Графомания – заболевание кожное. Начинает зудеть...обпишешься.
В конце шестидесятых у меня вдруг зазудело. До этого мне было достаточно рисовать карикатуры, чтоб успокоиться.
Первая история называлась «Как я стал инженером». Она была для меня очень смешная, потому что я инженером становиться не собирался. Никогда. Я подавал во ВГИК на мультипликацию, но ихний профессор мне отсоветовал по известным причинам. Год тогда был 1954-й.
Так вот, эта первая история мне нравилась своей этакой жеребячьей веселостью, и я показал ее своему приятелю, ответсекретарю «Московского Комсомольца». В те времена газета отражала надежды и чаянья московских комсомольцев, то-есть ЦК КПСС.
К моему восторгу, Мише рассказ понравился и он его тиснул на пол страницы без поправок. А под ним напечатали какого-то Аверченко, даже смешно. А я свой рассказ проиллюстрировал карикатурами.
Мне заплатили! Это был мой первый платный литературный опыт. Я стал весь окрылённый и воспарённый. Вы можете представить, как я скупил значительную часть тиража газеты, на что ушла существенная доля писательского гонорара. И как я раздавал эти газеты бесплатно всем знакомым и любимым девушкам.
Запасы газеты у меня еще не кончились, когда вечером мне позвонили по телефону. Приятный женский голос принадлежал режиссерше с московского телевиденья, Наташе. Я весь взопрел от счастья и волнения. Наташа сказала, что они там прочли мой рассказ, и он им очень понравился. Я зарделся.
Дальше Наташа говорит мне что-то совершенно невероятное. Она мне, понимаете, предлагает поставить мой рассказ на телевидении в программе «Инженер и время». Я уж даже и не помню, как я на это среагировал, потому что еще раньше я уже взопрел и зарделся.
Мы договорились о встрече на ВДНХ. Тогда еще студий не было и телевидение ютилось в павильонах ВДНХ вечерами. Я прилетел туда окрыленный и еще там чего-то.
****************
Но надо немножко рассказать о телевидении в его и мои молодые годы – пятидесятые и шестидесятые.
Промышленность освоила две телевизионных модели «КВН-46» и «КВН-46М». В первом экран был размером со спичечный коробок, а деревянный ящик с собачью будку содержал столько горячих ламп, что зимой телевизор работал круглосуточно для отопления помещения.
«КВН-46М» - совсем другое дело. При тех же размерах и теплопроизводительности у него экран был с БОЛЬШУЮ спичечную коробку. Поэтому все хотели именно его. И стояли в очереди как на похороны Брежнева, регулярно отмечаясь.
В оба телика смотрели через огромные пустотелые линзы – внутрь них заливалась вода, со временем протухавшая и желтевшая. И мы видели весь мир в желтоватом свете, хотя ТВ был черно-белый. На верху ящика стояли «усы» - антенна, ее надо было настраивать, иначе всё мелькало или шел снег. Она настраивалась лучше всего, если ее держать рукой. Ей хотелось человеческой дружбы.
Всего было четыре канала. Четвертый работал только на Москву. Остальной бескрайней родине хватало трех. Передачи захватывали своей свежестью и разнообразием: фильм «Чапаев», новости с полей, выступление директора завода «Серп и молот» и чествования писателей друг друга. Иногда пел Козловский, но его было плохо слышно.
Бескрайнюю родину увесилял Смирнов-Сокольский, любимец Сталина и всего Политбюро. Он выступал с критическими частушками под пианино. Его острая и своевременная критика вызывала хохот в аудитории. Бедные Черчилль, Маршалл и Даллес страдали, выведенные на чистую воду топором из города Чугуева.
****************
Московский канал имел укороченный рабочий день, то-есть, что-то часа четыре. Остальное время он показывал загадочный круг, вроде календаря майя, пророчившего конец света.
Четвертый, московский канал снимал угол в павильоне Мясо-молочной промышленности ВДНХ. Днем сюда приходили москвичи и гости столицы посмотреть на макеты мяса под толстым стеклом с суровой надписью «Слюной не капать». Здесь были выставлены бивштексы, отбивные котлеты, вырезка, лопатка, окорок, голяшка, ветчина, фрикасе, ромштексы, шашлыки, грудинка, ребрышки, рулеты и прочие изделия из папье-маше, напоминавшие совгражданам чего в магазинах нет и не будет.
Мясо вредно, хотя оно полезное.
Наташа - вся такая тоненькая и интеллигентная, я уверен, что многих полезных слов она просто не знала. У нее наверняка папа был профессор чего-нибудь изысканного.
Нас, непосредственных участников передачи, собралось человек двенадцать. Нас окружала армия обслуги с камерами, кабелями, софитами и черными ящиками. Они всё это непрерывно двигали, полностью запутав нас в черных кабелях на полу. Во время съемок они стояли плотной стеной на расстоянии протянутой руки, но почему-то в экран не попадали.
Наташа нас перезнакомила и объяснила свою замечательную находку: инженер, способный говорить, писать, рисовать и при этом выглядеть неотразимо. Даже тогда, пятьдесят лет назад, я уже был красавцем, что говорить о сейчас!
