Я никому не скажу, что сегодня зима…
Я никому не скажу, что тебя больше нет…
Весь день вертится в голове вот такая трактовка известной песни.
Дело было в январе. Много лет назад. Так много, что уже и считать не хочется. Я шла с работы, плотный вечер до отказа был забит снегом и тишиной. Как объяснить плотный вечер? Это когда пространство сбито с обычных координат, сдвинуто, сжато до тесноты, давит на грудную клетку, будто выжимает из жизни.
Мало людей, мало машин. Холодная чернота и крупные хлопья снега, медленно опадающие на землю. Казалось, все движение во вселенной остановилось, и нет ничего, кроме этих хлопьев, нетронутой белизны под ногами и голоса "Профессора Лебединского" – кого-то же угораздило выставить колонки на улицу. Я шла домой.
До сих пор не разрешаю себе слушать эту песню – слишком явно вспоминаются почти бездвижные хлопья, которые в желтом свете фонаря становились черными, а на губах – слегка солоноватыми… Я очень хотела к тебе. И я никому не могла сказать об этом…
А тебе могу. Все равно не знаю – слышишь или нет. Давно я с тобой не говорила. Просто решила в одно нелегкое время запретить эти воображаемые визиты и монологи к тебе. И не стала бы я нарушать запрет, если бы не уборка в книжном шкафу. Я протирала книги и перелистывала некоторые из них, осторожно прикасаясь к ощущениям, возникающим из прошлого, связанного с названиями, обложками, запахом старой бумаги.
Беру очередную книгу, пролистываю и вдруг… замечаю конверт между страницами. Это твое письмо. Я его не видела больше 20 лет. Просто прочитав тогда, прочувствовав и осмыслив, я положила его в книгу и забыла о нем.
На конверте в честь 25-летия договора об Антарктике – рисунок Антарктиды с красными звездочками советских станций. Три из них обведены твоей рукой, и ниже сноска – «здесь я был…» Ты всегда придумывал, чем нас позабавить. Даже когда был очень далеко, и твои конверты путешествовали через всю страну.
Однажды, на одном из них, в рамку с изображением героя Советского Союза (уж не помню кого, да и неважно) ты вклеил свою фотографию… Разумеется, почтальонша по дороге всем показывала, улыбаясь и приговаривая: «Какой чудной муж у приезжей!»…
Если бы ты знал, как скучно и пресно без твоих милых чудинок…
«Здравствуй, Света!
Да здравствует Свет!
Я созрел для третьего раза.»
Надо полагать, это предложение руки и сердца…
«But there is always a BUT! Как нам жить. В однокомнатной квартире? … с мамой? Будут не ночи, а сплошной кошмар.»
Ах, какие это были ночи… под батарей на полосатом матраце со скомканной простыней… отгороженные от мира новогодней елкой (надо отдать ей должное – до марта продержалась), скрытно-неистовые, когда вздохи, стоны, крики не вырываются наружу, а обращены в себя, до самой глубины ощущения…
На листке из бювара незатейливый рисунок: цветики-листочки, пчела среди них – стрелкой поясняешь: «Это Я» – и две божьи коровки – «Это ты с Машей!» На втором листке пририсованы еще несколько козявок: три божьих коровки и две бабочки…
«К тому же я все больше хочу маленького. Как жить с двумя (минимум!) детьми в однокомнатной квартире?»
Знаешь, милый, мы неплохо прожили в этой квартирке десять лет. Когда мы продавали ее молодой паре, я сказала: «Вам будет хорошо здесь, не сомневайтесь – эти стены пропитаны счастьем». (Интересно, как все-таки сложилась у них жизнь).
Помнишь, ты разбился первый раз, долго восстанавливался и не мог работать – наступили трудные времена. Однажды у нас не было денег даже на скромную еду. Пустой холодильник, пустые полки. Озноб паники уже подбирался к нервам. Я смотрела на тебя вопросительно и пожимала плечами – не знаю, что делать…
А ты прищурился, задумался на пару минут… потом улыбнулся:
- Эй, дети! Ну-ка быстренько шарьте по карманам, копилкам, тайникам, под столом и в игрушках: кто сколько найдет денежек – все сюда!
Дети, как мышки, резво зашуршали по комнате, мы тоже порылись кое-где, и через пять минут ты пересчитывал горсть монет.
- Ну что ж, молодцы! А теперь слушайте меня внимательно – в доме кушать нечего, но у нас есть деньги или на булку хлеба, или на шоколад. Что будем покупать?
Дети запрыгали, радостно захлопали в ладоши:
- Шоколадку, шоколадку!
Столько любви было в твоей довольной улыбке и одобрения в мягком взгляде:
- Ну тогда младший бежит в магазин за шоколадом, а старшая идет с мамой на кухню готовить чай.
Потом мы сидели на нашей кровати очень уютной тесной кучкой – дети посередине, и все в обнимку – ели шоколадку, поделенную на равные части (мы с тобой наши части делили еще на части и потихоньку подсовывали их детям), увлеченно смотрели кино, оживленно обсуждали, было весело, и счастье плотно окутывало нас, наполняло всю квартиру и щедро выливалось наружу, на весь мир. Его было так много и казалось, ему нет конца…
Ничего, на следующий день ты с утра исчез, а вечером принес мне горсть купюр:
- Купи еды.
- Где ты взял?
- А тебе это интересно? Давай лучше любовью займемся…
И так всегда.
Но я отвлеклась. Это ведь было потом… Да много чего было: и радостного и не очень…
Дочитываю письмо:
«В отличие от тебя, ты мне думаешься постоянно, все свободные мысли о тебе. Все ожидания тебя. Всё предвкушение тебя. Так и с ума сойти не долго. На других не смотрю и не хочу смотреть. Жду тебя, тебя, тебя, тебя, тебя, тебя…..
Целую. Ваш.»
Наверное, я счастливая женщина. Была.