Цикл Женские причуды Сестра Таисия

          

      
     В далёком и, казалось, безоблачном прошлом людей бывших молодыми в 60-х годах прошлого века было много счастья, любви, надежд. Была Великая страна, которой они гордились и ощущение превосходства над всем остальным миром, над странами, где нет суровой зимы, целины,  БАМа, первого спутника Земли, первого космонавта и лучшего на планете Балета.

Большинство граждан верили, что живут в прочном, надёжном и защищённом от любых кризисов пространстве, под названием СССР. В свои законные отпуска они могли отдохнуть на самом синем Чёрном море. Нет места в гостиницах – а друзья зачем? Близкие или  дальние родственники приютят. Некоторые из граждан имели возможность выехать за границу, повидать Мир.

Их подготовкой и отправкой за рубеж занимались Интурист и отделы Советского Туризма за границу в Советах профсоюзов. Граждан просеивали сквозь сито с мелкими  ячейками: парткомы, профкомы, комитеты ВЛКСМ и, конечно, Великий и Ужасный КГБ, именуемый в народе, впрочем, и среди сотрудников ведомства Конторой.

 Старшие лейтенанты и капитаны частенько заходили в отдел Сов. Туризма,  Совета профсоюзов большой промышленной области. Знакомились с анкетами туристов, инструктировали группы, беседовали с работниками отдела.

Симпатичные, ухоженные инструкторши легко и непринуждённо флиртовали с парнями из Конторы. Те отвечали им взаимностью. Надо отдать должное парням: все они излучали обаяние, дружелюбие, были коммуникабельны и по-мужски хороши собой. С ними можно было поболтать ни о чём, но из этого «ни о чём» они были обучены извлекать разного рода информацию и компромат  на собеседника и его окружение.

Инструкторши тоже умели благодаря женской интуиции и кое-какому жизненному опыту формировать своё мнение о семейных делах, привычках, увлечениях и привязанностях парней. Кое-кто из них работал с отделом по нескольку лет, «случайно» попадали на отдельские праздники.

Личных отношений старались не завязывать: это могло обернуться неприятными последствиями с аморальной окраской. Но глаза видят, уши слышат, и молодой организм откликается на внешние сигналы не только проявлением бдительности, но любовными импульсами. Один из конторских парней был симпатичен всем, без исключения, сотрудницам кабинета № 3. Им было немного за 30.

Они научились быть внимательными, приветливыми, улыбчивыми с посетителями. Советский человек не был избалован таким обращением в присутственных местах, поэтому воспринимал такой приём, как лично к нему приязненное отношение. По этой причине  на столах у всех  сотрудниц, почти всегда, стояли цветы – знак благодарности посетителей, которых приняли так, как, по сути, и должны были принимать все чиновники.

Но когда в кабинет заходил ОН, тридцатилетний капитан, улыбались, сияли и принимали изысканные позы все четверо. Он часто поздравлял их с какой-нибуть праздничной датой или просто с солнечным днём. Когда под их окнами на полном «скаку» останавливался его белый «жигуль», у женщин быстрее текла по жилам кровь, розовели щёчки, наманикюренные ручки тянулись к зеркальцам, чтобы успеть подреставрировать макияж.

Комната окутывалась неотразимой аурой молодых привлекательных женщин. Он заходил, порывисто распахивая дверь, останавливался на средине комнаты  и во все стороны отвешивал поклоны на манер красавцев из «Гусарской Баллады». Глаза искрились, а губы складывались в широчайшую белозубую улыбку. На столик для чаепития выкладывались какие-нибудь вкусности.

Описать, насколько этот крепыш с открытым взглядом был притягателен, трудно. Возможно ли описать энергию, которая исходила от молодого, сильного, влюблённого в жизнь мужчины? Его приход воспринимался, как призыв наслаждаться каждым мгновением. Каким образом такая широкая, любвеобильная, готовая для веселья и застолья натура продержалась в Конторе около десяти лет, загадка.

Когда солнце с большими усилиями прогревало в уральских озёрах воду на столько, что можно было искупаться, полежать под вечерним солнышком на пляже, он заезжал после рабочего дня за «девчонками». Впятером они ехали на природу. В семьях лояльно относились к этим поездкам. Домочадцы не видели в них угрозы семейным ценностям. Мужья у всех четверых были высокопоставленными чиновниками, или партийными боссами. У них оставалось мало времени для своих жен. Особенно выделялся из мужей высокий, импозантный, с тщательно подогнанной волосок к волоску причёской-стрижкой Секретарь обкома КПСС.

