Эдуарда Старова, ведущего артиста драмтеатра ее родного города, Анастасия узнала сразу, как только он появился в купе вагона. Такой же, как на сцене: важный, не-торопливый, слегка снисходительный взгляд серых глаз. Но красив – залюбуешься. Амплуа героя-любовника наложило на него отпечаток, и в жизни он был, как на сцене.
Сбросив легкий пиджак, он поправил перед зеркалом прическу, повернулся к ней и вновь поздоровался, теперь не только кивком красивой головы с русыми, аккуратно причесанными волнистыми волосами.
– Здравствуйте, – приятный баритон заполнил купе.
Он оценивающим взглядом посмотрел на нее, и по выражению его лица было видно, что он остался доволен.
– Далеко путь держите?
Узнав, что она едет в тот же город, что и он, обрадовался.
– Нам вместе ехать еще долго. Давайте познакомимся. Эдуард, – он протянул ей руку ладонью вверх.
– Анастасия, – она слегка коснулась узкой ладошкой его руки.
Он, немного театрально, поцеловал кончики пальцев, потом бросил короткий внимательный взгляд на ее руки – обручального кольца нет.
– Анастасия. Красивое, звучное имя. Царское. Если мне не изменяет память, – продолжал он, – это древнегреческое имя означает возвращение к жизни. Не так ли?
– В этом случае вас память не подвела, – она осторожно вынула ладошку из его руки, улыбнулась. – Да, Анастасия – это воскресение.
Вагон качнулся, звякнул сцеплением, и вокзальные постройки вначале медленно, а затем все быстрее поплыли мимо окон.
– Прощай родимый город, – Эдуард помахал рукой убегающим назад домам. – Я здесь родился много-много лет тому назад, – пояснил он Анастасии, с любопытством смотревшей на него. – Анастасия красиво, но уж очень официально, – вновь зазвучал баритон. – Можно я буду называть вас Настей? Благодарю вас. Меня вы можете называть Эдиком. Договорились?
Эдуард посмотрел в окно на мелькающие за окном картинки.
– Простите, Настя, я люблю поговорить, но если вам моя болтовня не нравится, то вы скажите сразу – я буду сдерживать себя.
– Нет, что вы, – она с улыбкой посмотрела на него, – мне приятно слушать вас. У вас такой красивый голос.
– Благодарю.
Он внимательно посмотрел на ее каштановые волосы, светло-карие глаза, слегка улыбающиеся розовые губы.
– Мы с вами не встречались? – задал он вопрос, который она уже ждала. – Эти удивительные медовые глаза. Они запоминаются.
– А мне говорят, что у меня глаза, как у рыси.
– Неправду вам говорят. У вас восхитительно сладкие глаза цвета липового меда. Они ласкают собеседника, влекут к себе, гипнотизируют. Разве могут быть такие глаза у кошек?
– Вы так расписали мои рыжие глаза, что смутили меня.
– Я ничуть не преувеличиваю, у вас глаза именно такие, как я их описал. А этот высокий лоб, классический, древнеримский нос – все это я когда-то видел. – Или вы кого-то напоминаете мне? Я ошибаюсь?
– Какая же я древняя! Имя древнегреческое, нос древнеримский.
Она легко засмеялась, приоткрыв ряд жемчужных зубов, и, немного подумав, добавила:
Имя звонкое в древней Элладе себе отыскала,
Гордый мой профиль античные тайны хранит.
– О! Вы поэтесса? Стихи сочиняете?
– Нет, это мне пишут.
– Это же прекрасно, когда вам посвящают стихи! Не один я в вас эту царственность разглядел, значит, это правда. Вы знаете, я всегда восхищался поэтами: несколькими словами они точно передают сущность. Бывает, вначале даже не уловишь эту точность, и лишь спустя некоторое время понимаешь, как все метко подмечено и как красиво высказано. Вот и эти строки про вас.
Он не отводил от нее восторженных глаз. Анастасия, смутившись, отвернулась к окну. Эдуард продолжал восхищенно смотреть на нее.
