рассветную синь безбрежного казахского неба. Костя невольно залюбовался этим широким чистым небом, без единого белого завитка, раскрытого как огромный древний фолиант перед завороженным человеческим взором.
Макшеев, уже бывавший в экспедициях по Средней Азии, проследив за взглядом Константина, заорал ему на ухо:
- А ночью здесь такое бывает! Когда звёзды насыпятся, каждая с хорошее спелое яблоко. Не поймёшь где земля, где небо – степь ровная как стол, кажется ещё чуть-чуть и в небо упадёшь, провалишься, затеряешься в созвездиях – редкая красота. Потому, наверное, монголы и поклонялись небу, как тут не поклониться, такая силища!
Костя не всё расслышал, но всё же кивнул головой. Внезапно вертолёт резко тряхнуло и он накренился, откуда-то посыпалось битое стекло. Константин успел обернуться, и увидел какое-то красное месиво ввалившееся в кабину, вместе с кусками мяса кругом лезли коричневые перья. Стремительно приближавшаяся земля, словно предупредила его о своей страшной близости, и он тут же сжался в позу эмбриона, судорожно обхватив руками икры ног. «Птица – степной Орёл!», - успело пронестись в его голове, прежде чем он потерял сознание.
Очнулся Константин от запаха дыма и кислого странного вкуса во рту. Глаз он раскрыть не мог, пурпурная пульсирующая боль сдавливала нутро так, что порой он находился на грани потери сознания. Когда красный туман боли становился совсем плотным, он отключался. Когда приходил в себя, ему мерещилось старческое лицо, обрамлённое белыми космами, которое шелестело на непонятном языке, выговаривая странные для его уха звуки. «Так вот какая она смерть!», - думалось ему. «Только вот, почему она такая странная, с широким плоским лицом, и пронзительными, скрывающимися под узкими веками смеющимися глазами».
В горло текло что-то тёплое, неприятное, щекотавшее глотку и проваливалось вовнутрь горячим колтуном, который растекался по телу прокисшей сметаной.
В какой-то момент ему удалось открыть глаза. Над собой он увидел округлый кусочек неба, порезанный на четыре ровные части, несколькими гибкими прутиками.
- Проснулся, - пробурчала спина, шевелившаяся над ним, и довольно засмеялась.
- Кто ты? – Костя пытался разглядеть незнакомца получше.
Старик обернулся к нему и заулыбался беззубым ртом.
- Меня ты можешь звать Ер Тостик.
- А меня, Константин, Костя.
- Странное имя, никогда не слышал такого. Откуда будешь к нам? Хотя ты упал с какого-то летающего предмета, стрекотавшего как саранча в самый жаркий день лета, я даже думал, что потеряю слух.
- Это вертолёт, это машина, это не саранча.
- Знаю, что не саранча, вижу, руками человека сделано, мёртвое совсем.
- А другие как? Другие выжили? – Костик попытался поднять голову, но сильная боль клюнула его в самую макушку и он бессильно упал на кошме.
- Куда? Куда торопишься? Не вставай, лежи, отдыхать надо много, а то совсем в себя прийти не сможешь! – старик резал руками варёное мясо и раскладывал на плоском деревянном блюде.
- Почему небо, такое круглое, - спросил Константин, чтобы старик хоть что-нибудь ему ответил. Он чувствовал, как боль волной тошноты поднимается в нём, и готова вновь лишить его сознания.
- Это шанырак! Отверстие в юрте, куда дым выходит, - начал пояснять старик, - юрта ведь круглая, как небо, как земля, очаг тоже круглый. Должен же огонь как-то разговаривать с небом, должен как-то говорить о том, что мы, люди, здесь, вот он через Шанырак и разговаривает, песни поёт.
- Дымоход, - сквозь сжатые зубы процедил Константин.
- Нет, это не ход, это разговор – песня, огонь с небом разговаривает, - упрямо повторил Ер Тостик.
