Мокрая мыльная губка скрипела по оконному стеклу.
Звук этот, высокий и едкий, не нравился никому, особенно собаке: она-то своих чувств скрывать не умела и лаяла. И лаяла громко. Но, к бесконечному возмущению животного, окно все равно нужно было домыть.
Апрель диктовал свои правила, да просто не хотелось быть хуже соседей, которые уже две недели назад сделали генеральную уборку и теперь поглядывали на нее возле лифта свысока, как заносчивый сюзерен смотрит на своего непутевого вассала. А это было хуже всего, даже хуже грязных окон.
В общем, медлить было больше нельзя, она собрала все свое мужество в кулак, отыскала где-то чувство ответственности, тряпку, ведро и моющее средство и, не обращая внимания на протесты животного, приступила к труду.
Так прошел очередной апрельский день. И, когда она приводила в порядок финальное шестое окно, город навестил закат. Об этом говорили тени. Об этом думала собака, которая, высунувшись наполовину из окна, опиралась согнутыми лапами о карниз и через призакрытые глаза внимательно оглядывала город. Об этом предупреждали высокие, амарантово-розовые облака, которые грели свои жирные брюшки в сиянии, уже немного присевшего субботнего солнца.
И вот, на звук работающего телевизора вернулась мама. Она уставилась в экран и больше не реагировала на внешние раздражители, лишь изредка ловко окуная свою руку в пеструю упаковку с семечками, мама брала одну, раскусывала ее, причмокивая, и кидала лузгу на небольшой кусочек клетчатой бумаги.
Что это за листок? – спросила Ксюша.
Да какой-то… - лениво ответила мама - … валялся у тебя на столе… исписанный…
ЧЕМ «исписанный»? – В голос девушки закралась нотка волнения.
Да так… циферки какие-то… - мама начала раздражаться (ее нельзя было отвлекать от сериала).
Это же номер! Он … он нужен мне!– слышна досада.
Может быть … неверное … не знаю … - торопливо ответила мама – Можно подумать это важно!
Опять ты… - девушка счистила с бумаги лузгу от семечек в мусорное ведро, бережно разгладила листок и положила его карман - … зачем?
Тебе уже двадцать пять лет, пора бы вырасти! – крикнула мама раздраженно, вдогонку Ксюше.
Мам, мне двадцать два. – совсем уж тихо сказала девушка и расстроено направилась к себе в комнату.
Вот-вот, а ты все еще ведешь себя как инфантильная дура!
А в комнате было влажно, даже сыро. И все еще пахло моющим средством. Зато результат дневной работы без труда можно было разглядеть, подойдя к окну. Стекло было таким прозрачным, что, казалось, его совсем не было.
Там далеко-далеко внизу окруженный стайками фонарей плыл вечерний город. Легкий и грузный, темный и светящийся, приветливый и грозный, ужасающе-прекрасный. И не нужно даже делать шаг, достаточно просто наклониться, чтобы, как Маргарита, вспорхнуть над городом и лететь, лететь и смеяться… Но впереди все-таки было стекло, его выдавал отсвет включенного ночника. Ксения задумчиво провела пальцем по прозрачной поверхности, а через миг спешно убрала руку и отшатнулась.
Вот, сама же все испортила. На стекле остался мутноватый отпечаток.
Что бы там ни было, нужно ложиться спать. Девушка зевнула, прислонила ладони к лицу, замерла так на несколько секунд, а после глубоко вздохнула, выпрямилась и стала готовиться ко сну.
А на утро девушку разбудила собака, которая обманом прокралась в комнату (носом растолкала прикрытую дверь) и, пытаясь лечь рядышком с хозяйкой, придавила ее своим гладкошерстным тельцем.
Ксения проснулась и хотела уже начать ругаться, но собака выглядела такой виноватой (это кстати был конек хитрого животного, чуть напортачит, и сразу пригибается, прижимает уши и делает глаза круглыми-круглыми, так что и ругать ее не хочется), да и вообще настроение было хорошее.
Было еще только девять утра, а город уже галдел, будто он и не спал вовсе. На площадке толпились дети с матерями, на поле юные футболисты били ни в чем неповинный мячик, на небе ни облачка.
Нужно быстренько позавтракать, сходить в магазин за продуктами. Много дел.
К двенадцати привезли новый большой шкаф, заказанный мамой на прошлой неделе. Не хотелось ее будить, и Ксюша разобралась с грузчиками сама.
В три шкаф стал полноправным жителем гостиной, и вполне себе вписался в интерьер, хотя все еще сильно пах ДСП…. Но Ксюше нравился этот запах (она никогда и никому об этом не говорила, разумеется).