– Ваши губы… – он замолчал, подбирая определение губам.
– Они чувственные, – подсказала Анастасия с усмешкой.
– Нет, что вы? Чувственные – это вульгарно. Нет, они у вас очень выразительные, очень подвижные. У вас прекрасная артикуляция губ: можно понять все, что вы говорите, не слыша вас. – Он немного помолчал, словно вспоминая что-то. – И все же я уверен, что мы с вами встречались, и я уже восхищался вами.
– Не знаю. Скорее я вам кого-то напоминаю, но может быть, и встречались. Живем в одном городе. Все может быть, – сказала она не оборачиваясь.
– Вы меня заинтриговали. – Он озадачено смотрел на нее. – Можно задать вам несколько уточняющих вопросов? Благодарю, – сказал он в ответ на ее молчаливое пожатие плечами.
Эдуард сел вполоборота к ней, забросил нога на ногу, но глаз с нее не сводил.
– Во-первых, где вы служите? – Увидев на ее лице улыбку, быстро пояснил: – нет, это не допрос, и если вы не хотите отвечать, не надо. Я не обижусь.
– Почему же, я рада познакомится с вами поближе. Я работаю экономистом, – она произнесла длинное название фирмы, где она работала.
– Нет, я не знаю такую фирму. Но это не важно. Ну а я актер драматического театра Эдуард Старов.
– Я узнала вас, как только вы вошли.
– Очень приятно. Вы, как я сейчас понял, посещаете наш храм Мельпомены. Приятно вот так, где-то в пути, встретить человека, который почитает твой труд, твое искусство. – Он помолчал немного. – Но это не объясняет, где и когда мы с вами встречались. Может, когда вы цветы мне преподносили? У меня хорошая память на лица.
– Простите, мне неловко, хотя я и восхищаюсь вашей игрой на сцене, но цветы я вам никогда не подносила. – И, оправдываясь, добавила: – Я больше люблю, когда мне их дарят.
– Значит, встреча на сцене отпадает. Но вы то помните, где мы встречались?
– Нет, не помню. Возможно, мы никогда и не встречались.
– Нет, нет. Мы определенно встречались. Ваши волосы, губы и, простите, нос с горбинкой – я, право же, все это уже видел. Помогите мне вспомнить. Ведь вы должны были запомнить меня. Мы, артисты, смотрим в темный зал и лица зрителей плохо видим, а вы смотрите на освещенную сцену, иногда даже в бинокль. Я не коренной житель вашего города, и приехал к вам уже состоявшимся артистом, так что вы должны были уже меня знать тогда, когда мы с вами встретились. А девушки такие встречи не забывают, поверьте моему опыту.
Анастасия, улыбаясь, молча смотрела на него.
– Я вижу по вашему взгляду, что вы все помните, но почему-то не желаете мне от-крыться. Почему?
– Правда, я не помню, чтобы мы с вами встречались. Хотя… – Она загадочно улыбнулась.
– Вы меня интригуете все больше и больше. И эта улыбка Джоконды. Нет, несомненно, мы с вами встречались. Но где и при каких обстоятельствах?
Немного помолчал.
– Вы меня простите за назойливость, я обратил внимание, что у вас нет обручального кольца. Почему?
– Так уж жизнь сложилась, – односложно ответила она.
Она оторвала взгляд от раскрытой книги, мельком взглянула на попутчика и, слег-ка прищурив глаза, стала смотреть на пробегающие за окном залитые солнцем кусты, деревья, поля. Эдуард тоже смотрел в окно, но ничего там не видел: его мысли были заняты Анастасией.
– Мне непонятно, – продолжил он, как будто и не было долгого молчания, – как такая красивая молодая женщина не нашла себе спутника жизни? Это не справедливо по отношению к вам. Я убежден, что вы заслужили счастья быть замужем.
– Почему вы решили, что быть замужем – это счастье? Ведь вы сами не женаты, – повернулась она к нему.