А Константин всё думал, как же у Казахов юрты круглые, ведь квадратное жильё строить проще, надёжнее. И ему тут же вспомнилась его старенькая квартирка с одной комнаткой, Люда ставит на плиту греться вчерашний суп с фрикадельками, на полу в блюдечке стынет молоко Мурзика. А она всё поглядывает в окошко, когда же он с работы вернётся...
- Скоро милая, скоро, только вот юрта… - успел прошептать он, прежде чем провалился в невесомую паутину сна.
Сквозь бесконечную вереницу сновидений он слышал какую-то непонятную песню, слова которой странным образом преобразовывались в его голове в понятные строчки:
Как из Моря,
Из Каспийского,
Синего плаща.
Стрела свистнет…
Спи…
Синь подушками глуша.
На следующий день, Константин уже проснулся от явно ощущаемого утреннего холода, забравшегося под кошму, которой он был заботливо укрыт.
Во рту был незнакомый вкус, заставивший его сильно сморщиться. Боль внутри поутихла и давала о себе знать, только если он сильно напрягался.
- Кисло… - выговорил он.
- Это кумыс. – Раздалось сзади.
Заботливые руки приставили чашку к его губам.
- Опять кумыс, не хочу, не люблю кислое.
- А это уже не кумыс – Шубат. Молоко белой верблюдицы, оно раны залечивает, совсем слабых на ноги ставит, пей.
На этот раз руки более грубо приблизили край деревянной миски к его губам. Ожидая очередной порции кислятины Костик весь сжался и сделал большой глоток.
Но вместо приевшейся кислоты ему в горло хлынула совсем другая более вязкая жидкость, от которой значительно прояснилось в голове, одновременно с этим, он уловил нотки алкоголя. Это питьё ему понравилось больше.
- Ер Тостик.
- А?
- А ты чем занимаешься? Что делаешь, на что живёшь?
- Сурков ловлю, в прудах рыбу промышляю. Немного лошадей есть, на выпас гоняю, да белая верблюдица. Хорошая верблюдица. Белый верблюд – редкий, дорогой, за него много серебра получить можно. Только вот для верблюдицы верблюда нет, верблюжат не родит, жалко, хорошая верблюдица. – Старик покачал головой, потрёпывая себя за бороду.
- А сколько тебе лет?
- Сколько есть, столько и лет.
Константин понял, что на эту тему старик не хочет распространяться.
- Как далеко я от лагеря? Где же я? Ты таких ещё видел?
Старик медленно покачал головой.
- Нет, таких вот как ты не видел. Хочешь расскажу тебе где ты?
- Рассказывай, да побыстрее, надо понять. Может меня ищут, костёр надо бы развести, полыни туда набросать, чтобы дым шёл.
Старик неторопливо встал и взял в руки какой-то инструмент с трёмя струнами, наподобие мандолины. Он посидел несколько секунд, прислушиваясь к воздуху и затем, его пальцы потекли по послушным струнам, извлекая протяжную, как бесконечная степь музыку. Было видно, как старик старается, так что Костя не стал его перебивать, и решил дослушать до конца. Музыка казалась ему монотонной и скучной. Он закрыл глаза, мозг как-то сам собой отчистился от надоедавших мыслей, и внезапно звуки гладкого инструмента с длинным грифом стали разворачиваться в его голове в картинки. Видел он вскипающий в сухой, трещащей траве диск солнца, которое не спеша поднимается ввысь над холодной осенней, пропитанной полынной горечью степью. Оранжево-жёлтые тени, плясали на кустах и перелесках, на толстых иголках, одинокой корявой сосны, высившейся на небольшом пригорке, казавшемся в плоском царстве чуть ли не огромной горой. Ощущал мягкое, щекочущее движение серых, покрытых шерстью лап, что бегут по мёрзлой осенней земле, рядом с дикой яблоней, зацветающей лихорадочно оранжевым цветом. Чувствовал запах остывшего костра, видел лунную проседь, струяющуся сквозь белый сарафан млечного пути. Видел горы, покрытые лесом, одна гора напоминала ему верблюда, подмигивающего весёлым глазом, другая уснувшего рыцаря. Видел остров посреди прозрачного озера скрытого в лесистых горах. Остров превращался то в пожилую женщину, то в улыбчивую красавицу с чёрными как смоль косами, то в морское чудовище, вылезшее погреться в холодных сентябрьских лучах. Внезапно картинка пропала. Костик открыл глаза. Ер Тостик перестал играть.