Женщины в его присутствии подтягивали животики, вздыбливали бюсты, трепетали ресницами и душой. У него был вид английского аристократа, без пренебрежительно – ироничного добавления: «уральского разлива». Жена, блондинка, с рассыпанными по плечам волнами густых волос, красавица – ему подстать.

Они были вместе со студенческих лет. Оба окончили Политехнический институт, причём, она с отличием, он  посредственно. Она  опережала его в учёбе, спорте, общественной работе. После рождения детей у жены всё свободное от работы время заняла семья. Она любила мужа, радовалась его успехам, воспитывала детей, содержала в порядке дом. Каждое утро подавала супругу чистую сорочку. Иногда их требовалось две на день.

Он приезжал домой переодеваться к какому-нибудь вечернему мероприятию, или, чего греха таить, для встречи с любовницей. О его амурных делах знали многие, но не его жена-блондинка. Иногда слухи просачивались к ней, и ей было больно и обидно чувствовать себя обманутой. Она гнала мысли о его неверности, продолжая любить и делая всё возможное для его карьеры.

Внимание со стороны мужа становилось всё меньше. Всё чаще он задерживался допоздна. Увеличивалась продолжительность его командировок по городам области и в Москву. У жены партийного босса, кроме театра, выезды на природу стали, пожалуй, единственным приятным развлечением. Всё чаще она и капитан уезжали вдвоём.

Сначала стали об этом догадываться три оставленные без его внимания инструкторши. Они не были огорчены: внимания женщинам и без этого хватало. Были даже рады, что у напыщенного красавца, партийного босса, прорезаются рога. При встречах с ним на партийно-профсоюзных  тусовках, вдыхая его дорогой парфюм, они затаённо злорадствовали по поводу сложившейся ситуации.

Но когда некий «добродей» довёл эту информацию до зав. Отделом  туризма, тот  прореагировал в духе советской морали: пригласил жену партийного босса  на беседу «вокруг да около». Из этой беседы блондинка поняла, что их отношения с капитаном получили огласку. Долго никто не осмеливался намекнуть высокопоставленному мужу, что его «Земфира не верна».

Мужу-павлину не приходило в голову, что его жена-клуша (как он считал), почувствовала себя женщиной, достойной постороннего мужского внимания. Так могло продолжаться ещё долго, при более качественной шифровке любовников. Может быть ситуация рассосалась бы сама собой, но произошёл казус.

Капитан и блондинка, встретившись на квартире его матери, бывшей в отъезде, после красивого застолья, шампанского и любовных утех, уснули. Потеряв бдительность в объятиях друг друга, проснулись лишь среди ночи и содрогнулись. Если он всегда мог объяснить жене своё отсутствие  правдоподобно, то для возлюбленной  это было проблематично.

Но она была женщиной смелой. Попросила отвезти её домой, находясь в полной уверенности, что муж не будет придавать этой ситуации огласку. Всё закончится выяснениями отношений в семье. Тем более, что когда-то верная жена, чувствовала его полное к себе охлаждение. У неё выработался иммунитет  к его изменам.

Она дорожила положением и благами, которые получала из партийной кормушки и не хотела расставаться с ними. Сочинила единственное правдоподобное оправдание: засиделась с коллегами, в женской компании. Изложила эту версию мужу и ушла спать в свою комнату. Наудивление, муж взревновал.

Поутру он позвонил сослуживицам жены, и дамы подтвердили достоверность объяснения её позднего прихода: пока он брился, она успела уладить с подругами вопросы и ответы. Никто не ожидал, что заподозривший  обман партийный лев позвонит мужьям подруг. На этой стадии алиби жены стало рассыпаться.

Странный вопрос партийного секретаря высокого уровня, "где были их жёны ночью", привёл мужей в недоумение, а кое-кого в лёгкий испуг. Лишь один из них, не уверенный, как надо ответить, нашёл компромисс, сказав, что не ночевал дома. Двое других уверяли, что спали всю ночь рядом со своими жёнами. Жена секретаря на замечание своего недавнего кумира-мужа, что показания подруг и их мужей расходятся, с усмешкой сказала:

– Они же не дураки, чтобы секретарю Обкома закладывать своих жён. Это тебе не 37 год.
И так, оправдания жены были зыбки, и он, неуёмный, пошёл другим путём. Знакомых в Конторе он попросил намекнуть, к кому благосклонна его жена. «Из источника» ему стало известно, что существует взаимное притяжение между его женой и неким капитаном. Он по-новому взглянул на жену и с удивлением отметил, что она стала красивие, чем была в юности, лучше большинства женщин, которым  он отдавал предпочтение.

