Бдительный Собакин или...

Женя Суровый
               
Жизнь в коммунальной квартире № 6, в доме по улице Коммунальщиков 7, города Замкадовска, протекала как и во всех подобных квартирах постсоветской России, то бишь  хреново. Краны, трубы и потолки тоже протекали. Дни, недели, месяцы и годы так же протекали. Короче, жизнь утекала, как вода в песок, а коммунальщики так и не пожили, как поживают люди в счастливых европах и америках. Не судьба им была. Геополитически у них как-то всё не сложилось. И генетически тоже. Опять же менталитет пёр из всех отверстий организма, что весьма мешало адекватному восприятию итогов выборов и прочих решений Кремля. Короче, роптал народец под пиво и водочку подле своих телевизоров, матерился, с тем и спать ложился.

Непьющий житель комнаты площадью 12 кв. м. Собакин В.  мечтал завладеть комнатой площадью 17 кв. м. пьющего соседа Станиславского Д. Но как? Выкупить? Денег не нажил. Да и жалко денег. Вот задарма бы! Но как? Вот по телевизору показывали, что можно нанять киллера или подбросить наркотиков. Опять же деньги платить надо за то и другое. Нет, не годится, да и самого посадить могут – сокрушался Собакин и тоже начал попивать от безысходности действительности. Нет, никогда мне не встать с колен из женской позы раком в мужскую позу Альфа Дог.

Перефразируя президента Медведева: смерть лёжа от рака лучше, чем смерть стоя раком! Стало быть, вся жизнь у народа сводилась к ожиданию злокачественной опухоли, если повезёт. Но везло не всем, и народ стал приспосабливаться к жизни раком. Вследствие этого подход Власти к народу стал задним. Сей синдром охватил широкие массы – каждый норовил пристроиться к соотечественнику сзади, что переросло в национальную идею. Б. Моисеева стали прочить в лидеры, а его антипода Ю. Лужкова записали в народные изгои. Собакину сия национальная идея пришлась по вкусу. Вот только как пристроится к Станиславскому сзади?

Но судьба самым неожиданным образом подбросила Собакину кость. В один из нудных коммунальных вечеров, проходя мимо комнаты соседа, Собакин невольно подслушал разговор Станиславского со своим телевизором: «…чото ты, медвед, начал визиты совершать без своёй бабы-то? Ну, с хозяином с твоим понятно – он с гимнасткой спутался, и родная баба его послала далеко. Ты, стало быть, из уважения к шефу тоже без бабы своей ездишь. А без хозяина своего ты кто? Правильно – конь в пальто. Али тоже гимнастку себе завёл? Рекомендую тебе чемпионку по прыжкам с шестом. Классная баба! Правда высоковата для тебя, зато вся твоя – будешь ползать по ней и исследовать «все её трещинки». Кстати, исследователь гимнасток тоже короткий. Майор, однако! Был. Теперь стал шефом президента эрэф! Да. А его гимнастка молчит, не сознаётся от кого родила. Вот Моника сразу платье со спермой предъявила. Клинтон отпираться не стал. А Рыбий Глаз, видно, платье гимнастке не пачкал, в другом месте у неё напачкал. Не предъявит же она общественности свои трусы? Да, видать, и трусы дешёвые, китайские – перед людьми стыдно. Вот и растёт ребёнок у гимнастки безотцовщиной. Медвед, ты усынови несчастного ребёнка, народ сразу за тебя и проголосует, а не за твоего куратора. Дарю тебе эту пиар-идею…». 

О, бля, ебона ма! – возликовал Собакин, не веря своим ушам. – Какой материал на соседа! Бесценный! Собакин вбежал к себе в комнату и прислонил ухо к стене. Телевизор было слышно, а вот соседа ни хрена. Подслушивать за дверью и записывать в тетрадку, решил Собакин. Нет, много не напишешь, да и сосед может застукать. НАДО СРОЧНО СИГНАЛИЗИРОВАТЬ В КРЕМЛЬ!

Собакин задёрнул шторы, включил свет, сел за свой круглый стол, раскрыл тетрадку и начал писать: «Дорогой товарищ Медведев! Здесь за стеной такое происходит…», дальше ручка не писала – паста высохла.

- Дмитрич, одолжи ручку, - постучался Собакин к соседу.
- Что писать собрался? – спросил у него Станиславский.
- Дочь с Новым годом поздравлю.
- Если в Кремль писать будешь, то припиши, чтобы пенсию добавили, что голодаем мы с котом на пустых макаронах. Пусть поделятся по-христиански.

Вот сволочь, бля, догадался гад, опечалился Собакин. Нет, с письмом дело не пойдёт, факты будут бездоказательны. «Надо отделить мух от котлет», вспомнил он крылатую фразу гебиста и посмотрел на электрическую розетку в стене. Вот! Факты будут! С той и с другой стороны стены розетки были вставлены в сквозную дыру. Собакин открутил свою розетку – слышимость от Станиславского стала идеальной! Теперь будем всё записывать, но не в тетрадку, а на магнитофон. 