Подождав немного, Константин спросил:
- Ну так что? Ты расскажешь?
- О чём?
- Где мы находимся?
Старик недоумённо покосился на него:
- Я же тебе уже рассказал, – и он бережно погладил инструмент. Ведь ты понял её язык, я видел, ты его услышал. Сейчас многие уже не слышат домбры, которая была создана именно для того, чтобы рассказывать людям правду. Когда-то я был уважаемым акыном, весь младший Джуз знал, кто такой Ер Тостик!
- Нет, ты меня не понял Ер.
- Ер Тостик, - поправил его старик.
- Ер Тостик, скажи, куда мне идти, чтобы добраться до своих.
- Ты ещё слишком слаб, тебе нельзя никуда идти.
- Это понятно, но я должен знать, в какую сторону, на запад или восток, на север или…, - тут он запнулся, наткнувшийся на непонимающий взгляд старика.
- Я хотел сказать, на солнце или против солнца.
- Я знаю, что такое восток и запад, - прервал его объяснения старик. И с недовольным видом отвернулся.
- Ну так, что?
- Я не знаю, как тебе найти своих. Я знаю лишь, что тебе нельзя ходить на север.
- Почему?
- Там живёт Жалмауз Кемпир. Некогда я заточил её под землёй. Но она тянет ночью свои костлявые руки через щели в камне и ловит в них затерявшихся путников, а потом пьёт их кровь и растёт, растёт там под землёй. Но я запер её там надёжно, она никогда не вырвется на свободу.
Константин замолчал, он подумал, что старик от одиночества, скорее всего, немного свихнулся.
Спустя некоторое время Ер Тостик продолжил:
- Там где живёт Жалмауз не растёт дерево, не летает птица, зверь не роет норы, у самого её логова лишь пески, что стали красными и пурпурными от человеческой крови. Сами камни трещат от дыхания Жалмауз Кемпир.
Цветные пески. Константина вдруг озарило.
- Вы там не живёте?
- Там ничто не может жить, всё умирает от страшного дыхания Жалмауз.
- А если человек там будет долго ходить, скажем днём, и Жалмауз его всё-таки не поймает?
- Всё равно этот человек умрёт, взгляд Жалмауз похитит его душу, и он умрёт.
- Сначала таких людей сильно тошнит, ведь так? И они становятся очень горячими?
- Да это Жалмауз пьёт из них жизнь…
- Радиация! Там же редкоземельные металлы. Уран, Плутоний, Фосфор, Молибден, Сурьма, Ваннадий, Вольфрам – это месторождение стратегического значения!
Старик недовольно покосился на Костика и ничего не ответил.
- А где редкие металлы, там обычно и золото!
- Жалмауз очень богата, - вставил Ер Тостик.
- Да там ведь можно нарыть столько – это же целое сокровище!
- Нет, нет. Нельзя рыть! Нельзя выпускать Жалмауз на свободу! - забеспокоился старик. Он даже начал выдёргивать волоски из своей бороды, лежащей между его скрещенных коленей.
- Силы мои уже не те! Нельзя! Я не смогу загнать её обратно. А сейчас вряд ли найдётся батыр, который мог бы обуздать её гнев. Она там очень долго сидит, она сейчас очень голодна, ей надоели одинокие путники, она готова сожрать целые города, целые народы!