Лицо, фигура, стройные, длинные ноги, прочие прелести были неоспоримы. Такая жена нужна самому, видимо, решил он. Задействовав партийные рычаги, добился устранения соперника: капитан был направлен для дальнейшего прохождения службы в самый дальний, северный уголок огромной, чуть меньше Франции, области.

Он получил подполковничью должность. Выглядела блондинка по-прежнему прекрасно, но блеска во взгляде поубавилось. Прошло несколько месяцев после ссылки капитана, у жены партийного босса снова засветились счастьем глаза. Она быстро гасила свечение, прикрывая их полуопущенными длинными ресницами, или отводила взгляд в сторону от наблюдавших за нею коллег и прочих любопытствующих.

Стала менее открыта в беседах о планах на отпуск. Чаще, чем ранее, стала ездить в командировки. Это раздражало её подруг, которым хотелось быть сопричастными к её тайной жизни. А что таковая была, никто не сомневался. Из командировок и прочих поездок она возвращалась, излучая счастье, которое было не возможно скрыть за полуопущенными ресницами.


Однажды, почти через год после ссылки капитана, под окнами кабинета №3 снова на полном ходу затормозил белый «жигуль». Через минуту порывисто распахнулась дверь, и в клубах ауры молодого, сильного, влюблённого мужчины возник отважный капитан. Когда он делал щёгольские поклоны на все четыре стороны, каждая из женщин могла рассмотреть на его погонах майорскую звезду. Не гоже было держать на подполковничьей должности капитана. Майор, куда ни шло. От объятий и поцелуев никто из дам не удержался.

Был конец рабочего дня, поэтому они могли позволить себе, как год назад, поехать на природу. Шампанское, фрукты, весёлая болтовня – всё, как раньше. Но была в этой встрече грустинка: ушла былая искренность и непринуждённость. Появилась недоговорённость, боязнь ненароком задеть тему драматических отношений  майора с их коллегой.

Все делали вид, что не было того, что было и, с уверенностью можно сказать, продолжается.  Между ним и его возлюбленной пробегали такие импульсы страсти, желания и стремления  остаться наедине, что пикник продолжался недолго. Дамы сочувствовали им, и каждая придумала причину скорейшего возвращения домой.

    Его срочный приезд  был объясним. Оставаясь в информационном поле Конторы, он раньше жены партбосса, может даже его самого, узнал, что секретаря переводят в Москву. Партократ давно прикладывал усилия, способствующие этому. Он умел угодить, предупредить желания высокого партийного руководства и его окружения. В столице всегда находились места для нужных людей. В конце концов, место можно было создать.

Узнав, что перевод – дело решённое, майор бросил все конторские дела в местах своей северной ссылки.  Сев на белый  «жигуль», уже  третий по счёту, и преодолев  300 км. дорог, близких к кроссовым  по  обустройству, примчался проститься с дамой своего сердца.

Эти слова подходили и к их страстным отношениям,  и к красоте блондинки, и к статусу майора, гусара и рыцаря одновременно. Не проходило и месяца, чтобы либо она ни  выезжала в командировку в какой-нибудь северный район, граничащий с его поднадзорной территорией, либо он ни приезжал по делам в Контору.

Иногда он срывался и без согласования с кем положено, мчался в областной центр, чтобы провести с НЕЙ несколько часов. Уже не только красота блондинки и его гусарская влюблённость становились основой их близости. Их отношения перешли на другой уровень: они стала их роком, болезненной необходимостью увидеться, взявшись за руки, обнявшись, посидеть в его машине, рассказать, как они скучают друг о друге.

Он перебирал её волосы, целовал их. Она любила напевать что-нибудь. Если они встречались на квартире его матери, возлюбленная исполняла для него старинные романсы, аккомпанируя себе на стареньком пианино. Особенно он любил "Калитку". Ему казалось, что этот романс ближе других, подходит по смыслу, к сложившимся между ними отношениям.