– Вы это знаете? Ну да, конечно, артист работает и живет на сцене – все видно, и все знают о нем все. Обратная сторона популярности, и, поверьте мне, не всегда приятная. Но я был женат целых шесть лет. Потом на гастролях в Москве моя жена понравилась режиссеру одного из московских театров, и он пригласил ее к себе в театр и домой. С гастролей я вернулся один. Да вы об этом, наверное, знаете лучше меня.
Он как-то грустно, не театрально вздохнул, и ей стало весело: герой-любовник, на сцене побывавший в различных, порой даже невероятных ситуациях и выходивший из них с честью, в своей любви не может разобраться уж столько лет.
– Трудно понять женщин: великой актрисой она не стала, а ко мне возвращаться не хочет. Значит, ее не устраивает или наш провинциальный город, или я. – Он немного помолчал, глядя на мелькающие за окном деревья, столбы. – Этот город для нее родной, она в нем родилась и выросла, и не любить свою малую родину она не может. Выходит, что это я не устраиваю ее.
Смешно и грустно было смотреть на него: пять минут назад он был вальяжным, уверенным в своей неотразимости, а сейчас это был обиженный женщиной мужчина, просто мужчина – не герой. Он готов был поплакаться в жилетку незнакомой попутчице.
Словно уловив ее мысли, он встрепенулся, преобразился, и вновь перед ней сидел артист в образе настоящего мужчины готового ринуться в бой в поисках приключений.
– А впрочем, это все ерунда. Главное – это сама жизнь, а как и с кем ее прожить – это вторично, – залихватски отбросил он в никуда свою минутную слабость. – Вы бы-ли замужем?
– Нет, мне, в отличие от вас, такого счастья испытать не пришлось.
– Вот уж действительно конец света, – воскликнул он, не обращая внимания на укол, и театрально выбросил в сторону руку, – если такая красивая женщина не может найти себе подобающего спутника жизни. Вы, видно, привередливая? Оглянитесь, сколько мужчин вокруг, достойных вас.
– Вы имеете в виду себя? – она нарочито удивленно подняла брови.
– Нет, я не о себе, хотя, чем я плох? Мужественное, привлекательное лицо, мягкий характер. А фигура? – гвардеец, – он улыбнулся заученной и много раз проверенной неотразимой улыбкой. – Шучу, конечно же. Далеко мне до настоящих героев, не из пьес. И мне не сравниться с вами. У вас величественный, царственный вид. Если вас одеть в соответствующий наряд, то вы сможете играть королев, императриц – такая гордость в вашем взгляде, осанке. И вы вся окутана вуалью какой-то тайны, пока не разгаданной мной. Я гляжу на вас, но кроме вашей красоты – ничего не вижу. И, простите за фамильярность, по вашим глазам, по улыбке, по разговору я не могу определить ваш характер, кто вы, как вы относитесь ко мне? – Помолчал, вспоминая. – Пом-ните у Блока:
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
– Нет, определенно мы с вами где-то встречались, – внезапно он вернулся к отложенной теме.
В ответ она улыбнулась лишь одними глазами.
В дверь постучали.
– Войдите, – недовольно разрешил Эдуард.
Из-за зеркала появился проводник.
– Устроились? – вежливо спросил он Эдуарда. – Я как раз заварил свежий чай. Чай не из пакетиков, а настоящий цейлонский, листовой.
– Очень хорошо. Принесите два стакана с сахаром и лимоном. Правильно я заказал? – взглянул он на соседку.
Она молча пожала плечами.
– Два чая, как я и просил, – повернулся он к проводнику, – и два чистых стакана, если можно.
– Сейчас принесу, – проводник вышел и закрыл за собой дверь.
Эдуард поднялся, достал чемодан.
– Мои старинные друзья преподнесли мне в дар бутылочку хорошего ликера, сей-час мы его будем дегустировать.
На столе появилась бутылка замысловатой формы, коробка конфет.
– Вот и чай на стол к нам прибыл, – весело продекламировал Эдуард. – Спасибо. Если понравится, мы еще вас побеспокоим, – поблагодарил он проводника.
Не спрашивая Анастасию, он начал разливать ликер в стаканы.
