В небольшом кинотеатрике, с запылеными бордовыми завесами в мелкую шотландскую клеточку, которая совсем не пишется с облезлым паркетом; в зале человек на сорок, укутав ноги в тёплый и, снова же, клетчатый плед, сидит пухлый, но свежий, замысловато выбритый господин, и пускает кольца дыма в пространство, освещённое лишь тёплым приглушённым светом, льющимся из будки киномеханика. В правой руке он держит чашку остывшего кофе, которую, слегка приподняв, чаще неакуратно снова ставит на стол, чем подносит к губам, так как она практически пуста, но оставить её жалко и так как пить что-то хочеться, а вставать и идти - нет, остаёться лишь нервически отмерять глотки в угоду времени; поэтому в левой руке он постоянно держит сигарету, которой затягивается глубоко и потупив взор долго вглядывается в потрескивающее жало, потом задерживает дыхание, медленно сосредоточенно выдыхает и уже потом, улыбаясь своим каким-то мыслям, как бы невзначай тихо и чуть ли не просебя говорит:
- Следующий.
Из полумрака так же тихо появляется молодой человек, возраста неопределённо молодого. Вся его неловкая фигура показывает, что он не знал какой либо физической работы, но на мир смотрит весело и с оскалом - он привык всё получать легко, родители заботились чтобы невзгоды и несправедливости мира обходили его стороной, он загорел, уместно розовощёк, в его глазах бьются искорки той молодости, которая ещё не знала, а может, никогда и не узнает разочарований. На шее длинный шарф, невнятного цвета "небо Амстердама",который в дополнение к обязательным чёрным квадратным очкам с плоскими линзами, говорит нам - это творческая, невероятно интересная и очень чувствительная личность, чьи переживания вызваны серьёзными причинами, задыхающимся в декадентстве миром.
- Ну и что вы нам хотели представить?
Это очнулся от мимолётного небытия наш господин Критик. Да, это именно он так эллегантно выбрит и так цинично, без приветствия, обращается к Творцу, ведь какое имя у него до возвыщающего столкновения с критической мыслью? Так - шелестенье ветра в лунную ночь. А после? Его имя превращается в гром: великий писатель, эссеист и философ Энсский да революционный авангардист-художник Иксский, ведь их критиковать - лишь показывать свою забитую серость, убогость и чёрствость в восприятии современного искусства, и всё благодаря интересно выбритым людям в пикейных жилетах. Так что Творцам ну очень важно понравиться Критикам, иначе не будет возможности понравиться кому-нибудь ещё.
- Что вот так вот сразу? Я хотел бы объяснить, что своим творчеством я хочу сказать человечеству. И... Ну, Вы, понимаете...
Творец нервничает - другого шанса может и небыть, а в офис, к своему дядюшке с трещащими телефонами и глуповатой секретаршей, ой как, не хочеться.
- Нет, вы представте своё творенье, а я уж сам решу что вы им хотели сказать.
И самодовольно улыбаясь, откинувшись на спинку, подперев ногу на американский манер, Критик затягивается посильнее и готовиться внимать чарующее Искусство. Лицо Творца напряжено, слегка подрагивают его губы, пот искрится на пологом лбу, он занимает довольно наигранную поэтическую позу и долго выжидает момент, как снайпер между ударами сердца. Все его тело напряженно, но он не чувствует затекающих ватных ног - так сильно в нём творческое начало, кажется что чья-то стальная рука сжимает всё его существо и он - этот хлипкий сосуд, который... Сейчас! Еле слышно - "***".
-Что?
Творец приободрился - его слушают, и он говорит погромче, но с таким же надрывом.
- ***.
Струйка дыма кружится всё медленнее, в последнем вальсе, и беспечно тает в темноте, маленькая частичка холодного пепла падает на ковёр.
- Ну?
Творец переминается с ноги на ногу, вытирает, о карманы брюк, вспотевшие ладони и уже уверившись в своих силах, с силой выдыхает застоявшийся воздух из трепещущей груди и с лёгкой радостью, отчётливо говорит:
- ***!
- Ну. Это понятно.
- Нет! Нет! Ничего Вам не понятно.
В голосе - скрип, треск, мольба. Я ЕЩЁ НЕ КОНЧИЛ!
- ***!!!
Критик переводит взгляд с, так занимающей его, сигареты на Творца и наконец взрывается:
- ДА НУ И ***!
- А как же тогда? Как же тогда?.. Что же это такое? Вы, наверное, меня не так поняли! Я вам сейчас покажу... Хотите? Я вам сейчас покажу!
- Вот только не надо доставать своё дрочило. Видал я и не такое. Это было уже. Видал я всё это: и выпадающие из влагалища монеты, и глубокий самоминет в театре, и потерю девственности тринадцатилетней девчушки, и всё ради искусства... Ты мне что-то оригинальное покажи. Мне же нужно чем-то восторгаться! Восхищаться чьим-то первенством. Вон один, замариновал акулу, объявил её искусством и впарил её за сто тысяч и прославился впридачу(великий художник, блять), и всё это только из за того, что он был первым. Второй, хоть триста акул замаринует, уже ничерта не получит, потому что он второй. Второй и только. Это было уже.
- А что? Что мне сделать? Что же мне сделать?
- Ну... Я не знаю, ну сыграй мне что-нибудь на нём. Что-нибудь лиричненькое, на твой вкус.
- Как это? Я не умею.
- А ты попробуй. Мелкозадая актриска тоже не хочет в постель к режисёришке, а потом глядишь - звезда... Только ты отойди за кулиску, как-то оно не эстетично у тебя получается, слюной брызжешь, артист он ведь всегда должен быть аккуратным.
Критик закурил новую сигарету и усмехнулся - такая у него работа, разыскивать таланты, объявлять их гениями, разыскивать ничтожества, объявлять их подающими надежды; и не то чтобы от сильной любви к искусству, а так - за это просто деньги платят.
В этот момент из закулисья послышались первые звуки. Стоит отметить что он дико фальшивил, но между тем, умудрялся таки, ногой отстукивать ритм. Когда мелодия закончилась, раздалось всего-то несколько сухих хлопков.
- ***венько. Без души, мерзкенький тембр, нет полёта, вяло как-то, несущественно. Откровенно хуёвенько - нестарался.
- Так что же теперь делать?
- Я бы - застрелился.
- И тогда я стану знаменитым!?
- Может и есть шанс. Нужно только сделать то, чего никто не делал до этого.
- Я готов. Я готов пожертвовать собой ради искусства. Говорите что мне сделать для этого.
- Ох! Ну ладно. Ладно. Беги в какую-нибудь галерею, отруби себе член бензопилой и истекая кровью заляпай как можно больше картин, бросайся обрубком в журналистов, кричи что-то про голодающих детей в Африке(они это любят), отказывайся от медецинской помощи, борись с феменизмом, будь вегетарианцем, безполым любовником, люби червей, круши скульптуры, обязательно борись с массовой культурой, в общем делай хоть что-нибудь громко. Что дальше? Сдохни неожиданно. Как же они опечаляться - ушёл великий и непонятый художник...
- Гений! Вы гений! То есть это я гений! Я - гений!!! Прощайте, дешёвка!
Творец убежал. Он вернёться только на страницах глянцевых журналов. Им будут восторгаться, его будут любить, ему последовать.
Критик тушит свою сигарету и мрачно произносит:
- Хотя и это. И это уже было.
(занавес)