Поедем в Башкирию?

               
«Поедем», - согласились все. Потому что, пропились. На шабашку, крыть крыши коровников. Шифером. Денег по тыщу двести обещали (по тем деньгам). Это нам на неделю гульнуть, без девочек. Если с ними, то две ночи.
Гера умудрился где-то поймать «нехорошую» болезнь. А так всё нормально. Абрамов развёлся с женой. Нормально. В окне пивного ларька третий день висит картонка с надписью «Пива нет». Тоже нормально. «А чё тут делать, поехали!»
О, Башкирия! Бывают же страны!
В Доме культуры идёт индийский фильм. Но пусто в Доме культуры. Оказывается, неделю назад завезли «одеколону».
Тишина на широких улицах. Полдень. У покосившегося забора стоят одинокая корова и человек. Он строго спрашивает, кто мы такие. Он пьян.
Коровники  были  страшноватыми. Но, мы не оробели и вечером пошли в Дом культуры. В кино. Гера всё беспокоился, какие тут бабы. А что бабы? У этих, как и у всех, в том месте не поперёк. Бабы, они и в Африке – бабы.
В тот же вечер Герасим «снял» продавщицу из местного магазина. Мы «сели ему на хвост». Плотно сели: были хата, водка, закусь.
Звали её Альфиёй. Разведёнка, с двумя малыми детьми.
- Мужики, что делать, ведь я её «наградил», - переживал Гера на другой день.
- А кого ты не награждал? Мы уж со счёта сбились.
- Она не такая.
- Ну-ка, ну-ка?! – заинтересовался Петро. – Кака не така? Абрам, ты слыхал? Купишь лекарство. Герасим у нас, наконец-то, заболел верхней головой.
- Опять я? Гер, у тебя аптечка. Лечи свою бабайку сколько влезет.
У Геры была аптечка. Походная. Портфель с красным крестом. Дермантиновый. Он возил его с собой. Шприцы настоящие, стеклянные.
О триппере Герасим объяснялся просто: «Медицина такие сложные переломы лечит, а это тьфу - насморк».
Бедная Альфия.
А ничего и не бедная. Не было у Геры болезни. Это он сон видел, что была.
Альфиюшка зарезала барана. Сама.
Я смотрел на её руки и не верил.
«Вас кормить», - говорила дочь «мамайских предков».
Когда-нибудь она зарежет Геру. Это непременно.

Сидя на крыше коровника, я наблюдал за быком. Входит в стадо и… пять-шесть бурёнок без остановки. Во, бычара даёт! Хочу стать быком!!!
У него, как у льва, шерсть кучерявилась на загривке. В носу кольцо. Между его задних ног какая-то страусиха снесла и забыла два своих яйца. Красавец!
Герка приготовил рогатку. Работа на крыше встала.
- Гайки на «двенадцать» подойдут? – спросил я.
- Резинка порвётся. Давай «восьмёрочку».
- Да, не почувствует он твою «восьмёрочку»! Ухохочется от щекотки.
- Ладно, давай на «двенадцать».
Залегли.
- Идёт. Товсь!
- Где Петруха? – целился Гера в «страусиные дела» быка.
- Да, здесь где-то. Огонь! – скомандовал я.
Герасим попал с первого выстрела.
Бычара взревел.
- Лестницу скиньте! – орал Петро с низу. – Лестницу скиньте!!!
Бык Петруху трогать не стал. А на хрен он ему нужен? Бычара был умным. Он разворотил нашу бетономешалку.