– Вам полную рюмочку налить? – весело спросил он.
– Ой, что вы? – испугалась Анастасия, – это же не рюмка, а стакан. Мне чуть-чуть.
– Я уже половину этого, как вы выразились, стакана налил. Не выливать же? – он протянул ей стакан. – Давайте выпьем за знакомство. Я рад, что судьба свела меня, пусть даже на короткое время, с такой прекрасной и таинственной попутчицей.
Он выпил, провел кончиком языка по губам, съел конфету.
– Прекрасная вещь. Сделайте, хотя бы глоточек, – попросил он все еще держащую стакан Настю. – Сладкий и не крепкий. Как раз к чаю. Молодец! А теперь закуси вот этой конфеткой-сердечком. Ты, наверное, любишь разбивать сердца мужчин.
Он подвинул ей коробку с конфетами.
Она молча улыбнулась, взяла конфету и осторожно откусила.
– И здесь ликер. Вот они ваши сердца!
– Правда? А я и не заметил, проглотил ее, не раскусывая, – он красиво засмеялся. – Не бойся, сердца, к счастью, не у всех такие, а ликер больше сладкий, чем крепкий.
– Вы как-то незаметно перешли на «ты». Как это понимать? – сделала она строгое лицо.
– Вы знаете, – не в оправдание скажу, – я всегда слежу за словами, но здесь что-то прямо-таки заставляет меня говорить вам «ты». Видимо, какое-то родство между нами есть. Может родство душ? Ты одинокая, и я одинок. Потом я уверен, что мы уже встречались, а значит, мы давние знакомые.
– Почему вы считаете, что я одинока? Вы может быть, а я нет. У меня есть сын. – Она немного подумала, улыбнулась, сделала еще несколько глотков ликера. – Хотите, я покажу вам его фотографию?
– Буду очень рад посмотреть. Я уверен, что у такой красивой мамы и сын краса-вец. Сколько ему лет, если это не секрет?
– Уже десять. Вот, смотрите.
– Я же говорил, что у красивых мам не бывает некрасивых детей. Русые волосы и глаза, если правильно я рассмотрел, серые, – это не мамины, наверное, у него папа светлый. А вот прямой нос и форма губ – мамины.
Он оторвал глаза от фотографии и посмотрел на улыбающуюся маму.
– Опять эта таинственная улыбка. К чему она? Ведь не может человек без причины так загадочно улыбаться? Какие такие тайны Древнего Рима ты скрываешь от меня?
– Если вам моя улыбка не нравится, то я не буду улыбаться, – обиделась Анастасия.
– Что ты? Улыбайся. Я любуюсь этой улыбкой. Ведь мужчин в женщинах больше всего привлекает их улыбка и ее загадочность. Улыбайся. Не лишай меня удовольствия видеть твою, пусть и таинственную, но очаровательную улыбку. Она, кроме простого любопытства, поверь мне, затрагивает и другие струны души.
В ее широко открытых глазах было неподдельное восхищение.
– Вы так красиво говорите, что я вдруг почувствовала себя в театре на сцене. Будто мы с вами играем какой-то старинный спектакль.
– А жизнь это и есть спектакль, – немного назидательно произнес он.
Он сделал глубокий вздох, словно собираясь произнести новый монолог. Затем снова посмотрел на сероглазого мальчика.
– Подожди-ка, подожди. Русые волосы, голубые глаза, круглый подбородок и, наверное, с ямочкой? – он вновь посмотрел на Анастасию. – Зачем ты показала мне фотографию своего сына?
– Вы же сами захотели посмотреть на него, вот я вам и показала, – загадочная улыбка не сходила с ее губ.
Он замолчал, что-то обдумывая.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что я не ошибся, говоря о нашем родстве?
– О чем вы? – сделала она недоуменное лицо.
– Не хочешь ли ты сказать, – медленно, с расстановкой начал он говорить, – что я имею какое-то отношение к происхождению этого прекрасного мальчугана: у меня тоже слегка русые волосы, серые глаза и ямочка на подбородке.