Остальные ребята оказались журналистами, большинство из «Знания-сила», «Моделист-конструктор» и «Техника молодежи». Они все время спорили, радикально решая экономические проблемы родины до начала передачи.
****************
Передача была посвящена несчастному советскому инженеру, лишенному не только информации, но и времени работать. По официальной статистике СССР только 15% своего времени инженер инженерил. Остальное время он митинговал, писал бумаги, заполнял анкеты и отчеты, получал выволочку от начальства, писал протоколы и бегал ставить печати. Перекуры и амуры статистика не учитывала.
Я был призван смягчить низкую производительность труда весёлостями, читая мой рассказ и иллюстрируя его в экран. Всем эта идея понравилась – они могли в это время заниматься своими делами.
Моя ТВ карьера сразу же дала трещину. В отличии от Наполеона, который мог одновременно диктовать трем, слушать гонцов с фронтов, писать и при этом удовлетворять Наполеоншу, я не мог говорить и рисовать одновременно. Даже для меня этот порок оказался сюрпризом. Находчивая Наташа тут же выдернула из толпы какого-то спившегося небритого голодранца, оказавшегося актером. Он читал мой рассказ за сценой.
Передачи записывались на импортную видеопленку, очень дорогую и дефицитную. С нее нельзя было стирать. Звук тоже и его можно было только чуть смазать, сделать неразборчивым пару слов. В таких суровых условиях мы сначала прорепетировали всю передачу, чтоб уложиться во время и сделать необходимые поправки.
Передачу вел другой пьяница – профессиональный медиатор с профессорской бородкой, животом и в очках. Он был настолько помят, небрит и грязен, что я старался к нему не прикасаться. Я даже спросил у «Знания-сила», как его могут показывать в таком виде, на что тот уверил меня, что в черно-белом телевидении можно вообще не мыться, не одеваться и не застегивать ширинку – все равно ничего не видно. Он оказался совершенно прав – когда я смотрел потом нашу передачу, этот пьяный аферист выглядел, как великий ученый при получении Нобелевской.
Я очень любил смотреть на себя в экране. Особенно мне нравилась моя шея.
****************
И понеслось. Я веселил, журналисты спорили, гости – директора заводов, плакались. Какой-то министр мог даже связать пару слов, правда не по делу.
Я стал писать рассказы для передачи и начинал ее, демонстрируя мою шею. Да, и рисуя в экран.
Всё шло прекрасно. Мои сослуживцы завидовали и писали мне злые эпиграммы. Девушки из соседних отделов приходили кто за скрепками, кто за карандашом, кто еще за чем. Моя слава распухала флюсом. Я уже продумывал то время, когда не будут давать проходу.
****************
Но всё кончилось неожиданно и сурово. Советская действительность вообще была замечательна непредсказуемостью и неожиданными поворотами судьбы. Спонтанность делала жизнь интересной.
На одну из передач привели изобретателя. Он был какой-то пригородный, из Голутвина или Загорска, что ли. Поэтому и изобретал всякие глупости. Он принес с собой работающую модель семячколущильной машины, которую никак не мог внедрить. И семечки тоже принес, чтоб демонстрировать ее эффективность .
Ведущий аферист тут же набрал себе семечек и стал их грызть с такой скоростью, что изобретатель даже застеснялся крутить свою бузотерку. Она так не могла.
Медиатор ужасно увлекся, и семечная шелуха висела у него на бороде толстым слоем. Но никто не обращал внимание – все равно на экране не видно. И этот ведущий, тряся своей шелухой, стал задавать изобретателю подготовленые вопросы. И все шло хорошо, мы смотрели с интересом, когда же наконец шелуха с его бороды свалится на стол. Но она держалась как-то.
А между тем обиженный изобретатель разогрелся и понес. Все изобретатели так – всегда недовольны и бурчат. Мол, ретрограды не внедряют передовые методы лущения семечек в семечколущильной промышленности. И вообще изобретателей зажимают. И более того, всячески шпыняют. И как написано в книге «Не хлебом единым»...
Мы тут все замерли. Эту книгу сначала издали, рекоммендовали и распродали, а потом заклеймили, запретили и изъяли. И упоминать ее было нельзя, как слова «еврей» или «красная икра». И видно эта новость до изобретательского Голутвина еще не дошла. Но остановить передачу было нельзя – уже писали на пленку. Бедная Наташа бегала вокруг нашего стола, ломая руки. Мне ее было очень жалко. Ведь не зная нужных слов, она из-за своей интеллигентности не могла толком облегчить душу.
Запись продолжали, и, представьте себе, дурковатый семечник еще раз упомянул «Не хлебом единым»! Это уже была полная катастрофа. Ну еще один раз можно было смазать, но два...
****************
Спонтанность советской жизни проявилась во всей своей спонтанности. Пожилой Цензор, просматривавший нашу передачу до запуска в эфир, чуть не схватил кондратия. Бедная Наташа осталась без работы. Я – без положенной мне славы и известности во всем нашем единоутробном отечестве. Передачу заменили на Смирнова-Сокольского, у которого как раз уже была готова частушка про загнивающий империализм.
Держись корова из штата Айова!