***
Как страшно любви запоздалой
стучаться в глухие дворы
где дров молодых наломала
родное беря в топоры.
Теперь бы подставила спину,
да нет у остывших забот.
– Куда не избытые вины?
– Клади в головах их, на лед.
***
К смерти легче уплыть одному
в новогодней скорлупке ореха.
Дай как парус тебя подниму
на ветру серебристого смеха.
Никого я не трону рукой,
никому не раскрою объятий,
поплыву неширокой рекой,
затеряюсь средь солнечных пятен.
Только сердце оставлю – тебя
охранять от печали незрячей.
Невозможно уплыть не любя,
невозможно расстаться не плача.
Не уйду ни во свет, ни во тьму,
завяжу свою нить узелками.
Я тебя из глубин обниму,
из нездешнего трону руками.
***
Всё во мне попрощалось друг с другом –
каждый умерший с каждым живым.
Повинилось с безгрешным испугом
несуразным богам родовым.
Искупи меня, повесть простая,
глупой верой как тучным тельцом.
Ждет-пождет перелетная стая
в низком небе свиваясь кольцом.
Дом покинут и полон бесстрашья.
Ужаснет ли предсмертием Бог?
Жизнь ты наша – да что в тебе наше?
сквозняком уносись за порог.
Задышу непостижной красою
овевавшей блаженством печаль.
Задуши меня, счастье, косою,
в птичье небо со мною отчаль.
Хевронский дождь
Мы в облаке среди пустыни
на древней городской горе
как молоко в стакане стынем,
иззябли в щедром январе.
Пустыня плачет неумело,
ей влага зимняя странна.
Робея, омывает тело
дожди забывшая страна.
Привыкшим к засухе как к соли,
нам пресным кажется добро.
В тумане будто в алкоголе
мы ищем смысла серебро.
Зачем языческой отраде
раскрыла поры ты, гора?
Чем напоишь нас в этом граде,
где жизнь как засуха стара?
Уязвлена нежданным даром,
не верит древность доброте
и возвращает пряным паром
невыпитое – высоте.