– Я этого не говорила. Вы все сами придумали. Мало ли мужчин с ямочкой на подбородке?
– Нет, нет, – он погрозил ей пальцем. – Здесь кроме ямочки еще кое-какие признаки есть.
Он плеснул себе в стакан ликера, и, не предлагая ей, выпил.
– И еще, ты без конца улыбаешься. Загадочно, как Мона Лиза. Почему?
– Мне всегда хотелось с вами познакомиться, поэтому я и улыбаюсь. И улыбка у меня, наверное, не загадочная, а глупая от счастья.
– Извини, – он строго посмотрел на нее, – в улыбках я, как актер, разбираюсь. Вот только почему у тебя такая улыбка, я понять не могу. Подожди ка.
Он достал свой паспорт, открыл страницу с фотографией и рядом положил фотографию мальчика.
– Вот смотри, разве не похож?
– Не знаю. Что-то общее есть, но сказать, что это ваш сын, я бы не решилась.
– А чей он сын? Ну, твой – это понятно. А кто его отец?
– Не знаю, – ответила Настя просто.
– Как это так: не знаю? Мать не знает, кто отец ее сына? Этого не может быть!
– Ну почему не может. Десять лет назад я была моложе, и у нас уже была демократия. Была вечеринка, это я помню, не помню только, что я там курила и какие таблетки глотала, чтобы быть раскрепощенной, но после этой вечеринки, я поняла, что буду матерью.
– Как так можно легкомысленно… – он запнулся, подбирая слова, – решиться стать матерью. А если бы попался какой-нибудь алкоголик, или законченный наркоман?
– Не попался. Вам, наверное, известно, что законченные наркоманы или алкоголики не могут стать отцами: у них уже интересы другие. А там все мужчины были нормальные, это я хорошо помню.
– А я там был? – быстро спросил Эдуард.
– Не помню. Там было все в дыму, и лица плохо просматривались. К тому же, люди уходили, приходили. Всех не помню, – нарочито безразличным тоном сказала Анастасия, глядя в окно.
– Давай еще выпьем. Ты меня настолько заинтриговала, что я не знаю, что и думать. – Он выпил, не дожидаясь Насти.
– А почему вы так забеспокоились? – она повернулась к нему.
– Может это мой сын?
– Я не знаю. Но если даже ваш, что из этого?
– Ну это надо еще доказать, что он мой сын. Мало ли сероглазых мужчин с ямочкой на подбородке, которые молоденьких девушек обольщают.
– Извините, но тогда я его обольстила, это помню точно. Он все порывался играть в карты, а я увела его в спальню.
– В карты хотел играть, говоришь? Это любопытно. Но все равно это ничего не доказывает.
– А я никому и ничего не собираюсь доказывать. – Она потянулась за фотографией. – Отдайте мне моего сына.
Он накрыл своей рукой ее руку со снимком.
– Погоди, не спеши. Если это мой сын, то это многое меняет.
– Что, например? – Она освободила руку.
Он налил себе еще.
– Пей. Если бы я знал, что встречу тебя, я бы купил водки – она мозги прочищает, а от этого, – он кивнул головой на бутылку, – только язык к небу прилипает, да кишки склеиваются. – Он выпил налитое. – Извини, Мона Лиза, я схожу перекурю.
Она отпила глоток ликера и проводила его грустным взглядом. Но не успела она привести в порядок прическу, как дверь купе открылась, и Эдуард с порога сказал.
– Я разгадал твою улыбку. Ты меня узнала сразу, как отца своего ребенка. Ты это даже и не забывала. Иначе, зачем ты так загадочно улыбаешься? Я не верю, чтобы мать не знала отца своего ребенка. Так не бывает.
– Редко, но бывает. У меня как раз тот самый редкий случай.
– Полно, я тебе не верю. – Он помолчал, затем решительно спросил. – Когда день рождения у сына?
– У моего?
– Да, да, у твоего. Может, я и хотел бы, чтобы он был и моим сыном, но этому должно быть неоспоримое подтверждение.
