Счастье в ладошке...

               
                НОВЫЕ ПЛАНЫ               

        Летом Андрей  уехал в Зеленогорск поступать в художественное училище. Сначала Наталья заволновалась, услышав о таком решении сына, но потом успокоилась, увидев в собственном жизненном тупике маленький  просвет.
       Вскоре пришла телеграмма, что его приняли на учебу. Наталья тут же собралась его навестить, но внезапно почувствовала такое недомогание, что пришлось часть кухни пройти, опираясь  о стенку.
      Снова больничная койка и через неделю выздоровление.
      Кто не здоровался со смертью, кому боль тёмной пеленой не застилала глаза, тот не знает, каким ярким может быть солнце , и тот никогда не ощущал каждой клеточкой своего тела хмельную радость жизни!
      В таких случаях Наталья думала: «Вот почему говорят: «Нет худа без добра!»
        Сидя за столом, согнувшись, или лёжа в постели, разбросав вокруг себя бумаги для работы, писала деловые бумаги, рисовала, наслаждаясь покоем и внутренней тишиной.
    Вдруг щелчок замка... Насторожилась: в комнату в полевой форме офицера вошел Максим и удивлённо вскинул брови: белый день, а жена в постели и рисует.
     - Что случилось с сильными и выносливыми? – прозвучало с иронией.
      Стало обидно, но, проглотив ком, Наталья попыталась объясниться, чувствуя при  этом гадкое унизительное состояние человека, вынужденного оправдываться. Максим растолковал поведение жены, как замешательство и попытку скрыть нечто другое, почти не слушал объяснения жены; ходил по комнате, пока не остановился у окна и, повернувшись спиной к жене, стал что-то там рассматривать.
       Наталья сникла, подозревая, что говорит в пустоту, и замолчала.
      - Что поесть? – донёсся глухой  короткий вопрос.
      - Максим, я же тебе не о соседке рассказываю. Что же ты без всяких эмоций?
     Гаврилов молча снял гимнастёрку и швырнул её  на разбросанные  чистые листки ватмана.
       - На! Пришей лучше подворотничок!
     Расслабленное тело Натальи напряглось и, удивляясь необычному для себя в таких случаях спокойствию, она чётко выговорила каждое слово:
     - А кто тебе пришивал до этого?
     - Тётя Мотя! – сердито отрезал Максим.
       - Что ж, - не меняя интонации, заключила Наталья, - пускай и в этот раз  она пришьёт! – и переложила гимнастёрку на стоявший рядом стул.
       - Что? Тебе трудно? А это, - Максим указал на бумаги, - не трудно?
      Хлопнув дверью, Максим ушел.
      Только через двое суток он вернулся домой. И Наталья, собрав некоторые вещи, тут же уехала проведать сына.
     - Мама! Это же здорово! – обрадовался Андрей, когда мама высказала желание остаться в Зеленогорске навсегда. – И папе, - радовался  он от души , - будет здесь хорошо.  Правда, мамочка? Правда ведь?
        - Сынок! А зачем нам здесь папа? Разве нам вдвоём плохо?
      - Неплохо, конечно, - нехотя согласился Андрей, - но всё-таки... Почему он там один будет? Будем втроем! Поезжай за ним! Пожалуйста! Мне он очень нужен!
       И Наталья поехала. Дома надеялась склонить Максима на переезд, рассказав, что в Зеленогорске строится большой завод. С квартирой тоже можно уладить.
     - Ты  в своём уме? – опешил Максим. – Куда я поеду? Кто меня отсюда отпустит?  Ты подумала об этом? И почему мы должны срываться с насиженного и обжитого места?  Это тебе не картинки малевать...
     - Ну, что нам здесь делать? Ребёнок наш ведь там... - возражала Наталья, со страхом и радостью предчувствуя исход. Продолжать спор не стала, взяла на заводе расчёт, сложила свои вещи и уехала, оставив за собой бурю пересудов.
       - А где же папа? – растерянно встретил её сын.- Я же просил тебя взять его! Мне он нужен!
       - Папа... У него много дел...
        С тех пор всё повернулось для Натальи  иначе:  тихий спокойный город, вполне соответствующий своему названию, добрые люди, которые дарили ей так необходимое чувство обновления и раскованности.