Их бурная страсть, праздник тела перешли в другую ипостась, и были по-своему притягательными. Эти встречи оставляли в другом измерении мир, в котором были их семьи, работа, повседневные жизнь. Где-то сами по себе занимались делами его жена и её муж. Отсеялась мишура, внешняя составляющая их страсти. Она перешла в любовь, радость и печаль совместного пребывания, встречное движение душ. Ощущалось постоянное присутствие другого, где бы ни был каждый из них.

Миллионы раз за прошедшее существование человечества воспевалась Любовь, но каждый раз она другая, каждый раз ОН и ОНА единственные и неповторимые друг для друга. Майор рассказал возлюбленной о переводе её мужа в Москву. Она восприняла новость, как жестокий приговор, но вместе с тем и как выход из их двойной жизни.

Господь решил за них, как жить дальше. Наступали сумбурные 90-е годы, крушение, казалось, незыблемых догм КПСС, появление новых политических сил. Размывались ближайшие перспективы, не говоря о дальних. Жена партбосса решила, что переезд в столицу будет способствовать упрочению  семейных отношений. Она нежно обняла ЕГО и попрощалась. Он не удерживал, понимая, что продолжения  их отношений не будет. Было больно: уходила любимая женщина, которая никогда не принадлежала ему безраздельно.


  Москва привлекает и отталкивает, даёт надежду и разбивает мечты. В столице выживают сильные, напористые, или наглые и беспринципные, или те, у кого есть властные покровители, или большие деньги, или те, у кого есть и то и другое и третье. Ирина и Вадим ехали в этот беспощадный город, зная: на самом высоком уровне у них есть надёжная поддержка.

Им была предоставлена двухкомнатная квартира на Олимпийском проспекте. Сына ждала протекция при поступлении на юридический факультет одного из столичных ВУЗов. Супруги получили по тёплому местечку: он – в правлении одного из вновь возникших банков, она – референта в Госдуме. Это была первая Госдума РФ, Ирина принимала участие в  создания нового государства. Неразбериха, злой умысел, преступное мышление, высокие порывы,  отсутствие опыта строительства демократического общества – малая часть, составляющих и направляющих  факторов того периода.

Ирину назначили куратором региона, в котором прошли её пятьдесят, без малого, лет. Муж ушёл от неё в первый год их московского житья-бытья. С новой женой он познакомился несколько лет назад. Вадим расстался с  Ириной, как только новые реалии поколебали прежние требования, предъявляемые к тем, для кого карьера была превыше всего. Это был сильный удар по статусу Ирины, женскому самолюбию, по её привычной семейной жизни. Она стала зарабатывать авторитет на службе, чтобы держаться наплаву.

Женщина была умна, искушена в особенностях отношений власть предержащих на уровне областных «подводных течений» и интриг. Старалась держать нейтралитет с представителями различных партий. Это ей  удавалось.

Она часто посещала родной город. Из бывших коллег встречалась лишь с одной, Ларисой. Та понимала её боль, растерянность от обрушившегося на неё одиночества, потерю интереса к себе, как к женщине. Ирина набрала  десяток кг. веса и стала походить на «бабу», обремененную, пьяницей мужем, отсутствием денег и вкуса.

Ирина стала одеваться в платья тёмных тонов, бесформенные вязаные жакеты и туфли на низком каблуке. При встречах с Ларисой она редко упоминала о муже и сыне. Большую часть разговоров стала занимать религия. Она всегда встречалась с Германом.

В звании подполковника он вышел на пенсию. Что-то сломалось и в нём. Потух его искрящийся взгляд.  С женой он расстался, она первая сделала шаги к официальному разводу. В сорок пять лет он крестился и поддерживал отношения с представителями духовенства. Ирину всё меньше интересовала светская жизнь. Лариса обратила внимание на нервное похихикование, которое иногда прорывалось в речи приятельницы. Однажды хозяйка вышла проводить гостью. У подъезда стояли белые жигули.

Водитель распахнул дверцу. Увидев Ларису, вышел поздороваться. Они обменялись обычными при встрече старых знакомых фразами. Правда, в глазах Германа вспыхнули отблески былого озорства, удали и бесшабашности, но они мгновенно сменились умиротворённым, приветливым взглядом и смиреной улыбкой.  Ирина и Герман выглядели  потухшими, безрадостными. Лариса  не могла понять, почему в них произошла столь разительная перемена.   

