Самолёт падал. Громко! Ревел единственным мотором. Второй мотор сгорел. И третий тоже. Всё тянул четвёртый. Эдакое неотвратимое падение. Может, можно что-нибудь поправить, как-то спастись? – метались пассажиры по салону. Нет. Те, кто падал с неба, знают, - ничего поправить нельзя. Стюардессы непрерывно упрашивали пассажиров «пристегнуть ремни». Они знали, что обречены и всё кончено.
Секунды проносились навстречу земле. Смерть неотвратимо приближалась. 1,2,3,4… Нет, не так. … 4,3,2,1,0! Бабах! Может, и не «бабах», я там не был. Секунды у пассажиров компании «Аэрофлот» иссякли. Всё.
Ладно бы у Москвы долбанулись оземь, вроде и умирать не страшно было бы подле столицы, - ан, нет. Смерть падлючая гадина выбрала место – в ста километрах от Читы. Глухомань сибирская, тайга. Ох, как тоскливо там помирать! Я не умирал там, в «гулаговских» просторах, но чувствую – поганое это дело!
Ба-бац!!! Ударились. Грохнулись. Разбились. Брызги разлетелись в радиусе пятисот метров. Всё горит. Скончались. Простите, умерли. Не сразу. Кто-то куда-то полз, кто-то кого-то звал… Через полчаса всё стихло.
Январская сибирская тайга всё покрыла тишиной.
Вечерело. Смеркалось.
Фрагменты тел обнаружены в квадрате «10-12», - была сделана запись в блокнотике у министра по чрез. сит. с непривычной фамилией Шойгу. Отчество – язык сломаешь. Кожукедович. (…кетович, гедович)? Не важно, лишь бы человек был хороший.
Самолёт был большим, поэтому из него вывалилось многое: и это, и то, и другое. Пацаны из деревни налетели и хватали всё, что валяется: кровавые кошельки, разбитые чемоданы, одежду, обувь.
Красивая одна женщина лежала, но мёртвая. Обмочилась перед смертью. Стюардесса может? Нет, стюардессы в юбках, а эта в джинсах.
Штук пять красивых лежало. Трупов. У которой один глаз открыт, а у которой - оба. У одной так вообще глаза повыскакивали. Ноги по колена оторваны. Девчонка совсем. Пацаны снасильничать захотели – «чё ж, она ж мёртвая, невест в деревне нет, а эта лежит и пропадает зря».
Жуткая картина простиралась по заснеженному полю. В соседнем лесу даже волки от горя завыли. Чувствовали животины боль человеческую.
Подбежали пожилые селянки и стали срывать с трупов всё: «Быстрее, покась менты не понаехали!»
«Маня, а Мань, кофточка глянь? Да бери! Кольцо, бля, с пальца не сыматца! Ножик есть? Серёжки! Рви, дура, не режь!»
А прямо через пашню уже мчалась свора их мужей верхом на тракторах. «Вот же щасте подвалило, а?!»
Вечером обмывали добычу, выглядывая в свои окна, через горшки гераней. Говорили: «по боле падали б, тады бы зажили б!» По телевизору шли дебаты в думе о национальной идее. Звук, конечно, поубавили и достали гармошку.
С неба за всем происходящим наблюдали два Иисуса Христа. Один православный, другой католический.
- Глянь-ка, что твои православные вытворяют, срам смотреть, - говорил католический Иисус православному Иисусу. – Они что, все у тебя такие?
- Какие?
- Ну, козлы?
- Стыдно признаться, брат Иисус, - не все, но многие.
- И веруют в Тебя?
- Так, верить - не мешки ворочать.
- А ты, случайно, не козёл, а?
- Нет. Я только грехи их на себя повесил.
- Сбрось с себя грехи эти, иначе помрёшь козлом!
- А как же они без меня будут?
- А они никогда с Тобой и не были. Ты у них, как бы, - вешалка для их грехов.
- Как это не были? Обижаешь, брат! В прошлую пасху были.
- Не были, брат Иисус. Это у них просто праздник такой. С тоски.
- Вот, гады! А я-то думал, страдал на кресте, а им всё по-хрену!
- Ты, это, плюнь на них. Я бы на такую свою паству давно плюнул, - сказал католический Иисус. Знаешь, брат, в чём твоё горе? Ты обыкновенное говно собачье путаешь с ЛЮДЬМИ.
- Агитируешь всё – «плюнь, да плюнь!» Кому же я такой Бог нужен буду? Тебе хорошо! У тебя в Европах культура. Блин, доживу до пенсии – и рассчитаюсь! Пусть себе другого Бога ищут, - сказал Иисус и плюнул с Неба на деревню. - А кого же тогда в новую паству к себе привлечь?
- Один совет у меня для тебя, брат Иисус - трудоустройся к Аллаху заместителем. У Моисея, говорят, с кадрами туговато. В африканских религиях много вакансий! На Ямайке религия Вуду, могу позвонить, помогут.
Сник православный Иисус. И грустно было смотреть на его сгорбленную спину, на которой нёс он когда-то крест на Голгофу во всеобщее Спасение.
К ночи вся деревня перепилась. Осмелели. Милиция не приехала.
- Подём, отведём душу! – тянул сторож Захарыч фронтовика Иваныча к самолёту. – Пока не пахнуть ещё, а то одному жутковато!
- Дык, обобрали ж всё! Не поду. Хыть коли меня штыком!
И Захарыч побёг один. В эту лунную ночь он впервые испытал ЧУВСТВО ВЛАСТИ. Бабка Лукерья гоняла его хворостиной, спотыкаясь о трупы. Тогда пол деревни мужиков с ума посходило!
- Да хреста на вас нет! – орала Матрёна.
- Засунь ты его себе в зад, дура…- орала пьянь.
В свете луны было видно, как от села в сторону разбившегося самолёта отделилась очередная группа загадочных теней…
В ту ночь в Великой России из своих гробов поднялись Гоголь с поэтом Баратынским. Посмотрели на происходящее в монокли. Растолкали Чехова с Толстым.
- Неужели событие в России? – воскликнул Лев Николаевич, протирая глаза.
Гоголь что-то недовольно буркнул, плюнул и плюхнулся опять в свой гроб.
- Чему ж тут удивляться, господа! – сказал Антон Палыч. – Задвинте мою крышку назад.
- А про меня забыли? – вскричал (подумать только!) сам Фёдор Михалыч.
- А они Вас никогда и не помнили. Спите спокойно, коллега! – ответил кто-то Достоевскому. – Не мутите воду, надоели уже на тыщу лет вперёд. Куда ни ткнись – Достоевский!
- И попрошу вас, господа, не будить меня впредь по пустякам! – прикрикнул Лев Николаевич. – Я всё же являюсь автором «Анны Карениной»!
- Да кому вы здесь нужны со своей Анной? – буркнул Гоголь.
- Друзья мои, не будем ссориться! – успокоил всех Антон Палыч.
Писатели задвинули крышки своих гробов и заснули на следующие сто лет.
_ _ _