Магнитофон «Комета» был стареньким, крутил бобины с плёнкой и похрипывал. Микрофон к нему подсоединялся отдельно. Бобина с плёнкой оказалась единственной. На ней был записан концерт поп-звезды Киркорова, но тот недавно попал в израильскую психушку, так что не жалко было Киркорова затереть. Всех этих «звёзд» надо бы в психушку, подумал Собакин. И непременно в израильскую, а лучше в китайскую. Плёнки хватит на полчаса компромата. Буду записывать избирательно, решил Собакин. Он настроил уровень записи по зелёненькому индикатору. Осталось дождаться вечера и телепрограмму «Время». И вот наступил вечер, и телевизор у Станиславского сказал: «…министр финансов Кудрин не исключает необходимость повышения (пенсии? ни хрена!) пенсионного возраста. Станиславский тут же начал дебаты:

«…премьер хитёр, однако. Через Кудрина действует. Понятно, что на чемпионат по футболу денег нет. А где их взять? Из пенсионного фонда! До шестидесяти лет многие сейчас не доживают. А до шестидесяти пяти тем более. Стало быть, пенсий почти платить не придётся! А как бы проявляя заботу о здоровье будущих пенсионеров – поднять цены на водку, чтоб, как бы, не пили. В чём тут путинская фишка? А в том, что пить всё равно будут, но всякую гадость и дохнуть будут больше и быстрее. Убиваются сразу два зайца: прибыль от высоких цен плюс экономия от невыплаченных пенсий. А зачем премьеру чемпионат? Чтобы избраться в президенты. Кто же, как не он, чемпионат организует?... »

Собакин выключил магнитофон. Всё, на сегодня хватит. За эту «антисоветчину» соседа точно упрячут. И – КОМНАТА МОЯ! Но до кучи надо ещё позаписывать, Каждый день понемногу, чтобы наверняка уж! Но на следующий день случилась беда. Станиславский, в порыве страстной дискуссии с телевизором, опрокинул на него бокал с пивом. Телевизор зашипел, потом заискрил, задымил и чуть-чуть бабахнул. Всё! – с ужасом подумал Собакин за стенкой, тем более что вчерашняя запись при перемотке стёрлась. ПЛАКАЛА МОЯ ЕГО КОМНАТА.

Ночью Собакину приснился чудный сон, что Станиславского арестовали, и его комната досталась ему. Собакин стал сдавать её молодой студентке и у них завязался любовный роман. На самом интимно-интересном месте Собакин проснулся. Буду бороться за комнату до конца, решительно подумал он и продолжил досматривать свой чудный сон.

На другой день Собакин приготовил магнитофон к записи, предусмотрительно отсоединил проводок у динамика (для бесшумности) и вечером постучался к соседу.

- Дмитрич, заходи ко мне «Время» смотреть, - предложил он Станиславскому.
- Ты б лучше похмелил, - ответил тот.
- Дык, похмелю! Ты заходи. Кота бери, у меня для него минтай мороженый есть. И тебе пожарю.
- Зайду уж.

Станиславский зашёл к Собакину в начале программы «Время». За ним следом вошёл кот – «мерзавец Шульц». Почему мерзавец? Давеча он повис на оконной шторе и разорвал её пополам, а до того выдрал в кухне три кафельных плитки, вследствие чего со стены обрушился весь кафель. Так вот, коту Собакин незамедлительно выдал размороженный минтай в целом виде, с головой. А зря. Станиславскому он налил больше половины стакана водки. Не зря. Собакинский телевизор начал рассказывать: «…с первого января милиция будет перемеинована в полицию…». Собакин незаметно нажал на кнопку записи. Он ощутил себя разведчиком-нелегалом в туманном Альбионе.

- Хе-хе! – сказал Станиславский  телевизору и выпил.
- А что хе-хе? И совсем не хе-хе, - подзадоривал его Собакин.
- Очень даже хе-хе, - возразил ему Станиславский.
- А ты аргументируй! – радостно вскричал Собакин и незаметно повысил громкость уровня записи.
- Вот ты хоть назови старую бл…дь девушкой, у неё всё равно новая целка там не вырастет, правильно? – аргументировал Станиславский.
- Не вырастет, а даже пуще прежнего разверзнется, и застарелый триппер её выдаст! - согласился Собакин, забыв о записи.
- Вот тебе и хе-хе, - подытожил Станиславский.

К тому времени мерзавец Шульц покончил с минтаем, который после пустых макарон подействовал на него как возбуждающий наркотик. Кот, заприметив вращающиеся бобины, набросился на магнитофон. Сорвав бобины на пол, он с яростным урчанием размотал всю плёнку по комнате. Но этого мерзавцу было мало. Он скатал плёнку в комок и победно помочился на него. От увиденного зрелища в Собакине проснулся далёкий собачий инстинкт, и он громко издал звук «гав-гав!». Станиславский, прихватив початую бутылку водки, поспешил укрыться в своей комнате. Следом поспешил укрыться мерзавец Шульц, так как он с детства опасался собак. Полаяв, Собакин с тоской понял, что магнитной ленты для магнитофона он уже нигде не раздобудет.  Он прилёг на диван, укрылся с головой и заскулил. Это был провал. Смысл жизни для Собакина был утерян.

А у Станиславского всё случилось наоборот. Для него жизнь только начиналась! Как? В один из дней о нём вспомнил его внук – средней руки бизнесмен. Он навестил деда, окинул взглядом его комнату и предложил:

- Дед, я построил себе загородный дом, переезжай туда жить. Заодно будешь там присматривать и сторожить. А свою комнату сдавай.
Станиславский подумал и спросил:
- А там у тебя телевизор есть?
- Есть, «плазма» полтора метра, - ответил внук.
- Согласен, но только с котом.
Шульц тоже подумал – а есть ли у внука собака?
- А у тебя собака есть? – спросил дед.
- Есть, у жены. Маленькая – мопс, меньше твоего кота.
Дед посмотрел на Шульца и сказал: «Мы согласны».

Свою комнату Станиславский сдал приезжему торговцу с рынка и благополучно переселился к внуку в загородный дом. Станиславский зажил там, как живут пенсионеры в далёких европах и америках. А торговец с рынка приютил в снимаемой комнате своих восьмерых земляков-таджиков. Жизнь для Собакина превратилась в ад (таджики забывали смывать унитаз). По утрам, успев занять туалет первым, он напевал, сидя на том унитазе: «Прощай Америка, о-о-о, где я не буду никогда…».
_