- Да нет там никого, там ценное сырьё для стратегически важного оруж… - Костик вдруг осёкся. Внезапно в его голове эхом прозвучали слова старика «целые города, целые народы!».
Ему расхотелось говорить со стариком. И все последующие дни он старался как можно меньше с ним разговаривать. Спустя неделю он уже стал вполне сносно передвигаться. Ещё через неделю стал выходить из юрты и исследовать местность. Вскоре ему удалось обнаружить вертолёт, однако тел он не нашёл, лишь несколько обглоданных костей, степь перемалывала ненужный мусор быстро.
Наконец, он осмелел настолько, что одним особенно холодным утром, когда старик ещё спал, пошёл на север, через полтора часа – он увидел странный куст, листья на нём были странные, слипшиеся. «Последствия облучения», - тут же определил про себя Константин. Он вгляделся дальше и вскоре увидел маленькое жёлтое пятнышко песчаных барханов, выраставших посреди жизнерадостной степи мёртвым пятном. Это были они, цветные пески, полные свежей, никем не обработанной урановой руды. Миллионы рублей, тысячи чужих жизней, целый город специалистов, учёных, прорезанный быстрыми автомобильными магистралями, нитками железных дорог, чередой телеграфных столбов. Огромный кишащий муравейник, сосредоточившийся вокруг этого жёлтого пятна. Вдруг он стал видеть другую картину – колючая проволока, сотни людей за работой, выпадающие волосы заключённых, беззубые рты смертников-каторжников, достающих ценный металл из недр. Поражённые раковой опухолью органы учёных и инженеров, льющаяся в песок человеческая кровь – «целые города, целые народы!», отозвалось у него в голове.
Ер Тостик встретил его сидя у очага, починивая домбру.
- Ходил? – спросил он спокойным полушёпотом. – Видел?
Константин молчал, он не знал, что ответить этому старику. Он был готов ещё раз разбиться на вертолёте, на этот раз насмерть лишь бы не видеть этих добрых, смеющихся глаз, лишь бы не смотреть сейчас в них. Но он всё же посмотрел, и прочёл в них то ли жалость, то ли улыбку.
- Не совладать вам с ней, не достать вам её сокровищ, - вздохнув, промолвил старик. Степь всё равно своё возьмёт. Степь всегда своё берёт. Ни царственный Джучи, ни храбрый Темир не смогли сломить её волю, они все покорились перед её древностью и силой. Только Жалмауз может испортить здесь всё.
Костик молчал, он прекрасно знал, что может сделать радиация с цветущей степью, во что она может превратить не только степь, но и весь белый свет. Пески Жалмауз Кемпир могут разрастить и покрыть собой всю землю, так что в живых останутся только тараканы, да и то, лишь самые живучие виды. Он знал всё это, и понимал, что иначе поступить не может, просто не имеет права, ведь именно сейчас стране так нужно сырьё, именно сейчас идёт Большая стройка, как же он может остаться в стороне? Решение пришло внезапно. Оно как-то легко возникло в его голове.
- Я останусь здесь, я всё сделаю для того, чтобы Жалмауз никогда не выбралась на свободу, чтобы не лилась человеческая кровь!
Ер Тостик улыбнулся и глубоко заглянул в глаза Константину, которому показалось, что старик глядит сейчас в его душу.
- Ты же знаешь, что не справишься с ней. Она ведь согнёт тебя в бараний рог, что ты сумеешь сделать?
- У меня есть друзья, знакомые. Они станут моими соратниками, мы вместе будем бороться с её злой волей!
- Вы все погибнете.
- Пусть, вместо нас будут другие. Мы здесь всё поменяем, здесь будет целый город, большое поселение людей, и все будут стараться, чтобы богатство Жалмауз не затмило людям глаза, не ослепило их!
Старик ничего не ответил. Он потянулся к рубашке Кости и выловил из неё остренький колосок ковыля.