– А зачем мне надо это подтверждать? Мальчик прекрасно вырос без отца, и теперь знать его не хочет.
– Неправда. Сын всегда хочет знать, кто его отец. Наверное, ты сказала, что его отец геройски погиб?
– Нет, зачем же мальчика травмировать? – Она вновь улыбнулась своей таинственной улыбкой. – Я сыну сказала, что мы не нравимся нашему папе, и он ушел к маме. К своей.
– Ну хорошо. Когда же родился твой сын?
– Если вам это хоть что-то прояснит, то двадцатого февраля. Десять лет и четыре месяца назад.
Он зашевелил губами, подсчитывая.
– Роды были своевременными? – озабоченно спросил он. – Значит, это случилось в мае месяце.
– Что случилось?
– Ну, это… вечеринка.
Она смотрела на него, не скрывая удивления и восхищения.
– Мне жаль вас немного. Вы даже вспотели, когда считали до девяти в обратном порядке. В школе у вас было плохо с математикой? – участливо спросила Анастасия.
– Математика здесь не причем. Не отвлекайся. Где мы встречались в середине мая десять, нет, одиннадцать лет назад?
– Вы все же считаете, что мы тогда встречались? Но это было так давно, что я точно уже не помню. – Она немного подумала. – У кого-то на даче за городом. Я с подругой туда приехала, а там уже было народу полным-полно.
– В каком месте это было, – продолжал он, стараясь быть спокойным.
– В Междуречье. Знаете, там есть большой дачный кооператив.
Он долго сидел, пытаясь вспомнить, где находится это Междуречье, и бывал ли он там?
– В этом Междуречье, – начал говорить он, – когда-то была дача одного нашего товарища, но я точно не могу припомнить, бывал я там или нет? Наверное, бывал, так как эту дачу все наши артисты посещали. Надо признаться, что в молодые годы я час-то утром не мог сказать, где был вечером.
– Вот видите, вы со своей артистической памятью не можете вспомнить, а хотите, чтобы ветреная женщина вспомнила.
– Как раз такие вещи женщина должна хорошо помнить, не то, что мы, мужчины. Ведь наше дело не рожать. – Он замолчал, глядя на ее улыбающееся лицо. – Вот, ты опять улыбаешься, как будто дразнишь меня.
– Хорошо, я перестану улыбаться и скажу, что это ваш сын. Вам стало легче?
Он застыл, глядя на нее широко раскрытыми серыми глазами.
– Сразу испугались. Не волнуйтесь, я пошутила, – она теперь смотрела на него иронично.
– Ничего себе шуточки у тебя.
– Вы же сами добивались этого, – она обижено надула губы.
– Я добиваюсь правды, а ты шутишь, – он отвернулся к окну и долго смотрел на проплывающие за окном перелески, речушки, мосты. Затем встал.
– Извини, я покурю.
Вернулся он таким же хмурым, как и ушел, уселся на свое место. Молча взял паспорт, фотографию и долго смотрел, сравнивая.
– С другой стороны, сходство поразительное. К тому же, будет тебе известно, я тоже люблю играть в карты, в преферанс.
Он внимательно смотрел на нее, пытаясь по выражению лица определить ее реакцию на его признание. Она на это ни как не прореагировала, но улыбка тайны не уходила из ее глаз.
– Я согласен с твоим мнением, которое ты сейчас хочешь высказать: русоволосых мужчин с серыми глазами много. Но вот такая ямочка на подбородке – это редкость. Не возражай, я лично никого не знаю, у кого бы была такая же ямочка на подбородке. – Он ткнул пальцем в свой подбородок и посмотрел на улыбающуюся Настю. – Почему такая очаровательная молодая женщина не замужем? Это может означать лишь одно: ты его, отца своего ребенка, любишь до сих пор.
– Как я могу его любить, если я даже не знаю, кто он?– удивилась она.
– В это я не поверю никогда.
Анастасия повела плечами.