         Все сплетни остались там, за спиной, откуда она уехала без сожаления.
       Максим на имя сына посылал письма и денежные переводы. Андрей, к счастью Натальи, не расспрашивал никаких подробностей их семейной жизни: рос мудрым и внимательным мальчиком.
      А через полгода, запутавшись в служебных делах и в любовных сплетнях, чуть не попавший под суд, Максим приехал к семье  в Зеленогорск.
      Жизнь Натальи понемногу входило в русло, где нет ошеломляющих поворотов и подземных толчков. Максим ещё некоторое время пытался проявлять свою власть, но скоро сдался. А после того, как рисунки Натальи попали на городскую выставку и об Наталье Николаевне Гавриловой заговорили в местной прессе, он даже возгордился женой  и с преогромным удовольствием отвечал: «Да!» на вопрос: «Это, случайно, не Ваша жена?»
      Право рисовать за Натальей было признано в новой квартире. Мало того, Максим, имея довольно зоркий взгляд, кое-что и подсказывал своей жене.
     Сын  учился прилежно, на работе её ценили, считая Наталью Николаевну очень толковым специалистом.
      Прошлое болезненно отходило в небытие и только далёкой звездой манила память к Горину, отдаляя, то приближая и наполняя жизнь её особенным светом.
               
                КОМАНДИРОВКА               

        Однажды  Наталье снова  улыбнулась командировка в Москву лишь на два дня.  Она к ней уже не так стремилась и почти не готовилась, как раньше, и всё же тревожные сигналы сердца подавали ей знаки радости.
        «Там... Там же Горин... – толкалась в каждой клеточке её воскресшая мысль. – Какой он? Как он там?.. По-прежнему один или... Нет, нет! – перехватило дыхание. – Он не может быть с другой, как не может огонь жить в мире с водой... Он – мой!.. Он только мой!»
       Откуда Горин знал о её приезде в Москву, она догадывалась: всё доносил ему Николай Берестов, с которым Наталья имела телефонную связь.    
      И снова, сидя в гостинице, она с замиранием сердца  ждала телефонного звонка в день своего отъезда, который, как по её заказу, прозвучал  через полторы минуты.
       Голос Горина, необыкновенно мягкий, с оттенком отчаяния,  звучал издалека.
       «Как поступить? О чем говорить?» – молнией пронеслось в голове. -  Что он задумал?  Зачем зовёт?»
      «Нет, не пойду на его уговоры! – взволнованно решила Наталья, всё ещё сидя на неубранной постели. – Хватит с меня всех кошмаров!»
        - Наташа! – звенел голос Горина  в трубке. - Прилетел в Москву из Тулы. Час назад... Берестов  выручил: сообщил о тебе. Хочу  очень увидеть...
       - Горин.  Я уже уезжаю... Жаль!.. Не встретились... Может,  природа нам препятствует?  Или Богу не угодно, чтобы мы заглянули в глаза друг другу и сплели в горячке наши утомленные от ожидания и многих длительных  разлук руки... Как ты думаешь?
       - Я ни о чём сейчас не думаю... Я очень хочу тебя увидеть! – снова прозвучал грустный голос Горина. -Не уезжай сегодня!  Давай завтра!..
       - Нет. Билет в моей сумке, а душа в дороге... Я, Горин, уезжаю...
       - Что же так грустно? Я не могу не увидеть тебя...  Не могу!..
      Но всё произошло не по её плану: на вокзал  Горин явился  без её согласия.  Он сразу увидел её в белом беретике и залюбовался её лёгкостью, с которой она маневрировала в людском лабиринте.
     - Наташа, привет! Ты совсем здесь освоилась,- встретив её, пошутил Горин и протянул руку к её  переполненной сумке. - Давай  мне! Помогу!
     - Нет, Горин, она не тяжелая! Я как-нибудь сама справлюсь.
     - Будет здорово, Наташка: ты – с сумкой, я – порожняком. Давай сумку и пошли!   Электричка скоро  уходит. Я тебя провожу несколько остановок...
     - Вадим,  послушай!- замялась она, не зная, что сказать. И стала говорить, что взбрело в голову:  – Мне ещё в гостиницу  надо за некоторыми вещами.
     - А с Берестовым не надо прощаться? – хмуро спросил Горин.