Эх, быть бы мне султаном, завести гарем башкирочек! Девчонок сорок. Нет мало. Сто сорок!
Не потяну. А бычара пятерых тянет. Утром, вечером и в обед. Мне бы одну!
«Которую?»
«Ту, у магазина».
«Их там две».
«Младшенькую, у которой глаза косее!»
А косее всех у них в деревне только Гулька.
Гулька, однако, не растералась.
- Ты русский?
- Ага.
- Русский – жопа узкий! – хмыкнула она.
- Да, - согласился я. - У тебя жопа шире!
Так и познакомились.
«Сегодня в полночь у сарая!» - крикнул я ей вслед.
Странно, но Гуля пришла.
- Дура. Ночь на дворе. Что ты припёрлась? Куда твоя мать смотрит?
- На нас смотрит.
Я обернулся. «Здрасте!»
- Женись и Гуля твоя, - сказала женщина, выглядывая из кустов.
Ага! Окружили. Куды бежать?
Подошла Гульнара. Взяла меня за руку.
- Женись, и я твоя.
Я обернулся на женщину.
- Твоя, твоя, - кивнула она.
Так меня почти оженили.
Вы, конечно, мне не верите, что так быстро?
А всё просто. Гульнара была восьмой девочкой в семье.
       По утряни пошёл знакомиться с тестем. И с её братьями.
Харю мне разбили сразу. Потом помыли, усадили за «стол» (на расстеленный ковёр на полу).
Мать принесла огромное блюдо бешбармака, пиалы и большой кувшин с кумысом. Это еда у них такая.
Подошла Гуля.
- Выйди, - сказали ей братья.
- Это едят руками. Без ложек и вилок, - сказала мне Гуля и вышла.
Я рассмотрел братьев.
Ну, того, что мордатый, возьмёт на себя Герка. Этого я. А тех двоих Петруха.
- Айда? – пригласил я их, встав с ковра.
- Куда?
- Е…ть  «верблюда».
Вошла мать. Сняла с плеч платок и бросила на порог. Всё. Это означало, что драки не будет. Во, Башкирня, у нас бы так!
Вышли во двор.
- Ну, батыр, влезай на коня! – вывел отец из сарая гнедого скакуна.
Без стремян, без седла, одна уздечка.
Я подошёл, подпрыгнул. Высоковато. Ещё подпрыгнул. Опять высоковато.
- Гуль, давай ты, - посмеялся надо мной старый башкирин.
Девчонка взлетела на коня и помчалась вдоль деревни. В платье, без седла. Кошмарище! Братья, посвистев ей вслед, глянули на меня, и я с позором ушёл.
Кочевники - «дети монгольских степей». Что с них взять?

Поздней осенью мы пять вернулись в Башкирию докончить кое-что по работе.
Холодная изба. Сруб. Надо протопить. Три дня уйдёт, не меньше.
Ноябрь. Он в России холоднее, чем декабрь. Мы то знаем, а старые немцы помнят. Ну, да хрен с ними.
Я топил печь. Мужики дрыхли.
Блики от огня на стенах. Окно. Дорога, уходящая за горизонт. Свет фар от далёкой машины. Два движущихся огонька. Снежная пыль. Труба завывает от ветра. Мелко дребезжит стекло окна.
Вы когда-нибудь слышали, как трещат дрова в печи? А они рассказывают. Прислушайтесь? Обо всём. О чём бы вы хотели услышать? О том, что уже никогда не случится или о том, что было, но уже никогда не вернётся? Две вечные и печальные симфонии бессонной ночи.
Выйду из избы, подойду к ограде из длинных жердей и зачерпну ладонью снег. Прикоснусь к нему губами. «Мело, мело по всей земле…»
Вы спросите о Гуле?
А не было никакой Гули. И Альфии не было. И барана. Что было? Два  далёких огонька на дороге. Они были и остались во мне.
А где-то в далёких америках и прочих швейцариях сейчас хорошо! У тех в Майями солнышко печёт, у этих в Альпах - горные лыжи. Конечно же, хочу я туда, но держат на ногах пудовые кирзачи российского дерьма. Взлететь бы в небо и сгореть от солнца! Пусть ветер развеет мой прах над океанскими водами, где-нибудь близ берега Слоновой Кости!
А пока  вернусь к своей печурке, подкину дров, пусть мужички поспят в тепле. Хлеб есть, картохи в мундире тоже, «Килька в томатном соусе», «Прима», чай краснодарский! Сахара нет. А когда жизнь была сладка? Завтра сбагрим башкирам пару упаковок стекла за самогон. Так что, живём, падла Русь!
Какие у мужиков сны, серые или цветные? У Герки, знаю, - цветные. Ему везде хорошо, - «что повидло, что дерьмо». Мне бы так, – наплевать на всё. Говорит: «Трахал я всё!» Живёт не тужит. И протрахивать Герке нечего. У него «как у латыша – хрен, да душа».
Зачем я здесь? Ведь не просто я здесь? Наверное, что бы что-то понять. Понять самое простое: Чьи огни? Мои! Чей снег? Мой! Чья земля? Моя! Вот она - близость родины!
_ _ _