– Дело ваше. А замуж я не вышла потому, что хороших мужчин, которые мне под-ходили бы, сейчас днем с огнем не сыщешь. А плохие мужья мне не нужны. С маленьким сыном было не до того, а подрос – теперь не позволяет себе нового папу найти. Он считает, что если его отец плохой, то и все мужчины такие же.
– Чувствуется, чье воспитание, – недовольно проворчал Эдуард. – А отец, возможно, совсем неплохой человек, может быть, он просто не знает, что у него есть сын.
– А вам что за дело до его отца, что вы его защищаете?
– Ты всех мужчин хаешь, надо же кому-то за них заступиться.
– Это не я – сын их не любит.
– Но воспитала его ты. Вообще, без отца сыновья трудными вырастают. Это дочерям больше мать нужна, чем отец, а сыновьям – отцы. Мужчины всегда строже в жизни, и дети это чувствуют.
– У вас глубокие знания в таких вопросах, – улыбнулась Настя, – вы случайно не воспитывали детей?
– Нет, не воспитывал.
– А-а, это вы, наверное, из какой-то пьесы вспомнили?
– Из жизни это, – обиженно ответил он.
– Да, конечно, я понимаю вас. В вашем возрасте у людей огромный опыт во всех делах, – она с уважением посмотрела на Эдуарда.
– Что ты? Какой возраст? Лишь недавно я отметил свое тридцатилетие, – он выпрямил спину, приподнял подбородок.
– Помню, помню. Это было лет десять назад.
– А, – беспечно махнул он рукой, – что такое десять лет в нашей быстротекущей жизни? – миг. Так что это было совсем недавно, – сказал он весело, но легкий вздох утаить не смог. – А разве я выгляжу на все сорок? – с любопытством спросил он Анастасию.
– Нет, что вы? Какие сорок? Вам и тридцати не дать, – улыбнулась она.
– Это ты льстишь мне, – он грустно посмотрел на нее. – Хотя, мы, актеры, выглядим всегда моложе, – приободрился он. – Всем женщинам-актрисам не более двадцати, а мужчинам… – он остановился. – О чем это я болтаю? Вам, наверное, не интересно это слушать?
– Отчего же. Интересно.
Они немного помолчали. Эдуард принялся вновь внимательно рассматривать фотографию.
– Кем он хочет стать, когда вырастит? – Он перевел взгляд на Настю.
– Трудно определить в таком возрасте, кем ребенок хочет быть, но рожи он любит корчить с детства. – Она сделала небольшую паузу, посмотрела на Эдуарда и добавила: – Кривляется, всех передразнивает.
– Вот! Я в детстве точно также себя вел. Это гены!
– Какие гены? Я что-то не пойму, несколько минут назад вы испугались, когда я сказала, что он ваш сын, а теперь вновь доказываете, что вы его отец.
Он задумчиво смотрел на нее.
– Почему мы тогда расстались? – грустно спросил он.
– Это когда? – она удивленно вскинула вверх брови-крылья.
– Тогда, когда мы повстречались на даче.
– Вы что, вспомнили тот вечер?
– Нет, я не вспомнил, но я уверен, что он был.
– Вы не только хороший артист, но и прекрасный фантазер, – она тихо засмеялась.
– Не ведаю, как у меня насчет фантазии, но я, как и все актеры, суеверен. Вот сегодняшняя встреча – это неспроста. Подумайте, как можно было нам вот так встретиться: один и тот же поезд, купе. Мало ли поездов здесь бегает, а купе еще больше. Это судьба так распорядилась, чтобы мы встретились. Пусть поздно, но мы ведь встретились? Ты веришь в судьбу? – он не отводил от нее глаз.
– Вы так рассуждаете, как будто эта встреча для вас что-то значит.
– Не знаю, но я готов согласиться, что она изменит мою жизнь.
– Вот даже как? Это почему же вы так решили?
– Ну как же, мы уже с вами встречались, – он поднял руку – не перебивай, – и это подтверждают документы, – он пододвинул к себе фотографию и паспорт. – Теперь, когда я все знаю, я не могу вот так просто отказаться от своего сына. – Он немного помолчал. – Кроме того, ты мне просто понравилась, даже очень.
