Письмо Татьяны

               
Их балконы были рядом. Вернее, её лоджия была рядом с его балконом.
Однажды оттуда прилетел её бюстгальтер. Его ветром с верёвки сдуло. Зацепился за перила и болтался весь день, пока он его не увидел. Чёрный. Первый номер. Он снял его, понюхал. Пахло моющим средством "Тайд".
Он забросил лифчик ей обратно в лоджию, призадумался, плюнул, и отправился в магазин за водкой – «утрясти вопрос». Благо причина появилась. Не хватало, чтоб ещё её трусы прилетели, подумал  он. Нет, он был не против её трусов, но, лучше бы прилетел её платочек накрахмаленный. Как у Пушкинских барышень! А бюстгальтер – это ведь не «письмо Татьяны к Е.О.». А, хотя кто знает, может, и письмо.
Она была прекрасна. Чудо кареглазое. Балет, коньки, английский, музыка, история Востока, дорожная катастрофа, инвалидная коляска.
Они встречались глазами. У подъезда их дома.
У неё было расписание. Он запомнил. Утром, в 9, когда все на работу уйдут, в обед в 2.30 - сонное время в России, и вечером, перед сериалами. Это когда их ещё её отец не бросил. А потом мать вывозила её только один раз – вечером.
Она, почему-то, стала невпопад возникать перед его глазами. На работе в мониторе и дома в телевизоре. Двадцати лет, брови чёрные, глаза карие, а ножки тонкие, усохшие. Стесняется их, пледом укрывает, прячет, ни на кого не смотрит, только печально глядит на серых голубей, копошащихся в помойке. Иногда ему хотелось крепко обнять её и почувствовать, как бьётся её сердечко, спеть ей песенку и убаюкать. Он понимал, что ей это надо. «А зачем мне это?» – говорил он себе и стряхивал с глаз видения.
 _ _ _

За дверьми их квартиры происходила тихая жизнь. Тайна. Иногда я принюхивался к запахам за их дверью. Гречка, курица, чеснок, апельсины.
На улице происходил май! Ему было плевать на их запахи. Весна! Пора влюбляться! В кого? В кого же ещё, опять в жену, если закрыть глаза и представлять, что она – Дженифер Лопез.
 - Ну, какое моё дело, что они там едят? – разговаривал он сам с собой.
 - Как  какое, значит, она любит апельсины! Нужно будет подарить.
 - С какой такой херни?
 - Ни с какой. Убогонька она. По-христиански.  На Рождество. И помолиться.
 - Во, блин, ты кто? Новый год ещё далеко.
 - Зажался, - сказало ему его "Я".
 - Да пошла она на хрен со своими апельсинами!
 Не пошла. Не могла она ходить. Физически.
 Как-то в конце лета он столкнулся с ними у входа в подъезд.
 Мать безуспешно пыталась втащить коляску с дочерью на лестницу. Всего-то четыре ступеньки. Одна его рука была свободна, во второй был кейс.
Он, пытаясь помочь, энергично дёрнул коляску на себя. Не тут-то было.
Отдав портфель бабуле, он взял больную на руки. Нажал лифт. Лифт не работал. Так. Четвёртый этаж. Допрём, решил он. Ему чуть за сорок. С сердцем перебоев нет. Вперёд!
Когда он ещё носил женщин на руках? Супругу, вспомнил, нёс в ЗАГС. Чуть не уронил. Худеньким был. Студентом второго курса. Она же на двенадцать килограммов тяжелее его.
А эта – пушинка совсем! А как вцепилась! «Да не бойся ты, не уроню!»
Донёс. Опустил на диван. Не расцепляется. Силой никак, на уговоры не реагирует. Вошла мать.
- Мама, оставь нас, пожалуйста, - сказала дочь, не расцепляясь от него.
Мать молча прикрыла дверь.
- Я – калека. Я устала. У меня этого никогда не будет. Ну?!
Вот такое «письмо к Е.О.»
- Но, отпусти хоть?
- Не отпущу, - сказала она.
Она не могла даже раздеться. Беспомощность кареглазая.
- Не смотри туда. Не смотри на меня вообще. У меня некрасивая грудь, у меня некрасивое бельё. Никогда не жалей меня. Я хочу быть равной. Иди ко мне…
Ей подошли бы все имена Мира. Но звалась она просто – Татьяной…
В тёмной прихожей их квартиры ко мне подошла её мать: «Евгений, Вы хоть иногда навещайте Татьяну, ведь это не составит Вам трудностей? Не бросайте её!»
 _ _ _
         
Прошла осень.

И вот в канун Нового года:
-Евгений, а у нас радость!
-Да, я слушаю Вас Фаина Ефимовна.
-Таня пошла!
          -Простите, куда?
-Встала с постели и пошла. Своими ногами!
-Что же это? Не может быть?! – воскликнул в радости он.
-Может! Я думаю, благодаря Вам!
-Можно зайти её поздравить?
-Сейчас Вы её не беспокойте. Она устала, спит.
-Тогда передайте ей апельсины, - протянул он ей свой новогодний пакет.
-Спасибо. И ещё одна новость, - опустила Фаина Ефимовна глаза.
-Какие-то осложнения?
-Да. Танечка беременна. Это её и подняло, Вы спасли её!
Да.
Таня живота не стеснялась – смотрите, весь Мир! – я тоже могу забеременеть!
_ _ _

 Он любил одиночество.
Наливал в свою карманную фляжку водки и уходил бродить в старые уголки своего города. Это были прекрасные часы! Особенно после летнего дождя, или во время декабрьского снегопада. Старые лавочки, дворы и помойки, стаи серых голубей, сонные окна «хрущёвок». Дворничихи жгут кучки осенних листьев. Запах дыма. «Все мы родом из детства».
А вот и забор родной  школы. С дырой. Где-то там за забором осталась Первая любовь. 
Он присаживался на старую скамейку и говорил с самим собой.
«Ты стал алкоголиком? Не знаю. Может, просто уже прожил жизнь? Иначе, попёрся бы я сюда. А, если иначе? Иначе, говоришь, тогда - в Париж! Но, «Париж нам только снится». Да и он уже давно не снится. А женщины? С возрастом пришло понятие, что тайну женщины составляет не то, что у ней находится под юбкой. Молодому было без разбора. А теперь чувствую взгляд той, что мне нужна. А какая она? Она? Во мне культ женщины с детских лет воспитало кино. Это две звёзды  Голливуда и две  советские актрисы. Ещё одна фигуристка. Немка. А Таня? Подожди, дай глотну. Таня не фигуристка и не звезда. А тайна женщины, что в глазах, у неё есть? Ладно, заткнись. Пора домой».
_ _ _

Таня умерла, никому ничего не сказав. Она так решила.
Так и лежала в гробу: думайте сами, а я устала.
Он знает, почему умерла Таня. Она посчитала себя лишней. После родов она ходила всего три дня. Потом опять коляска. Ещё она умерла оттого, что ОН ЕЁ БРОСИЛ.
Катенька осталась с бабушкой. Он остался с попугаем.

* * *