- Видишь это зёрнышко? Оно будет всегда. Тебя не станет, меня не станет, города не станет, даже людей не станет, а зёрнышко всё равно будет расти. Видишь, какая сила сокрыта в маленьком зёрнышке, эту силу ничто не способно одолеть, жизнью эта сила называется. Только Жалмауз может её уничтожить. Будь же внимателен как коршун и вынослив как верблюд, будь мудр как змея и осторожен как суслик, судьба каждого зёрнышка на свете зависит от тебя.
Ер Тостик направился к выходу из юрты:
- Пошли, тебе пора домой.
- Я знаю, я уже определил направление, нужно только запастись водой и съестным…
- Ничего не надо, я дам тебе лучшего своего коня, он вмиг домчит тебя, до вашего стойбища.
- Спасибо, но я никогда не сидел на коне…
- На моём коне ещё никто не сидел, ты будешь первым.
Константин отметил про себя, что ему почему-то не страшно, хотя он прекрасно знал, что может сделать с человеком не объезженная лошадь. Он просто чувствовал, что сейчас готов даже на это.
Ер Тостик громко свистнул и на его свист совсем рядом отозвалось резвое ржание. Конь возник как будто из ниоткуда. Всего в нескольких метрах от них. Статный конь белой масти, каких не бывает в этих краях, имел три пары широких крыльев с белоснежным опереньем. Умные глаза словно разговаривали со стариком, и порой робко посматривали в сторону онемевшего Константина. «Радиация конечно может вызывать мутации, - думал про себя Костик, - но в большинстве своём это страшные уродливые искажения естественных функций организма, а здесь настоящие крылья, с размахом в 4-5 метров, с настоящими перьями, как такое может быть!?».
Ер Тостик подошёл к коню и тот опустил свою морду ему на плечо, старик похлопал его по шее и заговорил с ним:
- Мой старый товарищ, белогривый Тулпар. Не было коня прекраснее тебя, когда ты скакал под звёздами, по серебрящемуся джайляу, сама луна завидовала твоей красоте. Кузнечики прекращали свои песни, когда слышали твоё ржание. Отныне будешь служить этому человеку, он будет бороться с самой Жалмауз Кемпир, помогай ему как сможешь, а сейчас – вези его домой. Его ждут!
Конь взвился на дыбы, проскакал галопом вокруг Константина несколько кругов и неуверенно заплясал рядом.
По лицу старика текли слёзы:
- Ну что батыр, давай, садись на коня! Если с конём не совладаешь, Жалмауз тебе не победить, ну, будь храбрым!
Константину стало немного совестно, что он так оторопел. Он подскочил к коню, ухватился за его гриву и, подпрыгнув, оказался на его широкой гладкой спине.
- В путь дорогу, не забывай меня! А чтобы вам лучше летелось и Тулпар не сбивался с пути, я буду освещать ваш путь песней!
Ер Тостик достал Домбру и заиграл на ней печальный тянущийся мотив, бесконечный и прекрасный как сама степь. Тулпар взвился в воздух, его широкие крылья затрепетали, вонзаясь в ветер, поток воздуха на короткое время оглушил Костика, но потом он снова уловил удаляющийся звук домбры. Он смотрел вниз, на ставшего совсем маленьким Ер Тостика, и видел всю эту удивительную страну, с её лесистыми горами, пологими сопками, с цветущими, терпко пахнущими травами, табунами лошадей и прозрачными озёрами, на дне которых в тиши томились, посверкивая зеркальными боками, громадные карпы. И чем выше он поднимался, тем более отчётливо видел каждую пылинку. И одновременно с этим видением, под ним развёртывался город, большой, с красивыми проспектами, с домами, школами, исследовательскими институтами, заводами. Белыми хрупкими ломтями сахара росли многоэтажные дома. Отстроившиеся районы покрывались зелёным орнаментом парков. На детских площадках слышался смех. «Всё будет так, - твердил он сам себе, - именно так. Люди должны будут радоваться и смеяться, это будет самый лучший город. Там будут жить счастливые люди, они будут жить там, как будто там уже наступил коммунизм. Там будет счастье, радость! Обещаю тебе Ер Тостик, я всё сделаю, чтобы было так!». А в ушах у него не прекращалась песня старика, хотя самого его уже давно не было видно. Тулпар преодолел земную атмосферу и провалился в чёрные ворота космоса, полные холода и нестерпимой боли. Но музыка продолжала звучать, и от этого на душе у Костика становилось теплее. Он знал, что пока звучит песня, он не замёрзнет, а Тулпар не собьётся с дороги.