     - Нет. Только что звонила ему, -  ответила Наталья и, прищурив глаза, смело посмотрела на Горина,  как бы спрашивая: «Ревнуешь, что ли?»
      - Ну, ладно! Давай в гостиницу, а я – здесь подожду. Рядом ведь...
      Через  полтора часа они уже ехали в поезде. Сели не рядом, а напротив, так что каждый имел возможность присмотреться друг другу и взвесить те объемы пережитого, что у каждого лежало на  сердце.
       То, что вчера Горину казалось пережитым, сегодня стало привычным, но не до такой степени, когда стирается грань новизны.
       Временами Вадиму Сергеевичу  чудилось, что между ними не было столько лет   разлуки, а то вдруг мелькала мысль, что эту женщину в сущности он уже не знает:  далёкая, неразгаданная и  немного чужая. Разве так может быть?! Когда он мог даже мысль такую допустить?  Да никогда!..
      Наталья Николаевна чувствовала  то же самое. Она настолько привыкла к мысленному изваянию Горина, что теперь трудно было вселить в него живую плоть; казалось, они оба существуют раздельно: один Горин – в ней, созданный тоской и памятью, другой – напротив, живой, но уже какой-то  далёкий.
      Освободилось место,  и Горин, желая избавиться от взаимного созерцания, когда так хотелось прислониться к ней, такой манящей и желанной, и забыть обо всём  на свете: о многих годах безнадёжной любви, о несостоявшейся его личной  жизни и о том,  что из-за  этой любви потомства после себя не оставил, хотя мог бы, если бы не тот страшный момент отчаяния и не острый нож в его руках...                Думал  и о том, сколько было после этого бессонных ночей со скрежетом зубов, сколько мужских невыплаканных слёз на чистых  подушках, так и не смятых их безумной  и взаимной любовью... Почему всё именно так и было?..
       Горин  сел рядом с Натальей. С прикосновением  лишь локтей возникло в тот же миг такое притяжение, что в груди вспыхнуло огнедышащее пламя желанной близости.
      «Но её же не может быть! - почти скрипнул зубами Горин. –  Никогда! Как же  я смог тогда перечеркнуть себе жизнь?.. Как мог и зачем?..»
        А Наталья в это время думала о другом: для чего  ей, семейной даме, была нужна вот такая обжигающая  до угольков любовь?  Да, любовь чистая, как слеза, но разорвавшая не один раз её сердце и душу... Ну, что с того, что она пронесла  любовь к Горину через все свои лучшие годы, не испытав той близкой связи, от которой влюбленные люди теряют сознание, теряют ощущение мира, кроме своих безумных страстей? Что, не хотела она этой близости? Что не желала она сама окунуться с головой в то состояние, когда не помнишь ни себя, ни света белого? Хотела,  но не могла себе позволить, сломав и себе душу и  перемолов  напрочь любимого человека...»
      - О чем думаем? – услышала рядом бархатный голос Горина.
      - Обо всём, Горин. Поздно думать, но мысли, как птицы, роятся и взлетают к звездам. Они всегда там бывают, когда ты рядом.
      - Издеваешься? Напоминаешь?
      - Нет! Устала от того, что ты только провожаешь меня.
     Горин вскинул голову, и его седоватые кудри прикрыли лоб.
     - Что ж,  с Николаем Берестовым мы честно разделили роли: он – встречает тебя, я – провожаю. Разве не так? Я ревную тебя даже к этому юноше, даже к руке кассира, который тебе подает билет...
       - Да оставь ты в покое Николая! У него молодая жена. Лучше вспомни: наберется ли у нас хоть три часа встреч за несколько  последних лет?
        - Наташа! Ты же знаешь, как всё было. Зачем рвешь душу? Не сердись!..
         Наталья Николаевна никогда не сердилась на Горина, разве только увозила горький осадок от несостоявшихся встреч.
         А в первый раз, когда приехала из Зеленогорска,  вообще опешила от той радости, что в телефонной трубке зазвенел голос Горина.      
     -Наташа! Дай, пожалуйста, свои координаты. Я сейчас уезжаю. Ждёт меня машина, прямо за рукав дёргают. Вечером постараюсь позвонить.
     Вечером позвонил, отложив серьёзный разговор на завтра...
     И снова у Горина были неотложные, как всегда,  дела...