– Интересно вы рассуждаете. – Она помолчала. – Хотя, не скрою, мне очень приятно признание уважаемого всеми артиста. Но если я вам нравлюсь, это не значит, что и вы мне нравитесь… как мужчина.
– Значит. Я всем женщинам нравлюсь, это я знаю точно, – с гордостью ответил он. – Это, если хочешь, моя работа – нравиться женщинам, и говорят, что я с ней неплохо справляюсь. А здесь, в этом тесном купе, я чувствую твое флюидное поле, и оно благоприятное для меня.
– Вы еще и экстрасенс? Тогда, конечно, скрывать не имеет смысла – вы мне нравитесь. Как артист. Но почему я должна отдать вам сына? Какой же вы отец, если десять лет не знали, что у вас растет сын?
– В этом и твоя вина есть, даже больше, чем моя. Если бы тогда ты сказала, что у меня будет сын, я без колебаний принял бы его. Но ты молчала. Это свинство с твоей стороны. Непорядочно так вести себя.
Ошеломленная Настя некоторое время растерянно молчала, потом она взорвалась.
– Послушайте, вы, герой-любовник, если какие-нибудь женщины и позволяют вам с собой так обращаться, но только не я. По какому праву вы так со мной разговариваете? По праву отца моего ребенка? Так это еще надо доказать. Да, если хотите знать, у меня столько мужиков было, и все с ямочками на подбородке. Нравятся мне такие – с ямочками. Мужчин без ямочек я близко к себе не подпускаю. – Она сердито отвернулась к окну.
– О, у римлянки и коготки есть, – он с восхищением смотрел на ее порозовевшую щеку. – Но из твоей восхитительной тирады ясно, что я тебе нравился, нравлюсь и сейчас, а это главное в нашем споре, – он счастливо улыбнулся. – А что у тебя было много мужиков с ямочками на подбородке, то я в это не верю по простой причине: таких мужчин вообще мало. А доказательств того, что это мой сын, сколько угодно. Считаем: русые волосы, серые глаза, ямочка на подбородке, кривляется и я уверен, что когда он смеется, то морщит нос. Вот так, – Эдуард смешно сморщил нос. – Вот, ты улыбнулась, значит, это правда. Я думаю этого достаточно, чтобы ты согласилась, что это мой сын?
– И не подумаю. Он не такой нахал, как вы, а характер важнее внешних признаков.
– Это вопрос спорный. Характер воспитывается, а внешние признаки – это наследственность.
Он взял ее руки, поцеловал их, посмотрел на нее счастливыми глазами и тихо спросил:
– А как зовут этого прекрасного мальчугана? Никита? Красивое имя. Я благодарю тебя, что ты так назвала его. Никита! Как звучит! – Он продолжал улыбаться, не выпуская ее рук. – А позволь спросить, какое у него отчество? Ты можешь не называть это ненавистное тебе имя. Я догадался. Только не убеждай меня, что ты взяла первое пришедшее тебе на ум имя. Имя Эдуард просто так не вспомнишь. Его надо знать.
– Боже мой! Что за наказание такое? Когда вы от меня отстанете? Разыграли представление, как в театре. Я же говорю вам, что не знаю, кто его отец. Вы самозванец! Вы самым наглым образом выдаете себя за отца моего ребенка.
– Я и есть его отец. – Эдуард, спокойно улыбался, как человек уверенный в своей правоте. – Я всегда мечтал о сыне, похожем на меня, а Никита – моя копия. Я благодарен тебе за сына. – И после небольшой паузы: – Я его усыновлю.
– Как вы себе представляете это? – От удивления она с трудом подбирала слова.
– После нашего бракосочетания.
– А вы меня спросили? Я категорически против бракосочетания с вами. Господи, хоть в окно прыгай, – она вновь отвернулась к окну.
– Так вот, уважаемая Анастасия, вопрос о бракосочетании мы еще обсудим. Время у нас есть, и я надеюсь, что мы придем к общему мнению. К моему.