- Эй, послушайте. Мне же совсем немного нужно, я же не прошу у вас целую пробирку!
В ушах Костика продолжала звучать музыка, но к ней прибавился требовательный возглас Макшеева.
- Макшеев, ты что ли?
Макшеев с перебинтованным телом подбежал к Константину, севшему на кровати.
- Ожил! Ей богу, ожил. А я уж думал, как Люде про тебя рассказывать? А ты живой! Вот радость-то! Лежал ведь совсем холодный, сначала думали – помер, слава богу, врач грамотный попался, определил, что ты в коме.
- В коме, какая кома?
- Ты ведь уже 8-й день как без сознания.
- Как же я здесь? Почему я здесь? Ничего не помню.
- Ещё бы, то, что мы с тобой вообще живы остались, весьма странно. Хотя вертолёт конечно был на небольшой высоте, когда мы упали, считай это и спасло нам жизнь. Остальные погибли, одни мы с тобой такие счастливчики. Дай бог здоровья ребятам, вовремя нас нашли, подобрали. У меня вот все рёбра переломаны, сотрясение. А ты вроде весь целенький. Только вот не дышал вовсе, и пульса у тебя почти не было – на то она и кома.
За стеной звучала домбра, кто-то выводил печальную, протяжную песню.
- Проводник наш, поёт всё. – Макшеев лёг на свою кровать. – Знать бы ещё о чём. – Он мечтательно уставился в потолок.
- О небе поёт, об орлах, о сурках, что стоят как столбики в закатной тишине, посреди колышущихся словно волосы любимой степных трав.
- Ого! Ты что же казахский знаешь? Он ведь не на русском поёт.
- Ах, да… постой. Как звать проводника, как его звать! Ер Тостик, да?
В это время в барак зашёл доктор, и застыл на пороге с открытым ртом, но потом совладал с собой и подбежал к Константину, после чего начал щупать его пульс, смотреть веки и постукивать по спине и рёбрам.
Костик вырывался из рук врача и кричал Макшееву:
- Ер Тостик, его зовут Ер Тостик?!
Макшеев, не ожидавший такого буйного поведения от Костика, тоном чуть спокойнее обычного ответил:
- Нет, что ты, успокойся, его Ерлан вообще зовут. Нет здесь таких. Ер Тостик, не слышал.
В это время доктор делал яростные знаки Макшееву, означающие мол, он же головой ударился, не спорь с ним, пусть успокоится!
- Ты не понимаешь! Здесь будет город, огромный город. Исследовательские институты, заводы, многоэтажные дома, парки, здесь будет целый город! Там дальше, на севере, там целое месторождение редкоземельных металлов! Там золото!
Макшеев смотрел на него как на умалишённого и огромным усилием воли заставлял себя согласно кивать, продолжая смотреть на Константина расширившимися зрачками. Чтобы как-то успокоить его, Макшеев задал осторожный вопрос:
- А что это за город, как он называется?
Константин, задумался. Доктор стал делать знаки Макшееву, что тот выбрал верную стратегию и так надо себя вести дальше.
- Степь… Степь…, - твердил Костик, пытаясь подобрать нужную комбинацию букв, - степ… Степногорск! Пусть будет так. Пусть так будет!