Из темного, отдающего сыростью подъезда наулицу вышла девочка. Её глаза, казавшиеся кусочками чуть мутноватого горного льда, впитавшего в себя всю синеву неба, окинули взглядом детскую площадку. Сдунув, белокурую косую на бок чёлку, закрывавшую один глаз, она, в своих лакированных чёрных туфельках и белых гольфиках повыше колен, перешла через дорогу и переступив через бордюр, оказалась на песке, которым был засыпан весь дворик перед её пяти этажным домом. Девочку звали Ингмар Шмайсер. Фамилия ей досталась от прадеда, который чётко помнил, что за всю войну уложил из своего любимого автомата: 143 русских, 68 евреев и около 230 дезертиров немцев, но затерявшего в тумане войны паспорт и не припоминающего своего родства из за любовного пристрастия к чешской сливовице. Когда его спросили на чьё имя выдавать медали, он ответил: «На Шмайсера запишите». С именем было сложнее. Однажды она спросила «за что её так»? И немного помявшись, ей рассказали историю, что когда её мать уже была беременна, они пошли на фильм Ингмара Бергмана и где-то на середине, из за какой-то невразумительной случайности, в зал въехал грузовик, гружённый газовыми баллонами, после взрыва они ослепли на всю жизнь. Известный венский психоаналитик посоветовал им пойти на этот фильм ещё раз и досмотреть до конца,что бы избавиться от вполне обоснованного страха перед ним, все это так сильно впечатлило, что у них слегка съехала крыша, а дочку они назвали именемрежиссера.
- Лучше бы вы смотрели «Триумф воли», хоть имя женское досталось бы!
- Лени Рифеншталь была поганой еврейкой!
Родителей звали Адольф и Ева, так что можете себе представить, насколько националистическое мировоззрение они получили от бабушек с дедушками.
- Ваш Гитлер, между прочем, тоже!
- Du - hessliche Toiletteentlein! Если ты ещё раз скажешь, что-то подобное за тобой ночью придёт Вагнер!
Вот этоуже было страшно, Вагнера она боялась, как братьев Гримм с их садистскими сказками про внучку-безручку и металлическими протезами. Он представлялся ей страшным бородатым дядькой с огромным пузом и горящими зелёным огнём глазами. Когда она услышала «Полёт Валькирий», то подумала, что такую музыку мог написать только человек продавший душу Дьяволу или окончательно сошедший с ума, ни то,ни другое не предвещало приятного знакомства.
Отвлёкшись от воспоминаний, Ингмар оправила подол своего платьица и подошла к песочнице, в которой игралось трое еврейских детишек, все в кипах и с выбритыми верхушками голов, окружёнными пышными кудрями. Их родители, тоже были слепыми, как и все в доме «для слепых». Но дети все были зрячие.
- Шалом, шабес-гои!
Мальчики подскочили, ужаленные таким приветствием: назвать еврея гоем - это конечно верх оскорбления, но упрекнуть его в несоблюдении шабата - верх наглости. Но, не найдясь, что ответить, а здесь нужно было что-то настолько же неслыханное и за гранью приличий, мальчики лишь застыли с открытыми ртами, пытаясь выдавить из себя хоть какой-то звук неодобрения. Ингмар будто бы и не глядя прошла мимо них и начала взбираться набольшой, разросшийся во все стороны, но довольно простой для восьмилетнейдевочки, орех. Оказавшись на вершине, она вперилась глазами в десятиклассника Васю, лихо откручивающего полные обороты на качелях. Ингмар замечталась, отом, как бы он приглашал её на свидания, дарил сирень и читал бы с глупым грассированием Гётте, потом мысли её перешли на помолвку. «Ингмар и Вася», как отвратительно глупо это звучало. Она задумалась: «вот бы звали меня как-нибудь по-другому, например Игорь,а что девочка Игорь - прекрасно звучит».
- Ингмар– Пидар! Ингмар – Пидар!
Это опомнились мальчики. Рифма была не ахти, да и слово незнакомое, но судя по лицам, наверняка обидное. Это придумал Изя Легинмаус, фамилия которого наводилана размышления человека хоть немного знакомого с английским, он всегда был самый ловкий на выдумки, но Ингмар не обратила внимания, её ласкала музыка имён: Игорь и Вася – прекрасно, прелестно.
Мальчики снизу переглянулись и решили воспользоваться старым, но действенным способом:
- Ингмар – фашистка, фашистка, фашистка!
Этого «белокурая бестия» с идеальным черепом, который хоть завтра аттестуй в Ананербе, выдержать уже не могла. Ловко спрыгнув с ореха, она цепко ухватила закороткие чёрные шортики Ави Шмуклера.
- Анус капканус, lieber Frеulein! Запомни, мамзер, немцы – не фашисты, а национал -социалисты.
И ударила его носком чуть повыше пятки, по сухожилию, как её учил отец – больно до ужаса, но не оставляет следов. Мальчишки побежали за дом, истошно вопя. Ингмар слегка пренебрежительно сморщилась, но практически сразу достала из нагрудного кармашка тремольную губную гармошку, её подарил отец на день рождения. Добросовестно выучив для него Блаженного Августина, она полюбила играть что-нибудь на улице. Продув дырочки в гармони, Ингмар пошла в сторону детской горки в форме ракеты. Взглянув на ржавые внутренности и подняв голову вверх, глядя на небо сквозь конус ракеты, сваренный из металлических прутьев, она заиграла космически пафосную Magic Fly. Такую музыку отец бы точно не одобрил. Услыш он, что его дочка играет мелодию какого-то Дидье Маруани, алжирца, унтерменша и кровопийцы немецкого народа, ей бы досталось пара хороших арийский подзатыльников.
В этот момент три агента Моссада-понарошку: Изя, Ави и Давид Шикльгрубер собрались штурмовать ракету, скрестив руки вподобие UZI, подбирались к ракете. Они настолько перенервничали от наглости немки, что забыв инструкции по захвату крытых помещений, сразу начали стрелять по укрепленному доту Ингмар. Когда патроны закончились и агенты заняли укрытие для перезарядки, из маленькой бойницы вылетела заранее слепленная из песка противопехотная граната, накрывшая взрывом всех троих. Мальчики по договорённости должны были пролежать «убитыми» две минуты, а пока оглядев их, Ингмар затянула подходящий моменту «Death Letter Blues». Подтяжки блюзовых нот получались слишком глубокими и от этого, грязноватая мелодия, ещё сильнее пробирала молодое горящее сердце.