Мама все еще не встала. И в половину пятого это стало раздражать. Ксюша все еще сохраняла внешнее спокойствие, но нервы уже начинали пошаливать, она то и дело опускала руку в карман и рассеянно касалась мятого листка бумаги, положенного туда накануне. К тому же довольно часто отвлекалась от телевизора и поглядывала не часы. И как бы ненароком делала звук погромче, чтобы «случайно» разбудить маму.
К пяти тридцати шести любопытство и неясное беспокойство взяли верх и Ксюша резко вскочила, поправила халат и решительно направилась в мамину комнату.
Беззвучно открылась дверь, и девушка прошмыгнула в комнату. Ксюша в три прыжка добралась до окна и одним движением и молниеносно распахнула занавески.
Подъем!! – крикнула девушка – Уже вечер!!!
Но за этим не последовало ни сонных потягиваний, ни невнятного бормотания. Собственно ничего за этим не последовало. Мама также недвижно спала.
Ксюша подошла к кровати, запустила руки маме под одеяло и стала ее щекотать.
Мама, - шептала она – Вставай, же!
Тело мамы под одеялом было теплым, но таким же обездвиженным.
Ксюша стала гладить ее по щекам и лицу, лицо было довольно холодным и каким-то желтовато-белым. Казалось, даже морщинки немного разгладились. Нужно попробовать нащупать пульс.
Она потрогала шею… затем руку.… Но, Ксюша никогда не умела определять пульс,… да и ей показалось что внутри что-то слабенько билось.
Тогда она сходила и принесла пудреницу и телефон.
Поднесла маленькое заляпанное зеркальце к маминым губам. Но и этим способом распознавания дыхания Ксюша владела с трудом ( ну не приходилось ей упражняться в этом раньше), так что так и не смогла понять: то ли зеркало мутное от отпечатков, то ли запотело от дыхания…
Набрала номер, медленно, все еще сомневаясь.
Алло, скорая? – сказала Ксюша гипертрофированно спокойным, каменным (но, ни в коем случае не деланным) голосом – Похоже у меня умерла мама. Улица Вавилова, девяносто семь, квартира триста двадцать шесть, восьмой этаж. Жду.
Минут через пятнадцать в дверь позвонили, настойчиво, четыре раза.
Кто?
Волков, бюро ритуальных услуг, - Затараторил басок из-за двери - нам поступил сигнал о том, что вам может понадобиться наша помощь.
Уходите, я не пущу вас. – Ксюша подумала, что «сигнал поступил» ему из скорой, только вот времени добраться, почему-то, понадобилось меньше – Я еще не знаю точно, умерла ли мама. Я не намерена с вами разговаривать.
Да бросьте, – с интонациями стервятника отреагировал Волков – я, что зря сюда ехал?
Боюсь, что да. – невозмутимо ответила девушка, отошла от двери и села на кресло в прихожей.
Из коридора послышался кашель, удар кулака о дверь, ругательство, шаги.
И тишина.
Тишина.
Еще через десять минут этой тишины приехала скорая помощь.
Молодая девушка-врач в очочках, очень уставшая и грустная, но, тем не менее, бодрая, быстро осмотрела тело и сама вызвала милицию.
Приползла милиция, вместе с еще одним ритуальным агентом.
Стервятника Ксюше все же удалось выпроводить довольно быстро.
Составили акт.
Тело погрузили на носилки, и, наконец, унесли.
Ксюша закрыла за всей процессией дверь, подмела пол и села, опять, в кресло.
|_ Она умерла _|
Косой свет от лампы сплетал тени. Было уже за семь вечера. И, с каждой минутой, тени становились все гуще и насыщеннее. Они терялись в складках халата, скользили по лицу, опадали на ноги.
«Она умерла» - стучало о виски.
«Она умерла» - сквозило по венам и артериям, проникало в мелкие сосуды рук и ног, вызывая покалывание.
«Она умерла» - добиралось до головы.
Что это значит «она умерла»? – наконец, доходило до мозгов.
Это значит, что теперь все изменится. – отвечало подсознание, вдоволь накормленное фразами из фильмов и книг.
Что изменится? – думала Ксюша.
Все изменится! Она, ведь, у-м-е-р-л-а! – отвечало подсознание.
Значит, нужно ее похоронить. – размышляла девушка.
И все? – возмущалось сентиментальное подсознание.
Нет. Пожалуй, теперь мне не понадобится еще один шкаф. Лучше будет его вернуть. – заключила Ксюша.
И это все? – расстроилось подсознание.
Нет. Пойду-ка найду ее записную книжку и обзвоню всех. Нужна будет помощь. – рассудила она. – Еще хлопоты, теперь…
«Всех» оказалось довольно много. Они пришли через три дня на похороны. И были вроде бы искренне расстроены.
Светило нежное апрельское солнце. Поэтому некоторые фотографии получились засвеченными.
А может это мистика? – объявило подсознание.
Вряд ли. – подумала Ксюша.
2010 г.