Новые заботы и непривычные проблемы, неумение  приноровиться к чуждым для прежней жизни реалиям часто разобщали знакомых, друзей и даже родственников. Об Ирине Лариса не слышала лет десять. Она вышла на пенсию и проводила каждое лето в коллективном саду. В город приезжала для получения пенсии. В квартире проживала внучка.

Однажды та позвонила на Ларисин мобильник и сообщила, что на городской телефон был звонок от женщины, которая назвалась Сестрой Таисией. Сестра приехала для выполнения богоугодных дел, на выставку-продажу изделий и продуктов, которые производит монастырь, где она нашла пристанище. Внучка уточнила, что до пострига сестру звали Ириной.  Сомнений не было, позвонила бывшая коллега.

Лариса примчалась в город и на выставке стала искать Ирину. В течение часа она ходила по рядам, всматривалась в лица сестёр, и не найдя её, обратилась за помощью к одной из монахинь. Та указала ей на сестру стоявшую за прилавком киоска среди церковной утвари,  икон и книг. В маленькой суетливой старушке, в черном одеянии, Лариса с трудом узнала Ирину. Она позвала монахиню по имени, Ирина подняла на неё глаза. В них отразилась радость от встречи и некоторое смущение. Они приобнялись. Лариса почувствовала под монашеской одеждой  худенькое тело.


– Я не знаю, о чём с тобой говорить, и как к тебе обращаться.
Лариса была поражена, как видом Ирины, так и всей ситуацией. Сестра Таисия начала быстро и сбивчиво рассказывать  о годах прошедших со времени их последней встречи. Из Думы Ирину проводили на пенсию. Она полностью отдалась делам Церкви, посещала службы, обрела новых знакомых. Ирина достигла желаемого душевного равновесия, как вдруг – беда.

В автоаварии, выполняя оперативное задание, был тяжело травмирован её младший тридцатилетний сын. Ему досталась тяжелая смерть. Покалеченный, он был в сознании и понимал, что живёт последние часы, может даже минуты. Он и Ирина за несколько лет жизни вдвоём, под одной крышей, сблизились, были семьёй, заботились друг о друге. Ирина дала себе слово, если сын выживет, она пострижется в монахини.

Сын умер, но она все равно ушла из мира, который стал ей чужд. Три года жила  послушницей в монастыре, вымаливая у Бога лучшей доли для сына на небесах. Вот уже полгода как стала она сестрой Таисией. Она рассказала, как тяжело дался ей обряд Пострига, бесы роились дни и ночи, тянули обратно к греховной жизни и мыслям. От рассказа монахини, от общения с ней Лариса почувствовала головокружение, навалилась тяжесть на сердце, затруднилось дыхание. Ей хотелось поскорее уйти, но не хватало сил сделать это.

К ним подошёл мужчина лет 60-ти. Густая борода закрывала большую часть лица. Лариса струдом узнала Германа.  Он отстранёно-приветливо поздоровался. Задал несколько вопросов о жизни, здоровье, семье. Затем обратился к монахине:
–  Сестра, работа на сегодня  закончена. Я готов отвести Вас в гостиницу. 
– Отвези сначала Ларису, после приедешь за мной.


Лариса не стала отказываться от помощи: она еле держалась на ногах. Спешно попрощалась с монахиней. В машине у них состоялся потрясший Ларису разговор. Герман начал его с вопроса-утверждения.
– Ты, конечно, почувствовала, что Ирина слегка не в себе? Изменения в её психическом состоянии я начал замечать во времена наших встреч в моей северной «ссылке». Вы об этом догадывались и прикрывали  нас, как могли. Ирина забеременела. Я умолял её остаться со мной и сохранить ребёнка.

Её волновало мнение чужих людей. Были, конечно, амбициозные планы, связанные с переездом в Москву. А в результате всё пошло наперекосяк. Ребёнок не родился, мы расстались, от неё ушёл муж, от меня жена. Гибель сына она восприняла, как Божью Кару за нашу связь и неродившегося ребёнка. Решила грехи замаливать и за себя и за меня. Я пошёл по другому пути, занимаюсь бизнесом и благотворительностью.

Вот такая у нас с Ириной получилась история. В какой-то её точке мы не туда повернули. Только я наши отношения грехом не считаю: это была настоящая Земная Любовь. Расставшись с Германом, Лариса задумалась: когда и в чём они совершили ошибку. А может и не надо искать ответы на вопросы, которые ставит чужая жизнь, со своей бы разобраться и исправить то, что ещё поправимо и не допускать решений, о которых будешь сожалеть.